Обжигающий лёд (СИ) - Крапицкая Влада - Страница 60

А Яров в этот момент как раз размышлял, о том, что сказать. «Бля, нехорошо вышло. Не нужно было так хамить Виви. Разозлил вон её. Даже не помогла моя попытка пошутить… Но ведь думал, что на мои слова последует стандартная реакция. Обычно, когда вот так лезут с вопросами, и я сразу грубо пресекаю, на меня не наезжают. А Виви именно это сделала… Может, действительно лишь желает понять?.. Но что тут понимать? Детский дом — это не сказочное королевство с кисейными берегами, пряничными домами и ванильными холмами. И я в первую очередь не желаю говорить о прошлом, потому что до сих пор неприятно вспоминать», — он вздохнул.

«А ведь так хорошо было сидеть и ощущать, как она меня моет… Весь кайф испортила. Я так расслабился», — Яров посмотрел на Виви, которая с непроницаемым лицом сейчас тёрла икру ноги. «Но это ладно, переживу. А вот что беспокоит, так это её слова, что она неизбежно будет задавать вопросы… Бля… Ну зачем этой хернёй портить наши отношения?» — он скорчил недовольную гримасу, и в голову пришла идея, как попытаться выкрутиться из этого сразу и на будущее закрыть тему.

— А ты сама-то откровенна со мной? — сухо поинтересовался он. — Многое о себе рассказывала? Например, о том, что твой бывший муженёк до сих пор тебя достаёт? Не желаешь ведь делиться с другими своими неприятными событиями в жизни…

— Что? Откуда ты знаешь? — Виви моментально напряглась, забыв о мытье.

— А он приезжал ко мне в офис, — Яров решил рассказать часть правды. — Предлагал мне тебя уволить. Даже деньги сулил в виде компенсации.

— Ооо, какая сволочь, — Виви ощутила омерзение, услышав такое и испуганно посмотрела на боса. — А ты что?

— А что я? Послал его, — Яров безразлично пожал плечами и уже обвиняюще добавил: — Так как, ты откровенна со мной?

— Мои отношения с бывшим мужем — это личное, — пробормотала она.

— А моя жизнь в детдоме — тоже личное, — парировал он и замолчал.

«Всё, ясно. Ничего он не расскажет о себе», — осознала она и сникла. Настроение сразу упало и, покосившись на мужчину, она поняла — они всегда будут чужими и далёкими.

— Давай вторую ногу, — отчуждённо произнесла она, желая поскорее закончить с мытьём и выбраться из ванны. А когда Яров сделал, что она просит, принялась быстро её тереть мочалкой.

И мужчина сразу почувствовал, что отношение Виви изменилось. Она, всего час назад с жаром отдававшаяся ему, полчаса назад веселившая его, когда они ели и пять минут назад отчитывающая его и говорящая, что не собирается жалеть, сейчас выглядела отстранённой и равнодушной.

«А это неприятно», — констатировал он. «Такой я Виви видел два года подряд, и она меня устраивала. Но теперь зная, что там за этой стеной отчуждения — тёплая, добрая и такая желанная сейчас женщина, я хочу видеть именно ту Виви, а не ледышку с холодными глазами… Только вот, как её вернуть?.. Придётся рассказывать о себе?» — он поморщился от такой перспективы, но взвесив всё, со скрипом в сердце, вслух мрачно произнёс, когда она домыла его ногу и, похоже, собралась вставать из ванны:

— Виви, я на самом деле не знаю, что тебе рассказывать из жизни в детском доме. Это чужой для тебя мир, в котором многое может шокировать. Но что по стандартам детского дома — вполне естественно… Я уже говорил, что дети там, как волчата — никому не доверяют и рассчитывают на себя. Я был такой же, как все.

Виви, услышав сказанное, моментально воспряла духом, и осторожно подбирая слова, сказала:

— Яр, я приблизительно понимаю, какова жизнь в детдоме и хотела лишь узнать, например, как и когда ты там оказался. Или были ли у тебя друзья и поддерживаешь ли ты с ними отношения сейчас… Понимаешь? Не всё досконально. Я не требую выворачивать передо мной душу, — «по крайней мере, пока», — добавила она про себя. — Или, например, ещё — вспоминаешь кого-нибудь из воспитателей с теплом? — она решила пока остановиться с вопросами, надеясь потом задать следующие.

