Игра не по правилам (СИ) - Филин Р. В. - Страница 9

Приходил я в себя долго. Но, в какой-то момент времени, вдруг ясно понял, что всё ещё не помер. Этот вывод было не трудно сделать — болело всё. Но особенно голова и рёбра, видимо после того как я отключился, меня ещё некоторое время, хорошо так, попинали. С учётом невероятной регенерации существующей в этом мире — даже очень хорошо.

Открыл, с опаской, глаза. Почему-то заранее возникло стойкое убеждение, что обстановка вокруг мне не понравится. Так и оказалось. Сырые каменные стены, маленькое зарешёченное окошко под высоким потолком. Лежу на охапке соломы, относительно свежей сверху и абсолютно сопревшей ближе к полу. Средневековая тюрьма. В перспективе наверняка визит к палачу, и близкое знакомство со всякими там «железными девами» и прочими «испанскими сапожками» (средневековые пыточные приспособления — прим Авт.). Вот теперь я действительно чувствую себя настоящим попаданцем. Попал — так попал.

Осматриваюсь. А стенки-то, вокруг, всего три. С четвёртой стороны — решётка с толстыми, в руку, прутьями. Двери нет. Зато есть деревянный, окованный железными полосами, люк на потолке. За решёткой тёмный коридор, только слева виден какой-то колеблющийся свет. Приблизившись вплотную к решётке, смог хорошо рассмотреть горящий метрах в тридцати, вдаль по узкому коридору, масляный светильник. Или лампу? Судя по тому, что в наличии стеклянная колба для защиты пламени, всё-таки лампу.

С противоположной стороны коридора сплошная стена, с моей — решётки других камер. Моё узилище крайнее в коридоре, дальше слева — угол. Ближайшая камера справа находится на расстоянии метров пяти. Ну ничего себе тут стеночки. С соседями перестукиваться узникам явно не светит. Зато перекрикиваться — легко. Если стража, конечно, позволит. А то ведь могут заявиться на шум и рёбра пересчитать.

Что ещё? Удобств нет. То есть вообще никаких. Ни дырки в полу, ни отведённого места, ни даже посудины какой типа ведра или «ночной вазы».

Хотя стоп. Загруженный более насущными заботами, я как-то не обратил внимания, что за прошедшие дни никакие естественные надобности меня не тревожили от слова абсолютно. Что бы это значило? Зримое воплощение принципа «принцессы не какают»? Интересно, а люди этого мира хоть секасом занимаются? Тьфу ты, нафиг-нафиг. Как-то сразу от подобных мрачных мыслей моё будущее стало видеться гораздо более пессимистично.

Зато обнаружился и приятный сюрприз. Моя волшебная безразмерная сумка, со всем содержимым, была, всё так же, при мне. Правда, дубинки в ней не было, видимо осталась на месте схватки, но ржавый меч и нож оказались на месте. Как и запас пищи, в виде нескольких кусков сырого мяса, яблок и грибов.

Где-то через пару часов я уже регенерировал достаточно, чтобы попытаться добраться до окна. Оно было на высоте метров четырёх, высоковато для простого прыжка. Но в просторной камере, размером примерно шесть на восемь метров, было где разогнаться, чтобы взбежать вверх, по шершавому камню стены. Впрочем, за окном не оказалось ничего особо интересного. Оно находилось прямо над уровнем земли и прямо перед ним росла какая-то местная ковыль. Так что всё, что мне удалось рассмотреть сквозь неё — брусчатка на поверхности и совсем рядом округлый бок, сложенной из больших глыб, крепостной башни…

Со времени моего пленения прошло уже около трёх недель. Может больше, а может и меньше, я не считал. Поначалу не подумал о выцарапывании на стенах каких-то ежедневных отметок, а дней через десять стало поздно. Сутки здесь были абсолютно одинаковыми. Единственное развлечение — регулярно, дважды в сутки, появляющийся тюремщик, разносящий баланду утром и забирающий миски вечером. Тюремщик выглядел штампованным на одном станке с виденными мной в толпе стражниками, но при этом был немым. Также, я в первый же день понял, что в соседней со мной камере сидит молодая женщина. Она-то и пыталась поначалу разговорить единственного относительно свободного здесь человека. Тот поначалу не реагировал ни на её регулярные «гутен моргены» с «гутен абендами», ни на обращения с просьбами. Но однажды, остановившись, тюремщик устроил пантомиму с размахиванием рук и мычанием, из которой даже мне, сидевшему в стороне, стало известно о его проблеме с внятной речью.

