Жития византийских Святых - Коллектив авторов - Страница 71

Мученичество Святой Евгении

(Датировка не установлена: традиционная атрибуция Симеону Метафрасту невозможна, см.: Usener H. Legenden d. heil. Pelagia, S. XVIII, 40, Bonn, 1879).

(Текст переведен по изданию: Patrologia graeca ed., Migne t. 116, pars 3)

Когда римский скипетр от отца его перешел к Коммоду ^[559] и этот император правил уже семь лет, некий знатный муж Филипп был назначен эпархом Египта^[560] и послан туда вместе с женой Клавдией и детьми. У него было двое сыновей, Авит и Сергий, и дочь по имени Евгения, исполненная душевного благородства,^[561] а равно отличавшаяся статностью и чудной красотой, о жизни которой здесь будет рассказано тем, кто любит добродетель. Прибыв в великий город Александрию, Филипп стал управлять по римским законам [452] и следовал всем отеческим обычаям, был суров к тем, кто занимался волхованием, был суров и к иудействующим: многих из них он убил и не дозволял называться иудеями, к христианам же относился терпимее и, изгоняя их из города по велению императора, ^[562] разрешил жить вблизи городских стен. Он относился к христианам с уважением из-за того, что они вели строгую жизнь, и ставил их выше идолослужителей. Сам же Филипп держался унаследованного от отца суеверия, но был любителем науки и красноречия и воспитывал свою дочь Евгению в любомудрии, обучая ее латинскому и греческому знанию, и стремился, чтобы она достигла успехов в философии. Она же к природной восприимчивости присоединяла упражнение и весьма быстро превзошла все науки, выказывая прилежание ко всему полезному, а все, чем занималась, сохраняла в уме и, что выучивала, так крепко держала в памяти, точно в сердце ее оно было начертано на медных табличках.

