Великий герцог Мекленбурга - Оченков Иван Валерьевич - Страница 72

- Что знакомец? - спросил я у старосты.

- Да уж, наказал господь, родитель у сего "знакомца" справный мастер был, а он уж и не знаю в кого такой уродился. Ни к ремеслу, ни к торговле, ни к какому иному делу. Было дело, возчиком был, так лошадь пропил!

- Ну, вот видишь Еремей Силыч, и нашелся тать. Знаешь что, а забирай его себе! Проводи дознание, спытай кто у него в сообщниках, да кто атаман. А как дознаешься, решайте всем миром. Хотите - жить оставьте, хотите - повесьте, а хотите в скоромный день с кашей съешьте! А мне недосуг.

- Экий ты добрый князь, жить оставьте, - а оно нам нужно, чтобы тать с нами в одном граде жил?

- Так ты же его только что защищал?

- Я жителей сего города защищал от суда скорого и может быть что неправого, а уж коли его вина доказана, так какая ему защита?

Пока мы разговаривали, Акиньша стоял, понурив голову, и слушал увещевавшего его отца Мелентия. Потом в какой-то момент ухитрился вывернуть, как видно, не слишком хорошо связанные руки выхватил из-за кушака какой-то острый предмет и, пырнув им монаха, кинулся бежать, надеясь как видно, затеряться в окружающей нас толпе. Однако люди готовые только что драться за него с рейтарами сомкнули ряды и вытолкнули беглеца обратно наградив попутно парой увесистых тумаков.

Староста от произошедшего впал в ступор, а я поначалу выхватил пистолет, однако увидев, что Акиньшу уже вяжут, подошел к пострадавшему иеромонаху. Тот лежал на земле, и из раны в боку сочилась кровь. Оружием, поразившим отца Мелентия, был довольно длинный кованый гвоздь, заточенный как шило и превращенный таким образом в заточку. Разорвав на нем подрясник я недолго думая полил рану аквавитом из фляги и наложив чистую тряпицу постарался перевязать потуже. После оказания первой помощи иеромонаха понесли на руках к ближайшему дому, а на площади тем временем решилась судьба Акиньши. Рейтары по команде Аникиты перекинули через сук ближайшего дерева веревку с петлей и через несколько секунд тать уже болтал ногами в воздухе разевая при этом рот в отчаянной попытке вдохнуть хоть глоток воздуха. При обычном повешенье человек как правило умирает не от удушья, а от того что ломаются шейные позвонки захлестнутые петлей когда выбивают скамью из под ног. Однако Акиньшу поднимали на сук медленно и ему предстояло умереть куда более долгой и от того мучительной смертью. Я сначала хотел остановить казнь, полагая важным прежде допросить татя на предмет выявления сообщников. Но потом поглядев на озлобленные лица рейтар и местных жителей не стал вмешиваться. С их точки зрения разбойник подняв руку на священника, сам вычеркнул себя из числа людей, а собаке - собачья смерть.

- Что с отцом Мелентием? - спросил меня встревожено Аникита, едва казнь закончилась. Надо сказать, что иеромонах пользовался большим авторитетом среди его ратников. Да и сам Вельяминов относился к нему с большим почтением, особенно после стычки с казаками в Вологде и посещения преподобного Сильвестра.

- Все в руце божией, - отвечал ему я, - ты же знаешь я не лекарь, что смог сделал, надеюсь, что этого достаточно.

- Крови, поди, много потерял...

- Хуже было бы если бы кровь внутрь текла, так что это еще не самое страшное. Мелентий человек крепкий, а господь не без милости. Впрочем, пойдем - посмотрим как его староста устроил.

- Пойдем, заодно Еремке плетей велю дать.

- О как! А за что?

- А чтобы себя не забывал, сукин сын! Ишь чего удумал, с ним целый князь со всем вежеством, да с вичем разговаривает, а он холопья морда грубит, да смердов подстрекает за колья браться. И не спорь княже, ты наших порядков и обычаев не ведаешь, а я тебе точно говорю, нельзя такое спустить!

- Ну, надо - так надо, раз по обычаю, стало быть, дело богоугодное. Только смотри, без лютости.

