Панихида по усопшим (ЛП) - Декстер Колин - Страница 30

Да, она знала это, и она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами от его жестоких слов. Как она могла сделать это? Как она могла ненавидеть человека так сильно – и все же позволять ему заниматься с ней любовью? Нет! Он просто не мог пойти на такое! И решение всех ее проблем было таким по-детски простым: ей нужно было пойти к Морсу, рассказать ему все, и столкнуться с последствиями, какими бы они ни были. Ей до сих пор не хватало мужества, не так ли?

Человек внимательно наблюдал за ней, гадая, что происходит у нее в голове. Он был натренирован на принятие быстрых решений, он всегда был таким; и он видел ее следующие шаги также ясно, как если бы, будучи гроссмейстером, играл в шахматы с новичком. Он всегда знал, что ему придется заняться ей – раньше или позже; и, хотя он надеялся, что это будет позже, теперь он понял, что игра должна быть закончена быстро. Для него секс всегда был – всегда будет – второстепенным по мощности.

Он подошел к ней, его лицо излучало доброту и понимание, когда он очень легко положил руки ей на плечи. Его глаза пытливо заглянули в ее глаза.

– Ладно, Рут, – тихо сказал он. – Я больше не буду для тебя помехой. Присядь на минуту. Я хочу поговорить с тобой.

Он осторожно взял ее за руку и повел ее, несопротивляющуюся, к дивану.

– Я не буду больше что-либо требовать от тебя, Рут. Обещаю, что не буду. Мы прекратим видеться друг с другом, если это то, что ты действительно хочешь. Я не могу видеть тебя такой несчастной как сейчас.

Прошло много недель с тех пор как он говорил с ней таким образом, и на некоторое время она почувствовала к нему бесконечную благодарность за его слова.

– Как я уже сказал, я уеду в ближайшее время, а затем ты сможешь забыть меня, и мы оба сможем попытаться забыть то, что мы сделали, – потому что это было неправильно, ты согласна? Речь не о том, что мы вместе спали – я не это имел в виду. Это было чем-то милым для меня – то, о чем я никогда не буду жалеть, – и я надеюсь… Я надеюсь, что это было прекрасно и для тебя тоже. Но это не важно. Только пообещай мне одну вещь, Рут, хорошо? Если ты опять захочешь прийти ко мне – пока я здесь, я имею в виду – пожалуйста, приходи! Пожалуйста! Ты знаешь, я буду хотеть тебя – и ждать.

Она кивнула, и слезы потекли по ее щекам от горько-сладкой радости его слов, когда он прижал ее голову к своему плечу и крепко сжал ее.

Она стояла с ним, как ей казалось долгое, долгое время; в то время как для него это было немного больше, чем функциональный промежуток, его холодные глаза смотрели через ее плечо на ненавистные обои позади телевизора. Он должен был убить ее, конечно: это решение было принято давно, так или иначе. Вещи, которые он никак не мог понять, стали причиной задержки. Возможно, полицейские не были настолько глупыми, какими они казались? Ничего до сих пор – почему? – об убийстве в Шрусбери. Ничего определенного о теле на башне. Ничего вообще о мальчике…

– У твоей матери все в порядке? – Он спросил ее почти нежно.

Она кивнула, шмыгнув носом. Пришло время возвращаться домой к своей матери.

– Все еще убираешься в церкви?

Она снова кивнула, продолжая вздыхать, и, наконец, оторвалась от него.

– По понедельникам, средам и пятницам?

– Только по понедельникам и средам, я получила небольшое послабление на старости лет.

– Как всегда по утрам?

– Мм. Я обычно прихожу около десяти. И когда заканчиваю, иду выпить чего-нибудь в «Рэндольф». – Она нервно рассмеялась, и высморкалась громко в свой мокрый носовой платок. – Ты не мог бы налить мне, если…

– Конечно. – Он принес бутылку виски из серванта и налил хорошую порцию в ее бокал. – Вот, возьми. Ты сразу же почувствуешь себя лучше. Ты уже чувствуешь себя лучше, верно?

– Да. – Она сделала глоток виски. – Ты… ты помнишь, я спрашивала тебя, знаешь ли ты что-нибудь о?.. О том, кого они нашли на колокольне.

– Я помню.

