Западня для Золушки - Жапризо Себастьян - Страница 18

То был самый обычный вечер. Мики переодевалась к свиданию с Франсуа. До читала в кресле, это она пошла открывать дверь. Жанна Мюрно глянула на нее, как глядят на заряженный пистолет, сняла пальто и не повышая голоса позвала:

— Мики, ты где?

Та появилась в купальном халате — словно уличенная в чем-то постыдном, она пыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали. Состоялся краткий диалог на итальянском, из которого До уловила немногое — если не считать того, что с каждой фразой Мики таяла, как распускаемая кофта. Совершенно неузнаваемая, она переступала с ноги на ногу.

Жанна подошла к ней размашистым шагом, поцеловала ее в висок, держа под локотки, потом долго разглядывала. Должно быть, говорила она не очень приятные вещи. Голос ее был глубокий, спокойный, но тон — хлесткий, как плеть. Мики потряхивала длинной шевелюрой и молчала. Наконец До увидела, как она побледнела и, вырвавшись из хватки «жандарма», запахнула халат.

— Я тебя сюда не звала! Могла бы оставаться где находилась! Я не изменилась, да, но и ты тоже. Ты все та же Зануда Мюрно. Разница лишь в том, что теперь я сыта этим по горло!

— Вы Доменика? — резко повернувшись, спросила Жанна. — Сходите закрутите краны.

— Ты двинешься с места не раньше, чем я скажу! — вмешалась Мики, перегораживая До дорогу. — Оставайся где стоишь. Стоит послушаться ее один раз, и она с тебя уже никогда не слезет.

До, сама не поняв как, очутилась на три шага сзади. Жанна пожала плечами и сама отправилась в ванную закрывать краны. Пока она ходила, Мики силком усадила До в кресло и встала рядом с ней. Губы у нее по-прежнему дрожали.

Жанна остановилась на пороге — высоченная блондинка, она частила скороговоркой, словно боялась, что ее перебьют, и, подкрепляя свои слова, тыкала пальцем в Мики. До несколько раз услышала свое имя.

— Говори по-французски, — сказала Мики. — До не понимает. Ты лопаешься от ревности. Ей бы все сразу стало ясно, если б она понимала. Нет, ты только взгляни на себя: ты лопаешься от ревности! Видела бы ты себя! Ты уродка, просто-напросто уродка!

Жанна улыбнулась и ответила, что До тут ни при чем. Если бы До захотела выйти на несколько минут из комнаты, было бы лучше для всех.

— До остается где она есть! — отрезала Мики. — Она очень хорошо понимает. Она слушает меня. Тебя она не слушает. Я люблю ее, она моя. Вот, гляди.

Мики наклонилась, притянула До к себе, держа ее за затылок, и поцеловала в губы: раз, другой, третий. До позволяла все это над собой проделывать — окаменелая, бездыханная, она говорила себе: «Я убью ее, я найду способ ее убить, но что представляет из себя эта итальянка, ради которой она готова из шкуры вылезти?» Губы у Мики были нежные и трепещущие.

— Когда закончишь придуриваться, — произнесла Жанна своим спокойным голосом, — оденься и собери чемодан. Тебя хочет видеть Рафферми.

Мики выпрямилась — она более остальных чувствовала себя не в своей тарелке — и оглянулась в поисках чемодана — он на самом деле был в комнате. Она его только что видела. Куда он запропастился? Чемодан оказался на ковре позади нее — открытый, пустой. Мики взяла его обеими руками и запустила им в Жанну Мюрно, которая, однако, уклонилась.

Мики сделала два шага, что-то выкрикивая по-итальянски — вероятно, ругательства, — схватила на камине вазу — высокую, синюю, красивую — и также метнула ее в голову златоволосой великанши. Та уклонялась от всего, умудряясь при этом не шелохнуться. Ваза грохнулась об стену. Жанна обогнула стол, размашистым шагом подошла к Мики, взяла ее за подбородок одной рукой и влепила пощечину другой.

Потом она взяла свое пальто, сказала, что переночует на улице Курсель, уезжает завтра в полдень и что у нее билет на самолет для Мики. В дверях она добавила, что Рафферми при смерти. Мики останется самое большее десять дней, чтобы увидеться с ней в последний раз. Когда она ушла, Мики рухнула в кресло и разрыдалась.

