Визит из невыразимого (СИ) - "Pinhead" - Страница 99

— Понятно. А она потом…

— А она вбежала и, увидев наши напряженные позы, первым делом подумала, что я не выдержала и всё тебе рассказала. И перепугалась до смерти.

— Это какой-то жуткий кошмар! Я постоянно надеюсь, что сейчас проснусь.

— Я в этом кошмаре нахожусь уже больше полугода. Гарри… я правда… до того устала всё это держать в себе, если бы ты знал! — она вернулась в кресло и вся как будто растеклась в нём, стала выглядеть какой-то жалкой и беспомощной, как не выглядела, наверное, уже очень давно. — У меня этих писем — во-от такая пачка. И подробные описания её мучений, где она по всякому поводу задает мне идиотские вопросы, и история её попыток как-то выкрутиться из положения, и судорожные метания в поисках где бы переночевать, чтобы в очередной раз не возвращаться домой. А уж когда он потерял работу, стало совсем худо. Пока он служил в Аврорате, у него периодически были ночные дежурства, хоть какая-то отдушина. Потом, у Джорджа, он частенько так нажирался под вечер, что лыка не вязал, поэтому на него можно было фактически не обращать внимания. Но когда Джордж его выгнал… Ох, я вообще поражаюсь, как ты мог всего этого не замечать!

Он и сам поражался. Поражался, и чувство вины сейчас впервые пронзило его сердце горячим клинком. Действительно, что он за аврор, если не видел того, что творилось под самым его носом?! Конечно, у него было оправдание, что он никогда, даже в самом ужасном сне не мог представить себе подобного, что он готов был бы плюнуть в лицо тому, кто даже предположил бы такие вещи о его друзьях. Но, чёрт возьми, её синяки! И её поведение, то, как она периодически притрагивалась к горлу… и запястьям. Странное происшествие на поминках. То, как она всеми силами стремилась избежать возвращения домой. И наконец, последнее подтверждение, после которого никаких сомнений не должно было уже оставаться — её слова, сказанные во сне. Неужели этого было мало? Выходило, что для него — мало. Порой, порядочный человек может оказаться невольно более жестоким, чем тот, кто подозревает всех вокруг. Даже когда сама она пришла к нему в ужасном состоянии, не в силах более терпеть, с просьбой устроить мужа на работу, а на самом деле, с мольбой просто куда-то его деть, он всё равно ничего не понял. А ведь он должен был всё понять сразу же, после первого же их разговора. Когда он спросил её, почему Джордж выгнал Рона с работы, она отвернулась и сказала, что не хочет об этом говорить. Очевидно, она ЗНАЛА, что произошло! И её чувство вины, которое он ошибочно приписал стыду за то, что она выпрашивает место, в действительности, было осознанием, что собственным потворством насильнику она привела к тому, что тот принялся за других!

Джинни порывисто вздохнула, и он взглянул на неё, как будто вспомнив, что она находится здесь же, в этой же комнате.

— Гарри, он же мой брат! — казалось, еще чуть-чуть, и она заплачет. — Не просто брат, самый любимый из всех. Да, да, ты не знаешь… Со старшими была слишком большая разница, я их как братьев-то не воспринимала, скорее, как взрослых дядек. Близнецы? Они всегда были зациклены друг на друге, окружающие им были нужны только для того, чтобы их подначивать. А он со мной постоянно возился. Мы с ним в детстве все окрестности «Норы» облазили вдвоем. После матери — самый близкий мне человек фактически. Отец всегда на работе… Да и мать — целый день занята. Он да я, я да он. И еще… я им так гордилась, ты не поверишь, так гордилась! Когда он участвовал вместе с вами во всех ваших похождениях. Никогда не признавалась вслух, но всегда гордилась. Мой брат — герой — это знаешь какое ощущение?! Может быть, и не такой герой, как ты, но всё равно — самый настоящий. Мой. Брат. Понимаешь? Уизли. И узнать про него такое… это как… это как… я даже не знаю. Я не могла понять, как он так стремительно превращается в монстра? Я же до сих пор люблю его по-своему. И всё время как-то пыталась оправдать про себя, ну хоть КАК-ТО, искала какие-то объяснения, стыдилась этого, но искала. Но каждое новое письмо разбивало всё в прах. Хуже и хуже, хуже и хуже, ужасней и ужасней. Он… убил её кота, Гарри! Убил… её… кота, — она уже не могла сдержать слез, и они полились потоком, так, как она плакала всегда — обильно и стремительно.