Жилище земского старосты, где и расположили раненого иеромонаха, было хотя и не велико, но и не сказать, чтобы совсем мало. Еще не терем, но уже и не изба. Во дворе нас никто как положено не встретил, что дало повод Аниките еще больше рассвирепеть, и схватится-таки за плеть. Пока он искал, куда бы приложить свой инструмент я скользнул внутрь и тихо, насколько это позволяли ботфорты подошел к горнице, где лежал страждущий. Внутри с ним кто-то был, и до меня донеслись обрывки разговора.

- Не пойму я тебя батюшка, что за дело тебе до однорукого и его внучек.

- А тебе не надо ничего понимать, делай то, что тебе велено, да помалкивай!

- Да я-то сделаю, только какое такое воровство от них может случиться? Старик калека, да вдова с двумя дочками. Никакой шкоды от них николи не бывало, разве муж ее покойный кого в лавке обвесит, так то...

Некстати скрипнувшая под ногой половица заставила говоривших замолчать, а я, чертыхнувшись про себя, нарочито громко топая зашел в горницу и обратился к лежащему в постели иеромонаху и стоящему рядом старосте.

- Как ты себя чувствуешь святой отец?

- Благодарствую князь на добром слове, слава господу, немного лучше.

- Аминь! Ну, что же, хорошо коли так. Вот тебе фляга моя, пусть тебе из нее рану моют, да чистыми тряпицами перевязывают. Бог даст, затянутся твои раны, может еще и встретимся.

- А ты князь уезжаешь разве?

Да. Нечего мне тут делать, двор где я останавливался, сгорел совсем, да и дела у меня...

- Совсем сгорел?

- Почти, только однорукий да дочка его и остались, да и те вроде ума лишились из-за своих.

- Из-за своих?

- Так, девочки их не-то в дыму угорели, не-то в том амбаре от татей прятались, что дотла сгорел.

- Горе-то какое, господи...

- Вот-вот. Ой, Еремей Силыч, забыл совсем, тебя там боярин Вельяминов чего-то ищет.

- А зачем я ему, - спросил староста подозрительно глядя на меня.

- Так, а я почем знаю? - Удивился я с самым искренним видом, - дело говорит у него до тебя.

Староста с озабоченным видом вышел вон, а я тем временем прощался с иеромонахом, давая ему последние наставления по поводу его раны. С наружи послышался истошный крик: - "Помилуй боярин!" и засвистели плети. Отец Мелентий прислушался и спросил:

- За непочтительность?

Я в ответ лишь развел руки, дескать, что я могу, порядок такой. На что иеромонах только вздохнул.

- За непочтительность надо!

Выйдя во двор, я нашел экзекуцию уже законченной, а Аникиту строго выговаривающего охающему старосте:

- Будешь знать, как князьям перечить! Теперь проси у князя прощения за невежество свое, да благодари за науку!

- Что поговорили? - Спросил я, усмехнувшись, у Аникиты, - тогда собирай своих и, не мешкая в путь, пора нам.

Вскочив на коней наше воинство, тронулось прочь из Железного Устюга. Местные жители нам в след не махали, впрочем, не осыпали и проклятьями. И лишь городские мальчишки какое-то время бежали следом, провожая нас. Когда город совсем скрылся из виду к нам из леса выехали трое моих драбантов сопровождавшие телегу в которой сидел однорукий Лука со всем семейством.

- Ты что их всех забрал? - немного удивленно спросил я у Казимира.

- Так добром они Марьюшку не отдавали, а приказа рубить не было, - отвечал мне бывший лисовчик с самым невинным видом.

- Много ли народу видело как их вывозили?

- Нет, ваше высочество, я велел их рогожей накрыть, так что никто их не видел.

- Пожалуй, ты все правильно сделал.

Семейство бывшего кузнеца тем временем с тревогою следили за нашим разговором, как видно, гадая о своей дальнейшей судьбе. И только Маша довольно улыбалась глядя на меня лучистыми глазенками совершенно ни о чем не заботясь. Неподдельная радость маленькой девочки передалась мне, и я улыбнулся ей в ответ.

- Здравствуй Марьюшка, ты скучала по мне? - обратился я к девочке.

- Скучала, - ответила она и тут же спросила, - а ты привез мне гостинец?

- А как же, и тебе, и Глаше, и матушке вашей с дедом. Только сейчас недосуг, а как встанем на привал, так я вам их и отдам. Хорошо?

- Нужен мне твой гостинец, черт ты заморский! - пробурчал на мои слова старик.