Великий герцог Мекленбурга - Оченков Иван Валерьевич - Страница 47

Я без сил опускаюсь прямо на землю и сижу тяжело дыша. Рядом сидят Казимир и Анисим, но если литвин, слава тебе господи, молчит, то рот стрелецкого сотника не закрывается.

- Силен ты, герцог-батюшка на мечах драться. Я с тобой бок о бок еще в Кристианаполе бился, а такого тогда не видал. Али научил кто?

- Такому не научишься, - с тяжелым вздохом отвечаю я ему, - тут надобно сугубое воздержание, пост и молитва, а тебе курицыну сыну, такого ввек не превозмочь, ибо ты к блуду склонен.

- Грех тебе такое говорить, надежа, - делая обиженное лицо, отвечает мне сотник, - да и за тобой, не в обиду будь сказано, я что-то особого воздержания не упомню.

- Так, то когда было, - возражаю я ему, - вот как вы с Аникитой меня покинули, так я с тех пор ровно инок в обители живу. Не грешу, молюсь помногу и дев невинности отнюдь не лишаю, а вовсе даже, наоборот, о чем разные беспутные люди трепятся направо и налево, испытывая терпение мое ангельское.

- Герцог-батюшка, опять ты на меня напраслину возводишь, я ежели где о тебе чего и сказывал, так только с похвалою великой, дабы о тебе в народе если молва и шла, то только добрая.

- Да ладно! А какая вражина девице Вельяминовой наклепала на меня, что я в немецких землях ни одной юбки не пропустил, скажешь не ты?

- Вот тебе истинный крест, герцог-батюшка не вел я с молодой боярышней таковых разговоров!

- С ней может и не вел, а кому-то врал про сие, а она и подслушала ненароком.

- Поклеп, батюшка, как есть поклеп!

- Ну, поклеп, так поклеп, а язык все же попридержи, добром прошу! Слушай Анисим, а у тебя вроде как жена была, нашел ли? - Перевел я разговор на другую тему.

- Была, как не быть. - Тяжело вздохнул стрелец, - и жена была и дочка. Сгинули все, пока я на чужбине был. От терема и то одно пепелище осталось.

- Беда, - протянул я, - однако господь не без милости, может еще и сыщутся. А если и впрямь сгинули, то ты еще не стар, будет у тебя и семья и дети.

- Дай-то бог, - вздыхает опять Анисим, но тут же оживляется, - а как ты батюшка на такое великое расстояние, так метко стреляешь?

- Говорю же тебе, оглашенный, воздержание, пост и молитва!

- Тьфу ты, прости меня господи!

- И главное никакого богохульства!

Наши противники не дали нам долгого перерыва. Не успели мы перевести дух как против нас снова стала строится венгерская пехота. Мы тем временем убирали трупы павших товарищей и перевязывали раны, да пытались наскоро заделать многочисленные повреждения. Выглянув за стены острожка, я обнаружил, что ров почти завален трупами атакующих и перестал быть серьезным препятствием. Во всяком случае, колья почти не торчали. Однако сделать было ничего нельзя, а к нам снова приближались стройные ряды вражеских пехотинцев. Если бы у Ходкевича была артиллерия нам пришлось бы совсем худо, но по счастью пушек у него не было, и два наших орудия, несмотря на все их несовершенство давали нам изрядное преимущество. Пока вражеские мушкетеры вели обстрел, мы дали по ним несколько залпов сильно расстроив их ряды. Потом в атаку снова двинулись пикинеры. Как ни губителен был для них огонь стрельцов, они упорно продвигались вперед и скоро были под нашими стенами. Стрельцам и посохе пришлось опять взяться за бердыши и пики, но на этот раз неприятелю не удалось взойти на вал. Пока венгры шли в атаку, я еще несколько раз стрелял из своей винтовки. Конечно, одним единственным нарезным стволом битвы не выиграть, однако солдаты сами по себе не воюют, их должны вести в бой офицеры, а их количество я и стремился максимально сократить. Может поэтому, может еще по какой причине, но атака венгров снова захлебнулась и они, потеряв от картечи, выпущенной в упор немало людей откатились назад. На этот раз врагу не удалось даже на короткое время ворваться на стены и мое участие в отражении их атаки свелось к стрельбе.