Столь умудренная знанием, она выдавалась также душевными добродетелями, и радовала взор, и говорила только достойное, чтобы этому внимать, и стремилась только к полезному и спасительному, и, что самое удивительное, в неполные пятнадцать лет превосходила добронравием и попечением о добродетели тех, кто был старше ее по возрасту. Все это не могло остаться скрытым — ведь молва о ней прошла повсюду,— и вот славный государственным умом Анилин, тогда ипат ^[563] и первый среди знатных римлян, посватался к славной своей добродетелью девушке. Родители, приступивши к Евгении, стали спрашивать, по сердцу ли ей брак [453] и нравится ли жених, и тогда Евгения явила благородство своей души. Готовая скорее претерпеть все, только бы не расстаться с любезной ей девственностью и не разлучиться с чистотой, она прибегает в своем ответе родителям к лукавству. С похвалой отзывается о знатности Акилина и с осуждением о его нраве, говоря, что должно выбирать таких женихов, которые служат украшением своего рода, а не надеяться, что род украсит их. Когда за нее сватались многие другие, славные своим богатством и знатным происхождением, Евгения не затруднялась находить благовидные предлоги, чтобы отвергнуть всех. Она таким образом отказывала всем желающим взять ее в жены, в действительности же совершенно отвергала брак и стремилась единственно к одному — навсегда сохранить чистоту. Так этот прекрасный и чистый сосуд был готов к восприятию божественного мирра. Потому за благими делами вскоре пришла благая вера, и чистая Евгения пошла к чистому свету благочестия. Случаем же тому послужило ей следующее. Евгения прочитала божественные послания провозвестника Божия Павла и, когда душой проникла в смысл их слов и узнала, что есть один истинный Бог, творец всяческих, тотчас просветилась умом, ибо и прежде он был чист. Уверовав душевно во Христа, она стала презирать безумное заблуждение своих родителей. Когда пришло повеление императора выселять христиан за городские стены и эпарх уже приступил к исполнению его, она, стремясь в полной безопасности общаться с христианами и вкусить их учения, притворяется, будто ради сельского приволья и свежего воздуха [454] покидает город и дает себе на малое время отдых от занятий науками. Родители, ничего не подозревая, отпустили Евгению, и она радостно покинула Александрию. Придя в некую местность, где ей встретилась толпа благочестивых монахов, которые весьма стройно пели, она слышит святые те слова: “Ибо все боги народов идолы, ^[564] а Господь Небеса сотворил”. ^[565] Услышав это и устыдившись заблуждения своих родителей, она тяжело вздыхает из глубины души, оборачивается к сопровождавшим ее евнухам (одного из них звали Прот, а другого Иакинф), которые обучались наукам и философии, и говорит: “Я знаю, что вы довольно образованны и знакомы с учением мудрецов, Сократа, Аристотеля, Платона, философов знаменитой стои и школы Эпикура, а равно с другими поэтами, софистами и всеми, кто надмевается тем, что обладает познанием мира. Так поймите, что все это — лишь басни и подобие истины, всякого способное сбивать с толку. Ведь язычники, кичащиеся своим знанием, либо говорят, что Бога вообще нет, либо полагают, что есть множество богов, высших и низших. Все это опровергается словами „Ибо все боги народов идолы"; в них — совершенное опровержение многобожия. Слова же „А Господь Небеса сотворил" утверждают единобожие и указывают нам на общего нашего владыку. Это же говорит апостол Павел. Слова его о том, что надо всеми единый Бог, ^[566]привлекают меня, и я читала их вчера и третьего дня, и верую в них по великой их ясности и правдивости, так как они вселяют веру тем, что на деле из них проистекает. Вам, если пожелаете, приготовлен путь спасения. [455] Отныне я не стану госпожой вашей, а сорабой и сестрой, ибо над нами будет общий владыка и отец, Господь. А так как мы под началом одного пастыря и согласны, как братья, единомысленно пойдем к христианам. Я слышала, что здесь есть монастырь, основанный неким Элином, который по величию своей добродетели удостоился епископского престола, некоему же Феодору вверено ныне его служение. Этот Феодор с такой ревностью о добродетели надзирал за своим стадом, сподобился столь великой благодати Божией, что без труда изгонял из бесноватых утесняющих их духов, недужных избавлял от скорби и даже возвращал глазам слепцов способность видеть желанный свет. Находившимся под его смотрением монахам он положил такие труды, что едва ли оставался час дня или ночи, который они не проводили бы в непрестанных молитвах и песнопениях. Монастырь этот недоступен для женщин, и монахам не разрешается видеть женщин. Поэтому остригите мне волосы и срежьте эти локоны, дайте мне мужское платье и ночью отведите в монастырь; сами будьте рядом с моей повозкой, а остальные слуги пусть идут впереди нее и позади, чтобы, достигнув того места, мы не дали им возможности ни о чем догадаться. Потом вам следует позаботиться, чтобы, войдя в монастырь, мы действительно обрели спасение”. Сказанные ею слова пришлись по душе евнухам, и они поспешили их осуществить. Этому сопутствовал счастливый знак: не успели они переступить порог монастыря, как из Гелиополя ^[567] пришел великий во епископах Элин в сопровождении сонма мужей, словно по некоему знаку певших: “Путь [456]праведника прям; ты уравниваешь стезю праведника”. ^[568] Это укрепило веру спутников Евгении, а ее, разумеется, весьма обрадовало. И, воспользовавшись случившимся, она еще больше воспламенила евнухов к благочестию. Евгения сказала им многое, что подобало времени и месту: не по случайности, а по Божиему предвидению, говорила Евгения, она услышала это песнопение, а прежде псалмы Давида — они призывали ее к благочестию, а звучащие сейчас слова призывают на стезю подвига. Сказав так, она вместе со своими спутниками присоединилась к толпе поющих и пошла с ними. И тогда Евгения от этих людей узнала о многих досточудных деяниях Элина. Они рассказывали, сколь великие муж этот творил чудеса: часто, когда ему надобен был огонь, нес угли в своей одежде, и она нисколько не повреждалась от жара. А еще они передавали о многих других чудесах, совершенных им и тоже достойных того, чтобы о них поведать и их вспомянуть. Рассказывали, что некий волхв по имени Зарий, достигший высот этого своего злодейского искусства, на погибель многих пребывал в этих местах, многообразно и коварно вводя людей в обман. Наряду с другими своими нечестивыми деяниями он дерзнул и на такое богопротивнейшее — распространил молву среди жителей, будто он — посланный Христом благодетель и добрый наставник. Элин же — обманщик, который неправо присвоил себе честь наставничества. Зарий полагал, что, если возбудит паству против пастыря, невозбранно подступив к находящимся без присмотра овцам, уловит эту богатую добычу для отца своего диавола. [457]Говоря подобное, он своим коварством добился доверия. Вы ведь знаете, сколь могущественно зло и с какой великой легкостью привлекает оно людей. Потому-то толпа, приблизившись к Элину, потребовала, чтобы он либо склонил волхва, либо вступил с ним в прение, а сама желала присоединиться к победившему. Элин радостно соглашается подвергнуть себя испытанию в споре, ибо уповал на Христа. То же, что Зарий взял себе союзником того, кто надмевался своим богопротивным чудодейством, он почел пустым устрашением. Когда наступил назначенный день, Элин отправился на состязание. Сначала, ревностно нападая на противника, он изобличал волхва многими доказательствами, но, когда увидел, что оружие волхва — самонадеянность и он тщится добыть победу бесстыдством, а не верностью истине, Элин предоставил испытанию решить исход прения и предложил развести посреди города огонь, чтобы оба они вошли в его пламя; кто, по словам Элина, останется невредим и не подчинится огню, подлинно послан Христом и достоин наставлять его клир.