Милый дом (ЛП) - Коул Тилли - Страница 63

Я взяла письмо у него из рук, убрала обратно в карман и обхватила его лицо ладонями.

– Я также подала заявление в Сиэтл. Когда доктор Адамс несколько месяцев назад упомянул, что есть вероятность твоего попадания туда, я изучила, как работает драфт, и просчитала возможности. Я не хотела говорить на тот случай, если ничего не выйдет. Но все получилось. Я еду в Сиэтл с тобой, малыш. Ты смотришь на нового докторанта по философии. Я послала е-мейл с подтверждением минут двадцать пять назад.

Ромео широко улыбнулся – такой улыбкой, которой гордился бы мой отец – и впился в мои губы.

Когда он наконец отстранился, выражение его лица было напряженным и совершенно серьезным. Он прижал меня к стене. Я знала этот взгляд: его дикая, собственническая сторона пробивалась на поверхность.

Ромео несколько секунд неотрывно смотрел на меня, а потом вдруг выдал:

– Выходи за меня.

– Ч-что? – от шока запнулась я.

Ромео обхватил мое лицо руками, притягивая меня, умаляя меня, желая меня.

– Входи за меня. Выходи за меня завтра. Сегодня. Чем скорее, тем лучше. Просто… блин, выходи за меня, Шекспир. Позволь сделать тебя моей официально.

– Но… но.

Он заключил меня в плен своих рук у стены.

– Я люблю тебя. Люблю больше всего на свете. Я не могу и хочу жить без тебя никогда больше. Я хочу дать тебе все возможное. Хочу дать тебе счастье… хочу однажды подарить тебе детей. – Он прижался своим лбом к моему и прошептал: – Выходи за меня. Будь со мной. Навсегда останься… со мной.

Я забыла, как дышать, от вида отчаянной нужды в его глазах, и у меня не осталось сомнений.

Ромео был для меня единственным.

Ромео был для меня тем, кем папа был для мамы. Ромео был моей родственной душой… Ромео Принс был моим домом, моим милым домом.

– Да! – воскликнула я, и его губы приоткрылись от облегчения.

– Скажи это снова, – потребовал он.

– Да. Конечно, я выйду за тебя!

Ромео набросился на меня, его мягкие губы скрепили нашу клятву, и я растаяла от его прикосновений. Мы поженимся и будем любить друг друга сильнее, чем кто-либо когда-либо любил.

Влюбленные, предназначенные друг другу звездами. От этой мысли я невольно хихикнула.

– Черт возьми, почему ты смеешься, Шекспир? – спросил Ромео, его широкая улыбка источала искреннее счастье.

Я положила руку ему на сердце, глядя на любовь всей своей жизни.

– В нашей истории двое влюбленных со сложной судьбой нашли способ быть вместе, вопреки всем препятствиям и преградам, и наконец-то получили свое «долго и счастливо».

Ромео любовно склонил голову набок, притянул меня к себе и, взяв мое лицо в ладони, прошептал:

– Нет повести счастливее на свете, чем повесть о Молли Джульетте и ее Ромео.

Конец

Ромео

– Мама, – уныло поприветствовал я, увидев, что ее имя высветилось на экране моего айфона.

– Сегодня ты должен прийти на ужин, – велела она.

Я сжал челюсти от ее злобного тона.

– Извини, я занят, – отрезал я.

– Так поменяй свои чертовы планы! Придут Блэры, и тебе нужно присутствовать, чтобы обсудить помолвку и проработать наконец все детали.

– У меня тренировка. Тренер поставил по две в день. – На том конце провода повисло ледяное молчание.

– Ты придешь сегодня, Ромео, – в итоге ответила она, ее слова сочились ядом.

Я остановился прямо посреди дороги к гуманитарному корпусу. Я и так уже опаздывал на это долбаное вступительное занятие из-за встречи команды, а теперь еще эта сука бубнила на ухо о сраной помолвке и называла меня этим ублюдочным именем… снова. Я чувствовал, что мое терпение вот-вот лопнет.

Сжав переносицу, я попытался сосредоточиться на успокаивающем тепле летнего солнца, греющего мне спину.

Ни хрена не сработало. Ничего никогда не помогало.