Я часто пытался говорить с соседкой, хотя приходилось перекрикиваться. Всё же расстояние и общая обстановка в тюрьме глушили звуки. Как я и предполагал, она оказалась именно той девушкой, которую я так неудачно спасал накануне. Хотя, почему неудачно? По крайней мере, осталась живой, хоть это согрело мою душу на фоне текущих неприятностей. Также я узнал, что вырубил меня маг воды, а схватили рыцари. Хотя слово «риттер» в немецком могло обозначать и всадника. Но что-то коней я в толпе не припомню, хотя парочку лошадиных точно рож видел, да. Хе-хе.

На мой вопрос о нашей вероятной дальнейшей судьбе, она предположила, что нас, скорее всего, вскоре сошлют на рудники. В последнее время, в этом королевстве, туда ссылают всех поголовно, фактически за любые проступки, даже самые незначительные. О пытках же она понятия не имела. Какое счастье, я попал в гуманное средневековье. Практически идеальный мир, где пони кушают радугу… и далее по списку.

Пока же я озаботился тем, чтобы наконец привести в порядок своё новое тело. К счастью, немалых размеров камеры с запасом хватало даже на отработку сорок второй формы Тайцзицюань[12], не то что на не требующие больших площадей занятия сукшма-вьяям[13]. А главный бонус этого мира — это доставшаяся мне нечеловеческая регенерация. Жаль я не мазохист, боль не люблю, хотя и умею терпеть. После удачного эксперимента на левой руке, мне за пару часов удалось обеспечить себе идеальную растяжку. Пришлось всего-то идти до конца, игнорируя даже явные травмы суставов и связок. То-есть тянуть до хруста и после, а затем фиксировать позу в статике. Также обнаружилось, что обмен веществ в этой реальности прямо зависел от внешнего воздействия на тело — физических нагрузок и питания. Я нагружал свои мышцы по максимуму, часов двенадцать-четырнадцать в сутки, не считая кратких перерывов для отдыха. В прежнем мире пары недель подобного издевательства над организмом хватило бы чтобы гарантированно стать если и не инвалидом, то крайне загнанным индивидом. Здесь же последствия практически любой физической нагрузки бешеная регенерация, за считанные минуты, переводила в изменения тела из минуса в плюс. Земные спортсмены явно бы обзавидовались открывающимся возможностям. При нормальном питании я наверняка, уже дней через десять, смог бы участвовать в чемпионатах бодибилдинга, даже наивысшего уровня. Но на баланде и грибах с яблоками, с редкими пирами из оставшегося в чудо-сумке сырого мяса, только «жилу качал», поднимаясь не в объёме мышц, а только в их качестве. Не забывал и о ловкости с реакцией, стараясь побольше работать на сверхскорости. Мне также удалось увлечь идеей физических упражнений свою соседку. Она серьёзно восприняла мой тезис, что чем сильнее мы станем, тем больше наши шансы выжить при любой возможной в будущем ситуации.

Но сегодня вдруг что-то изменилось. Утром, кроме баланды, тюремщик вручил мне большой кусок хлеба с сыром. Судя по огромной корзине с подобным же содержимым, это не было какой-то личной привилегией. А около полудня люк на потолке открылся, и оттуда спустили лестницу. Меня вывели в огороженный со всех сторон внутренний двор, где уже собралось пятеро заключённых, исключительно мужчин. Здесь нас выстроили в колонну по одному. Связав руки за спиной, всех привязали к общей верёвке, я оказался последним в живой цепочке. Затем, в сопровождении тройки стражников, мы бодро (вялых стража подбадривала чувствительными пинками) проследовали в порт, где были погружены в трюм пузатого деревянного парусника. Проходя по мосткам из грубых досок, я успел увидеть поднимающихся по трапу на верхнюю палубу двух, так же связанных друг с другом, женщин, одной из которых была моя единственная в этом мире знакомая. Как я выяснил ещё в тюрьме, её звали Сира.