Асмодей (СИ) - "Dragoste" - Страница 99

Город встретил ее на редкость пышным гуляньем. Очевидно, в этом году урожай собрали славный, а посему народ и решил отметить конец кельтского лета истинным весельем. Из придорожной таверны, единственной на весь городок, до ее слуха дошли звуки баяна и скрипки, хмельное пение запоздалых гуляк и распущенный визг трактирных девок. Печальная картина грехопадения, которой Аврора не могла припомнить в былые дни. Видимо с годами даже такие уединенные городки теряли свой моральный облик, предаваясь разврату, царящему в столице.

Обойдя стороной компанию пьяных гуляк, которые проводили незнакомку в белоснежном плаще громкими криками и улюлюканьем, Аврора мышкой скользнула на узкий переулок, которой змейкой соединял ремесленные и жилые кварталы. Несмотря на поздний час, жизнь здесь бурлила, словно горная река. То тут, то там сновали беспризорные детишки, которые под конец дня пришли просить остатки не проданного товара у пекарей или кондитеров, ремесленники закрывали свои лавки и готовились присоединиться к общему гулянью, а дородные кумушки, расположившись у дверей собственных домов, делились последними сплетнями, с интересом провожая одинокую гостью жадными взглядами и перешептываясь у нее за спиной. В своем текущем положении Аврора едва ли могла обрадоваться такому повышенному вниманию, что ж, по крайней мере, время впервые в жизни играло в ее пользу. Едва ли за прошедшие с момента ее казни четыре десятилетия кто-то из местных старожил сможет признать в ней сожженную на костре ведьму. Хотя бы прилюдного линчевания толпы можно было не опасаться, правда, если верить Асмодею, за ней по пятам может идти кто-то из демонов, но пока тот не обнаружил своего присутствия, Аврора не спешила предаваться панике, наслаждаясь каждым мгновением в мире живых.

Девушка сама и не заметила, как ноги привели ее к родному дому. Тому самому, где она начала свой жизненный путь. Стены его потрескались и обветшали, черепица на крыше полопалась от времени и натиска стихии, а стекла на окнах потускнели от придорожной пыли, но несмотря ни на что это был ее кров, ее родовое гнездо.

На нижнем этаже, где когда-то располагалась ростовщическая лавка отца, горел тусклый свет, но кругом царила пугающая тишина. Авроре даже начало казаться, что единственный шум, разгоняющий тишину – это биение ее сердца. Таким громким казался этот стук.

Прощаясь с Асмодеем, она пообещала самой себе, что не воспользуется его высочайшим позволением и спустя столько лет не нарушит покой сестры, но сейчас, стоя на пороге отчего дома, едва могла сдержаться, чтобы не постучать молоточком в дверь. Никогда Аврора не смела расспрашивать своего господина о судьбе Шарлотты, хотя где-то в глубине сознания понимала, что демон проявляет к ее минувшему некоторый интерес. Ведь с момента триумфальной карточной победы, владыка многое узнал о судьбе своей рабыни, о ее прошлом; о причинах, приведших ее к нему в обитель, но сам он не терпел расспросов, да и нарушать установленный порядок девушка не решалась. Боялась узнать правду. Вдруг жертва, понесенная на костре инквизиции, оказалась напрасной и малышка Лотти разделила печальную судьбину своей сестры, или того хуже: была проклята и обречена на одиночество. Нет, не желала она слышать таких новостей, а потому предпочитала влачить свое наказание в безвестности, теша себя надеждами и иллюзиями о высшем благе для единственной близкой души. Но видя это запустение, страх вошел в ее сердце.

Какое-то время Аврора в нерешительности стояла покосившейся калитки, а потом все-таки решилась подойти к окну. Протерев пыльное, помутневшее от времени стекло ладонью, она заглянула внутрь. Да так и застыла со слезами на глазах. Внутри царило такое запустение, что с трудом можно было поверить в то, что в этом доме кто-то живет. Старая, изъеденная жуками мебель; испещрённые паутиной стены; покрытый сажей и переполненный пеплом камин и… почти прогоревшая лучина, свет которой отбрасывал на стены жуткие тени. Здесь не было детского смеха, радостных песен и теплого семейного очага, напротив, этот дом стал обителью скорби и истинной бедности. Но когда взгляд Авроры застыл на ветхой старухе, сидящей в кресле против камина, девушка едва смогла сдержать вскрик, прикрыв рот ладонью.

