Вопреки судьбе (СИ) - "Gannel" - Страница 33

Столь же незаметно в ее жизнь вошел и новый ритм жизни. Никуда не торопиться, ходить и говорить спокойно. Лишь в минуты необычайного волнения появлялось иное.

Поэтому и этим утром девушка, поднявшись рано, одевалась медленно и степенно, не торопя Мишель.

Поскольку «вывих» господина Портоса заставлял его пока оставаться в постели, завтракали они все вновь в его комнате. И Лиза, поднося к губам бокал вина, похищенного из запасов трактирщика, заедая его браконьерски добытым мясом куропатки, вовсе не испытывала мук совести. Наоборот, она вместе с мужчинами смеялась, подсчитывая, сколько денег смогла сэкономить таким нехитрым путем.

После завтрака путникам пришла пора покинуть трактир.

Портос ехать отказался, даже в карете, уверяя, что для вывиха это все равно опасно. А кроме того, он ожидал ответа от «герцогини», что также требовало его присутствия в Шантийи.

Гасконец вновь уверил хозяина трактира, что тот непременно получит плату за все, проследил, чтобы Планше спрятал в карету Лизы сверток с едой, пока трактирщик был занят разговором, то есть поддакивал и кланялся молодому господину, и только затем д’Артаньян подал руку девушке, помогая занять место в экипаже.

Вновь дорога. Одинаковые деревья, речушки, огороды фермеров и виноградные угодья господ. Эта монотонность навевала тоску. Лиза вновь размышляла о том, что неверно выбрала профессию, - надо было идти учиться на инженера. Сконструировала бы тут для себя что-то побыстрее телеги. Ныне же устройство автомобиля она представляла только внешне - коробочка с колесиками, а внутри много механизмов. Курс школьной физики позволял вспомнить работу двигателя внутреннего сгорания очень размыто. А уж весь механизм ей не воспроизвести вовсе.

Д’Артаньян, вновь не севший в экипаж и сопровождавший карету верхом, ехал медленно. Его упавшая на грудь голова заставляла думать, что молодой человек вновь вспоминает Констанцию, сокрушаясь о том, что не смог ее уберечь. Планше, правивший каретой, видимо, подчиняясь настроению хозяина, лошадей не понукал.

Потому путешествие, и без того невеселое, становилось вовсе близким к скорбному.

Чтобы отвлечься от этого ощущения и не обращать внимания на приунывшего гасконца, Лиза закрыла глаза, решив заняться дедукцией, продолжая вчерашние размышления.

Итак, она знает, что по книге Констанцию похитили люди кардинала. Но где они ее держали? То ли источник умалчивал, то ли память ее подводила, но ни одно название в памяти не всплывало. Даже названия городов, откуда и куда перевозили мадам Бонасье, когда гасконец мельком видел ее, выглянувшую из кареты.

Если же предположить, что на галантерейщицу обрушился гнев королевы, то Лиза вовсе не могла представить, где могут держать взаперти пленницу. Этого в сюжете не было…

Девушка вдруг подскочила на скамье. Не было?! Как же не было?! Там же как раз все было!

Она уже высунулась в окно, чтобы окликнуть д’Артаньяна, попросить его пересесть в карету для разговора, но тут гасконец сам наклонился к окну экипажа.

- Кревкер, - коротко сообщил он.

Лиза нетерпеливо кивнула, хмурясь. Разговор приходилось отложить - судьба Арамиса молодого человека волновала более, чем пустые беседы с девушкой, гасконец уже спешивался, коротко велев Планше позаботиться о даме и ее горничной.

***

В трактир Лиза вошла в тот момент, когда любезная хозяйка объясняла д’Артаньяну, как найти номер его друга, в данный момент принимающего у себя священника из Мондидье и настоятеля Амьенского монастыря иезуитов.

Девушка замерла на миг, не зная, как ей поступить. А потом, припомнив вчерашние посиделки у Портоса, да и завтрак этим утром, решила, что имеет право последовать за гасконцем.

Как и ожидалось, на пороге комнаты их встретил Базен – слуга Арамиса, которого Лиза хорошо помнила по описанию из книги, но до сих пор не видела воочию, являл собой образец противоречия между телом и душой: благостное выражение его лица совершенно не подходило к его не истощенному молитвой телу.