— Убил… кота? — спросил он ошалело.

— Да, Гарри! Взял за задние лапы и шарахнул об стену. Он же всегда его ненавидел, знаешь? А тут — нашёл повод… Почему это происходит с нами, Гарри? Почему это происходит со всеми нами? Чем мы это заслужили? — она зарыдала, уже совсем не пытаясь сдерживаться.

Эта последняя информация как будто совершенно пришибла его, контузила. Он понял, что столкнулся с чем-то, что не в состоянии мысленно охватить. Ему было понятно состояние Джинни, он в очередной раз жалел её, жалел, что она оказалась без вины виноватой, по сути, снова втянутой во всю эту историю и вынужденной переживать за других, хотя сама она при этом лишалась самого дорогого в жизни. Его жена была просто хорошим человеком, попавшим в редкостно отвратительные обстоятельства. Чувства Гермионы он понять не мог, он даже не пытался этого делать, это было лишь информацией для него, потому что он не мог даже себе вообразить, что она вынесла за этот год. Он просто мысленно отвернулся и не смотрел в ту сторону, потому что понимал, что если будет долго туда смотреть, то сойдет с ума. Он попробовал представить себе, что было бы с ним, прочитай он хотя бы одно из тех писем, что она отправляла его жене, и с него хватило даже одного своего воображения. Но менее всего он способен был понять Рона. Сейчас, когда Джинни, глотая слезы, смотрела на него, тревожно ожидая сквозь собственную горечь, не сорвется ли он с места, не кинется ли совершать безумные поступки, он понимал, что никуда не хочет кидаться. Потому что его бывший друг внезапно вышел за какую-то грань. Между человеческими поступками и чем-то, что человек ни при каких обстоятельствах совершать не может. Ему пришло в голову, что за всё время, пока он знал Гермиону, её осмеливались обижать лишь самые отвратительные представители рода человеческого. Малфой, Амбридж, Беллатриса? Кто еще? Но они хотя бы были её врагами! А тут?!.. Это действительно не укладывалось в голове. Такое даже ненавидеть было невозможно. Чувством, которое им владело сейчас, и владело бы полностью, если бы к нему не примешивалось сочувствие к собственной жене, было недоумение. Он искренне недоумевал. Ему не хотелось идти и убивать, ему хотелось придти и спросить — как?! КАК?! Как можно делать такое с самой дорогой и близкой для тебя женщиной?!

Впрочем… он вдруг вспомнил, что Рон, собственно, приходил сегодня сам. С этого начался весь их разговор, и он ещё вовсе не закончен. Он чуть-чуть подождал, пока Джинни успокоится. Он знал, что её перепады настроения обычно весьма коротки, и долго ждать, пока горе сменится сосредоточенностью, не придется. Он бы, конечно, с радостью успокоил её и сам, но его руки ещё помнили плечи другой женщины, которую он обнимал буквально пару часов назад, поэтому оставалось просто ждать, прежде чем задать мучивший его вопрос.

— Что ты ему сказала?

Вот так, потому что более всего ему хотелось сейчас узнать, что можно было сказать такому человеку, чтобы он отступился от своего.

— Всё очень просто. Ты сказал вчера, что твердо решил жениться, несмотря на все преграды, и ждать больше не собираешься. Именно поэтому я даже испытала некоторое облегчение. Конечно, потерю тебя ничем не восполнить, но я хотя бы перестану мучиться от постоянных отвратительных картинок, которые рисовало моё воображение. И мук совести из-за того, что знаю о происходящем, но ничего не могу поправить. Дело же не только в слове, которое я ей дала. Я и сама понимаю, что иной раз надо и наплевать на всякие такие красивые обещания. Больше всего я боялась, что могу наворотить чего-нибудь на эмоциях. Или по глупости. И сделать всё намного хуже. Я думала, что если уж Гермиона не нашла из этой ситуации выхода, то мне лучше даже не пытаться встревать, а не то потом до конца жизни придется расплачиваться за ошибки. И… чтобы ты там ни думал, Гарри, но я, вообще-то, тебя люблю. И не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Поэтому мне оставалось только молчать и ждать. Но когда я узнала, что ситуация изменилась, что вы сошлись и решили жить вместе, теперь уже точно, я поняла, что пришел и мой черед как-то оправдаться за своё молчание.