– Лотти, – проговорила она, глядя на сгорбленную, косматую женщину, выглядевшую намного старше своих лет. Лицо ее, сплошь изъеденное морщинами больше напоминало высохшую курагу, янтарные глаза выцвели и стали бледно-желтого оттенка от пролитых слез, а кожа побелела настолько, что походила на старую простыню. Время и страдания не пощадили ее, а одиночество сломило дух. Одним словом, живая покойница, похороненная в смрадном доме, который когда-то был обителью счастливых воспоминаний.

Аврора уже схватилась за ручку двери, чтобы ударить молоточком по истлевшему дереву, но так и опустила его на место. А что собственно она сейчас сможет сказать сестре? Что она на одну ночь вернулась из Ада? Судя по тому, что она увидела в доме, ее сестра и так находилась на грани безумия. К тому же, разве само присутствие Авроры у этих ворот не говорит о справедливости обвинений в колдовстве? Нет, как бы не хотелось ее жалостливой душе поддержать Шарлотту, этого нельзя было допустить. Четыре десятилетия ее сестра несла свой крест, страдая от нападок толпы, зная то, что ее Аврора стала безвинной жертвой коварного навета. Нельзя было обмануть веру женщины, у которой кроме нее ничего не осталось. Нет, нельзя.

Она уже собиралась повернуть назад, как сквозь мутное стекло заметила безумный лик старухи, вперившей в нее бледный взгляд. От неожиданности Аврора даже закричала, но быстро взяв себя в руки, что было сил, кинулась вниз по улице, к ремесленному кварталу, скрываясь за стеной соседского дома.

– Я знаю, это ты! – кричала ей во след Шарлотта, выйдя на крыльцо. Поднявшийся внезапно ветер трепал ее седые волосы, рваную засаленную сорочку и изъеденную молью шерстяную шаль. – Это ты! Ты… Проклятая… колдунья! Они выпустили тебя…

Аврора, зажав ладонью рот, в отчаянии сползла по стене, заливаясь слезами, уже не слыша безумного крика сестры. Хотя до слуха доносились отдаленные проклятия, а может это был ее собственный внутренний голос, который не мог смириться с текущим положением вещей. Куда вообще смотрят небеса, раз позволяют в мире царить такой несправедливости? Она всю свою земную жизнь свято верила в справедливость высших сил; жила по заповедям Творца; пожертвовала собой, приняв мучительную смерть в огне; безропотно вынесла адские муки и все ради чего? Ради того, чтобы ее сестра обезумела от горя и осталась на старости лет в одиночестве? Ради того, чтобы ее семейное древо высохло, не имея молодых побегов? Это высшая справедливость? Рьяная христианка, не утратившая веру в адском огне, Аврора потеряла свою надежду на Земле в ту самую секунду, когда увидела безумные глаза своей сестры. О нет, прав был Асмодей, говоря, что праведность нынче не в чести́.

Видимо Бог и вера в него работают иначе. Чтобы попасть на небеса, она, как и тысячи душ до нее, должна была предаться пороку, а потом молить Всевышнего о прощении. По крайней мере не было бы так мучительно обидно, когда для нее распахнутся адские врата. Уж лучше демоны, чем ангелы. Первые хотя бы не противоречили своей природе.

Когда безумные крики Шарлотты утихли, Аврора во весь опор кинулась прочь. Ноги заплетались в подоле платья, дыхание сбилось, а к горлу подступил кроваво-железный привкус. Силы окончательно оставили ее в ремесленном квартале, и девушка, ухватившись за ближайшее дерево, застыла в тщетных попытках отдышаться.

Кругом, как ни странно, стояла тишина, которую нарушал лишь призывный лязг железа, раздававшийся из старой кузницы. Когда-то Аврора могла часами наблюдать за тем, как огненная лава обращается в острые клинки, а простое железо при ковке принимает замысловатый орнамент. Знала бы она в те дни, что огненные реки на долгие века станут для нее единственным пейзажем, который будет омрачать взор, держалась бы от огня подальше. Но сейчас сюда ее привело иное чувство, которое сама Аврора звала внутренним голосом, а потому, постояв какое-то время в нерешительности, она все же решилась зайти внутрь.