– Короче, у меня тренировка. Я не приду.

Я нажал «отбой», засунул телефон в карман джинсов и направился в здание, надеясь, что поток прохладного воздуха из кондиционера охладит долбаный гнев, постоянно кипящий во мне. Я ощутил, как кровь, точно раскаленная магма, понеслась по жилам, наделяя меня непреодолимой силой. Но я принял это, даже порадовался – это служило постоянным напоминанием того, что мне нужно держаться подальше от этих ублюдков.

Я с силой распахнул двойные двери, которые шарахнулись о стену, и помчался по пустым коридорам, с каждым шагом ощущая, как напряжение сковывает грудь при мысли о женитьбе на Шелли.

Чертова Шелли Блэр.

Боже, я дважды трахнул ее в школе и сдуру один раз на первом курсе, а она ведет себя так, будто мы родственные души и безумно влюбленная парочка. Только вот я не уверен, что вообще могу любить. Из меня эту дурь выбили давным-давно.

Мой телефон снова завибрировал. Я не стал смотреть, и так знал: это звонит папаша, чтобы потребовать моего прихода. Мама подключила тяжелую артиллерию.

Гребаный ублюдок.

Если бы я ответил, он заявил бы, что мой отказ неприемлем. Потом бы посыпались угрозы, шантаж, слова о том, как сильно они с матерью меня ненавидят и сожалеют о моем появлении на свет.

Все как всегда.

Я повернул за угол, сжимая кулаки от мысли, что придется сидеть рядом с Шел следующие полчаса, в одной аудитории, не имея возможности избежать ее когтистой хватки. Я, блядь, был слишком зол. Я просто не мог сидеть рядом с этой сучкой, цепляющейся за мою руку, как долбаная собачонка, и трущейся о мою ногу в надежде, что я возбужусь и трахну ее после занятий.

ЭТОГО БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ПРОИЗОЙДЕТ. От одного взгляда на нее мой член становится вялым. Она думает, что выглядит сексуально с этим причесоном, силиконовыми сиськами и накаченными красными губами. Но я вижу лишь гребаную самку богомола на охоте.

Опустив голову, я направился к аудитории и услышал его. Мерзкий смех Шелли. Звучало так, будто душили тысячу кошек… медленно, мучительно, одну за другой.

И своим следующим поступком я совершенно не гордился.

Пуля Принс, квотербек «Кримсон Тайд», шмыгнул вправо и спрятался за лестницей – подальше от взора Шелли.

Я прижался спиной к прохладной белой стене, как вдруг резкое движение привлекло мое внимание. Из-за угла вылетела какая-то девушка с кучей бумаг в руках, что-то бормоча себе под нос и поглядывая на часы. У нее была копна вьющихся каштановых волос на голове, очки в толстой черной оправе и самые яркие чертовы башмаки, которые я когда-либо видел.

Неоново-оранжевые. Боже.

От ее нелепого вида мои губы сами собой расплылись в улыбке, и я едва не потрогал их, просто чтобы убедиться, что действительно улыбаюсь.

Когда, блядь, я в последний раз улыбался? Или точнее, когда я в последний раз улыбался не из-за того, что смотрю на очередного вырубленного мной мудака?

Тряхнув головой в неверии, я рискнул выглянуть из-за угла и заметил, как Шелли с хитрой улыбочкой посмотрела на девушку и повернулась что-то сказать своим подружкам. Я напрягся, ощутив неожиданное желание защитить взволнованную брюнетку.

Я не мог оторвать от нее глаз. Она выглядела так чертовски обреченно, сдувая непослушные волосы с очков в толстой оправе и спеша по коридору в своих резиновых башмаках, скрипящих по плитке пола при каждом торопливом шаге.

Полностью захваченный этой картиной, я слишком поздно сообразил, что Шел что-то задумала. Теперь оставалось только наблюдать, как она толкнула проходившую девушку плечом, рассыпав все ее бумаги по полу.

Меня охватила ярость.

Она всегда была жестокой сучкой, но, увидев, как гадко она обращается с невинной девушкой, я взбесился не на шутку.

Она что-то сказала девушке, присевшей на пол – я не мог расслышать, что именно, – но брюнетка даже не подняла головы, игнорируя ее злобные подколы.