Впрочем, увидев в коридоре гасконца, Базен немедленно изменился, выражение его лица стало едва ли не гневным. Удержавшись от возмущения, слуга все же не желал просто так пропускать гостя.

- Ах, господин д’Артаньян, - на лице Базена появилось нечто похожее на улыбку. – Так чудесно видеть вас в добром здравии! Мой господин будет рад услышать об этом. К сожалению, сейчас он не сможет вас принять. Господин Арамис занят высокодуховной беседой о своей диссертации. И, разумеется, было бы неучтиво прерывать их беседу с…

Гасконец не собирался пререкаться со слугой, он попросту отодвинул Базена в сторону одной рукой, другой открывая дверь в комнату.

Картина, которую Лиза увидела из-за плеча д’Артаньяна, была достойна полотна кого-нибудь из великих. В полутемной из-за приспущенных занавесок комнате Арамис восседал за заваленным свитками столом с самым блаженным выражением лица. Черное балахонистое одеяние заставляло думать, что молодой человек уже стал монахом, а потому их появление тут больше подошло, если бы они прибыли исповедаться. Голые стены усиливали впечатление аскетизма, который даже ужасал: единственным, кроме распятия, «украшением» стен комнаты служило орудие пытки, висящее на гвоздике, – нечто, напоминающее плеть, Лиза не разбиралась в этом.

После этого сидящие с двух сторон гости Арамиса (справа от него – настоятель, слева – священник) заинтересовать Лизу не могли, они в сюжете герои проходящие, думала девушка, скоро их выставят вон.

При виде гостей временный мушкетер остался невозмутим, на его лице не мелькнуло даже улыбки.

- Добрый день, любезный д’Артаньян, - тягуче проговорил он. – Мадемуазель Луиза, мое почтение! Поверьте, я очень рад вас видеть.

Лиза пролепетала что-то, но это не было услышано. Поэтому она просто присела на небольшую скамеечку почти у дверей. Зато д’Артаньян вовсю развлекался, со всей возможной любезностью вслух строя предположения о том, что его друг тяжело болен и потому решил исповедаться. Гневные и обиженные взгляды священников гасконец с легкостью игнорировал.

- Быть может, я мешаю вам, милый Арамис? – завершил свои насмешки д’Артаньян.

Цель была достигнута – друг понял потаенный смысл.

- Мешаете мне? – краснея, возразил он. – О нет, напротив любезный друг, клянусь вам! И в доказательство моих слов позвольте мне выразить радость по поводу того, что я вижу вас здоровым и невредимым…

Далее последовало разъяснение священникам, что гасконец подвергался смертельной опасности, поклоны и выражения любезностей.

- Напротив, - продолжал Арамис разговор о том, как удачно приехали гости, - я полагаю, ваше присутствие, дорогой д’Артаньян и вы, сударыня, крайне своевременно. Господин настоятель Амьенского монастыря, господин кюре из Мондидье и я – мы разбираем некоторые богословские вопросы, давно уже привлекающие наше внимание, и я был бы счастлив узнать ваше мнение. Тем более, что мадемуазель Луиза принадлежит хоть и христианской церкви, однако не нашей, а ортодоксальной.

Священники с интересом уставились на девушку, будто пытаясь увидеть в ней внешние отличия от католиков. Хотя это и понятно, гугенотов тут многих видели, а вот православных наверняка никого.

- Мадемуазель Луиза, возможно, сможет рассказать вам что-то… Но мнение военного человека не имеет никакого веса, - д’Артаньян было поторопился откреститься от беседы, - и, поверьте мне, вы вполне можете положиться на ученость этих господ.

Книга и тут была права. Несмотря на все разговоры, которые вел Арамис до этого, несмотря на предупреждение хозяйки трактира и Базена, д’Артаньян так и не верил до последнего, что тут всерьез идет теологический диспут. И поэтому когда далее Арамис возразил ему, ссылаясь на свою диссертацию, необходимую для рукоположения в духовный сан, гасконец буквально остолбенел.

Арамис же, будто поймав волну, принялся рассуждать о теме, которую ему следует взять для диссертации. Объясняя, отчего он признает тему, предложенную иезуитом, отличной, но чрезмерно сложной для себя.