— Ну, хорошо, — он нехотя кивнул. — Насколько я знаю, мать сразу отказалась от меня в роддоме, поэтому только детдомовскую жизнь я и знал. И, кстати, на самом деле считаю, что это не такой уж плохой вариант. Тем, кто не знал семьи с рождения, легче привыкнуть к жизни в интернатах, чем тем, кто попал туда из-за лишения родителей прав на детей, или их смерти, или ещё чего-нибудь. Пожившие в семье чаще всего ломались морально, оказываясь в детдоме, чем те, кто всю жизнь там жил. Насчёт друзей… Не сказал бы, что был кто-то реально близкий, с которым бы меня связывала крепкая дружба. Я держался особняком или может правильнее, что от меня держались подальше. Дело в том, что я формально не подходил ни к одной группе детей. Ну, знаешь там, хулиганы, тихони, заучки и прочее. Учёба мне всегда давалась легко, и я практически был отличником. Но при этом не был заучкой или тихоней. Наоборот, чуть что я бросался в драку и порой проявлял такую агрессию, что воспитатели приходили в ужас. И был наглым, мог кого угодно обхамить… Короче, от меня шарахались все, а кто не шарахался — лебезили передо мной и пытались угодить, надеясь, что я в ответ буду их защищать от других агрессивных детей. Но такие подлизы не вызывали у меня тёплых эмоций, и поэтому сейчас я ни с кем из них не поддерживаю отношения. Да и, в общем-то, почти никого не осталось. Некоторых убили, некоторые сами пропали, кто-то в тюрьме, кто-то сильно пьёт… В общем, и взрослая жизнь оказалась у них не лучше, чем детская… Воспитатели? Нет, никого из них не вспоминаю с теплом. И, кстати, ты права — они меня помнят, и реально моё фото висит на доске почёта у них, как воспитанника, которым они могут гордиться, — он криво усмехнулся, и уже равнодушно добавил: — Ну и как одного из спонсоров детдома.

— Ты им помогаешь деньгами? — уточнила Виви, испытывая гордость за мужчину.

«А в глубине души он, вполне может быть, даже сентиментальный», — пронеслось у неё в мыслях.

— Да, на протяжении уже десяти лет, ежемесячно перечисляю им деньги, — ответил он так, как будто это совсем ничего не значит. — Но никогда туда сам не езжу.

— А ты пробовал потом во взрослом возрасте выяснить имя биологической матери? — Виви казалось, что он непременно должен был это сделать с его-то возможностями, и не ошиблась.

— Да, сделал такую глупость, — безразлично бросил он. — Заплатил немало денег, чтобы поднять все документы и через роддом узнал имя своей мамашки. И даже ездил к ней. Думал — дрогнет материнское сердце при виде меня или нет. Не дрогнуло. Её даже не заинтересовало, что я её сын. Её больше интересовало — есть у меня выпить или нет.

— Что? — Виви ошеломлённо уставилась на босса. — Так она жива?

«О Боже, ничего себе?! Вот это поворот?.. Но за два года я ни разу не слышала ни о какой женщине, которую можно было бы принять за его мать! Что же с ней случилось?!»

— Нет, уже умерла. Три года назад. Спилась окончательно, опустилась, и один из её сожителей зарезал её по пьяни, — Яров скривился от омерзения. — Но на похороны я уже не ездил. Хватило одной встречи. Оплатил погребение, поставил крест ей и в церкви заплатил, чтобы год отпевали её грешную душу.

«Кошмар… Бедный мой Яр… Он сделал всё, чтобы разыскать мать, а столкнулся с равнодушием с её стороны! Даже страшно представить, что он тогда почувствовал!» — Виви захотелось прижать Ярова к себе и сказать что-нибудь утешающее, но она не решилась, помня о его непринятии жалости. «А ведь он именно за жалость примет мою попытку его утешить и проявить сопереживание».

«Нужно его чем-то отвлечь», — следом подумала Виви, глядя на босса, глаза которого сейчас казались безжизненными.

— А девушка у тебя в детдоме была? Ну… первая любовь? — задав этот вопрос, Виви сжалась, снова боясь негативной реакции и отказа отвечать, ведь вопрос был из разряда очень личных. «Но пусть лучше разозлится, чем вот такое выражение в глазах».

Но Яров, как ни странно, лишь усмехнулся и вкрадчиво сказал:

— Виви, ты не представляешь, что иногда творится под покровом ночи в некоторых интернатах с не очень хорошей репутацией. Не там, где воспитатели хорошие, не там, где о детях хоть как-нибудь заботятся, а там, где всем плевать на происходящее вокруг. Где любое происшествие замалчивают, чтобы не портить статистику или подставлять себя под проверки.