Едва вражеская пехота отошла, у стен заиграл рожок. Звук этот показался настолько неуместным что все находящиеся рядом стали выглядывать пытаясь рассмотреть происходящее. Как оказалось, к острожку подъехал какой-то расфуфыренный пан в сопровождении горниста и знаменосца с белой тряпкой, привязанной к довольно длинному обломку кавалерийской пики.

- Я хочу видеть иноземного офицера! - закричал парламентер на языке еще не родившегося Гете.

- Мой друг, с чего вы взяли, что тут есть иноземный офицер? - отвечал я ему из-за частокола.

- О, это нетрудно понять, глядя как грамотно устроено это укрепление и как стойко оно обороняется. Эти дикари московиты никогда бы не смогли соорудить ничего подобного.

- Что вам угодно? - сухо отвечал я, поскольку слова его, меня разозлили.

- Пан гетман, предлагает вам почетную капитуляцию! Если вы сдадите нам это укрепление, то он обещает вам на выбор прием на службу или свободный проход куда пожелаете. Кроме того, вам в любом случае гарантирована награда в пять тысяч злотых.

- Передайте ясновельможному пану гетману мою благодарность за щедрое предложение, однако сумма, которую он мне предлагает, попросту смехотворна! И если он не проявит настоящую щедрость, то боюсь, мы не договоримся.

- Пять тысяч это совсем немаленькие деньги, - возразил мне парламентер.

- Только не для меня! - отвечал я ему, - я на шлюх трачу больше!

- Как ваше имя, господин офицер? - спросил меня озадаченный поляк.

- Барон Мюнхгаузен! Карл Фридрих Иероним к вашим услугам! А вас как зовут любезнейший?

- Матей Шепетовский, шляхтич герба Увага.

- Очень приятно, пан Шепетовский, передайте пану гетману мое глубочайшее почтение.

Парламентер ускакал, и мы вернулись к своим занятиям. Защитники острожка пока шли переговоры напряженно к ним прислушивались, не поняв, разумеется, ни слова. Первым не выдержал Анисим.

- Герцог батюшка, а что лях у тебя спрашивал?

- Да заблудился, болезный, спрашивал где тут дорога на Кострому.

- А ты ему что же?

- Да я отвечаю, дескать, я сам не местный и не то что дорогу не знаю, а и о самой Костроме слыхом не слыхивал.

- Эва как, - озадачено протянул сотник.

Парламентер про отсутствовав около получаса, вернулся и под нашими стенами снова раздался противный звук рожка.

- Господин барон, - закричал он, - господин гетман согласен увеличить ваше вознаграждение до десяти тысяч злотых!

- О, это замечательно! - отвечал я ему, - передайте пану гетману, что я весьма впечатлен его щедростью! Однако есть еще кое-какие детали, которые мне хотелось бы обсудить.

- Какие, господин барон?

- Видите ли, мой друг, хотя в ополчении платят не так много денег, тут очень хорошо снабжают овсом и сеном. Представляете мне дают и того и другого по десяти пудов в неделю на каждую лошадь, а у меня их три. Не будете ли вы столь любезны узнать у пана гетмана, сколько мне будут давать овса и сена на каждую лошадь?

- Вы хотите узнать, сколько будут вам давать корма для ваших лошадей? - потрясенно переспросил меня Шепетовский.

- Конечно мой друг, должен же я обсудить все условия, чтобы потом не возникало никаких разногласий.

- Воля ваша, господин барон, но если я поеду к пану гетману с таким вопросом, то меня засмеют в его свите!

- Но я решительно настаиваю на уточнении этого вопроса! К тому же обязательно поинтересуйтесь мой добрый пан Шепетовский, какого качества будет поставляемое мне сено. Мне было бы крайне желательно, что бы это был клевер. Потому что в противном случае у моих лошадей случается несварение, и они совершенно ужасно портят воздух вокруг.

Шляхтичу стало доходить, что над ним просто издеваются и он, покраснев от гнева, разразился отборными ругательствами.

- Ну что вы так ругаетесь, мой добрый пан Шепетовский? Это вредно для кармы! Если вам не хочется спрашивать о сене у ясновельможного пана гетмана, может быть, вы спросите его об овсе? Он, знаете ли, тоже бывает разного качества и мне не хотелось бы...

Древнее индийское учение не проникло еще в погрязшую в варварстве Европу, и шляхтич не понял точного значения слова "карма", но вполне догадался, что это очередное издевательство.