В дверь особняка на улице Курсель До позвонила в ту самую минуту, когда Ми и Франсуа должны были входить в театр. Жанна Мюрно не особенно удивилась ее приходу. Она взяла у нее пальто, повесила на одну из дверных ручек. Дом был загроможден стремянками, банками с красками, сорванными обоями.

— У нее таки есть вкус, — сказала Мюрно. — Тут будет довольно мило. От краски у меня сразу начинает болеть голова, а у вас? Поднимемся наверх, там поуютнее.

На втором этаже, в комнате, которую уже начали обставлять, они сели рядышком на кровать.

— Вы будете говорить или я? — спросила Жанна.

— Говорите вы.

— Мне тридцать пять лет. Эту заразу мне вручили семь лет назад. Я не горжусь тем, что из нее выросло, но я не больше гордилась и тем, что получила ее. Вы родились четвертого июля тридцать девятого года. Работали в банке. Восемнадцатого февраля этого года вы посмотрели на Мики своими большими ласковыми глазами, в результате чего сменили профессию. Вы стали чем-то вроде куклы, которая не мигая принимает тумаки и поцелуи, вам легко быть милой, вы симпатичнее, чем я думала, но от этого не менее опасны. У вас есть что-то на уме — обычно у кукол этого не бывает.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Тогда позвольте мне продолжать. У вас уже тысячу лет есть что-то на уме. Это, в общем, даже не мысль, а что-то смутное, неопределенное, как несварение желудка. Многие испытали нечто подобное до вас, и я в том числе, но вы далеко обогнали всех по тупости и решительности. Я хотела бы, чтобы вы поняли меня теперь же: меня беспокоит не идея, а то, что вы носите ее, как знамя. Вы наворотили уже достаточно глупостей, чтобы поднять на уши человек двадцать. Когда среди них столь ограниченные люди, как Франсуа Руссен, вы должны признать, что это серьезно. Рафферми можно обвинять в чем угодно, но голова у нее ясная. Ну а держать Мики за дуру — это вообще безумие. Вы подходите к делу крайне легкомысленно, и меня это бесит.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — сказала До.

У нее пересохло в горле, но она убеждала себя, что это от краски. Она попыталась было встать, но золотоволосая великанша без труда удержала ее на кровати.

— Я читала ваши письма к Рафферми.

— Это она их вам давала?

— Вы живете как во сне. Я их читала, и все тут. Вместе с подколотой к ним докладной запиской. Брюнетка, рост метр шестьдесят восемь, родилась в Ницце, отец счетовод, мать служанка, имела двоих любовников — одного в восемнадцать лет, в течение трех месяцев, другого в двадцать — вплоть до появления Мики, шестьдесят пять тысяч франков в месяц минус социальное страхование, отличительная черта: глупа как пробка.

До высвободилась и устремилась к двери. На первом этаже она никак не могла найти свое пальто. В одной из комнат вновь появилась Жанна Мюрно и протянула его ей.

— Не будьте ребенком. Мне нужно с вами поговорить. Вы наверняка не ужинали. Поедем со мной.

В такси Жанна Мюрно назвала адрес одного ресторана у Елисейских Полей.

Когда они сели по разные стороны от настольной лампы, лицом друг к другу, До заметила, что движения Жанны напоминают Микины, но как-то карикатурно, потому что она намного крупнее. Жанна перехватила ее взгляд и заявила с досадой в голосе, как если бы глаза выдали мысли До:

— Это она — подражательница, не я. Что бы вы хотели заказать?

На протяжении всего ужина она держала голову слегка склоненной набок, как Мики, и один локоть на столе. При разговоре она часто раскрывала красивую крупную ладонь и в назидание поводила указательным пальцем. Это тоже был жест Мики, только более выраженный.

— Знаешь, пора и тебе заговорить.

— Мне нечего вам сказать.

— Тогда зачем ты пришла ко мне?

— Чтобы объяснить вам. Теперь это уже не важно. Вы мне не верите.

— Объяснить мне что? — спросила Жанна.

— Что Мики вас очень любит, что она плакала, когда вы уехали, что вы с ней слишком суровы.

— Правда? Я хочу сказать: ты правда пришла сказать мне об этом? Вот видишь, пока я тебя не увидела, кое-что от меня ускользало, и только теперь я начинаю понимать. Ты чудовищно самонадеянна. Да разве можно считать окружающих такими идиотами?