– Ты сказал, что ты не имеешь никакого представления об…

– У меня его не было тогда, нет и сейчас. Ни малейшего представления. Но я ожидал, что полиция что-нибудь узнает.

– Они просто говорят, что они… что они наводят справки.

– Они не беспокоили вас снова, есть ли у них еще вопросы?

Она глубоко вздохнула и встала.

– Нет. Не думаю, что я могла бы рассказать им еще что-то.

На мгновение она подумала о Морсе, с его синими проницательными глазами. Грустные глаза, которые будто бы всегда ищут что-то и никак не могут найти. Просто умный человек, насколько она поняла, и слишком хороший человек, слишком. Почему, ну почему, не кого-то вроде Морса встретила она много лет назад?

– О чем ты думаешь? – Его голос снова был почти резок.

– Я? О, просто думаю, каким хорошим ты можешь быть, когда захочешь. Вот и все.

Она хотела побыстрее уйти от него. Это было, как если бы свобода поманила ее из-за запертой двери, но он стоял близко, позади нее и его руки вновь ласкали ее тело; и вскоре он заставил ее опуститься на пол, где в нескольких дюймах от двери, снова проник в нее, фыркая от удовольствия, как животное, а она в это время смотрела безрадостно на паутину тонких трещин на потолке.

– Они говорят, что можно из магазинных сосисок извлекать фибробласты, – сказал Морс, потирая восхищенно руки перед тарелкой, наполненной колбасками, яйцами и жареным картофелем, которую перед ним поместила миссис Льюис. Был вечер, половина восьмого того же воскресенья.

– Что такое фибробласты? – спросил Льюис.

– Что-то, что поможет создавать соединительную ткань и сохранять ее живой. Звучит довольно жутковато. Возможно, тогда вы сможете поддерживать что-то живым – ну, неопределенный срок, я полагаю. Типа бессмертия тела. – Он расковырял поверхность одного из своих яиц и мокнул золотисто-коричневый кусочек картофелины в бледно-желтый желток.

– Вы не будете возражать, если я включу телик?

Миссис Льюис села с чашкой чая, и защелкала пультом.

– В действительности меня не волнует, что они сделают с моим телом, когда я уйду из жизни, инспектор, если они будут абсолютно уверены, что я мертв, вот и все.

Это был старый страх – страх, побуждавший некоторых богатых викторианцев создавать всевозможные сложные приспособления внутри гробов, чтобы любой труп, оживший вопреки ожиданиям врачей, мог сигнализировать из своих подземных чертогов о том, что вернулся в сознание. Это был страх, который понуждал Эдгара По писать о подобных вещах с таким ужасным увлечением; Морс воздержался от упоминания того факта, что тех, кто больше всех переживал, что они могут быть похоронены заживо, можно было успокоить: тревожная медицинская истина состояла в том, что они когда-нибудь все равно будут похоронены.

– Как дела? – пробормотал Морс с набитым ртом.

Но миссис Льюис не слышала его. Уже, как мистический гипнотизер Свингелли, телевизор держал ее в своем святом трансе.

Через десять минут Льюис развернул «Санди Экспресс», чтобы посмотреть результаты футбольных матчей, а Морс откинулся на диван и закрыл глаза, его ум был занят смертью и людьми, которых опускали…опускают в могилы…

Где… где же он?

Голова и плечи Морса рванулись вперед, и он бодро заморгал. Льюис был еще погружен в чтение последней страницы «Санди Экспресс», а на экране телевизора голова дворецкого степенно шла вниз по лестнице винного погреба.

Это было оно! Мысленно Морс проклинал себя за собственную глупость. Ответ смотрел ему в лицо этим утром: «В склепе похоронены наземные останки…» Волна возбуждения обострила его чувства привычным покалыванием, когда он встал и отодвинул край шторы на окне. Было темно, и оконное стекло было забрызгано мелким дождем. Все могло подождать, конечно. Что мог ему дать очередной ночной визит в темную, пустынную церковь, разве это не может подождать, пока рассветет? Но Морс знал, что он не сможет ждать, и не собирался ждать.

– Я сожалею, миссис Льюис, но, боюсь, мне придется снова забрать вашего старика. Хотя мы не задержимся надолго; и еще раз спасибо за ужин.