Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его - Серов Иван Александрович - Страница 20

Жуков Г. К. всегда делился указаниями, получаемыми из Москвы, а я, в свою очередь, говорил ему, что я получал по нашей линии и что намечается.

Более того, в 1940 году, когда назревали событии в Бессарабии, мы с ним вместе разрабатывали план взаимодействии войск и органов, чтобы общими усилиями обеспечить готовящиеся мероприятия.

Затем в июне месяце Хрущева и меня вызвали в Москву, где было сказано, что 26 июня 1940 года МИД СССР предъявит Румынии ультиматум о том, чтобы вернули румыны нам Бессарабию, незаконно захваченную в 1918 г., и Северную Буковину. Наши войска к этому времени сосредоточатся на границе, с тем чтобы забрать Бессарабию.

В дальнейшем наша Молдавская Автономная область Украины будет преобразована в Молдавскую Союзную республику со столицей в Кишиневе[56]. У Г. К. Жукова в округе был разработан детальный план движения войск.

28 июня мы, все члены Политбюро ЦК КП(б) Украины, а также прилетевшие из Москвы В. М. Молотов и Тимошенко собрались в Тирасполе и сидели до 2-х часов ночи. В 2 часа Молотов позвонил Сталину и спросил, как дела и можно ли действовать.

После короткого разговора Молотов нам сказал, что нота румынскому послу вручена, что он сказал, что доложит правительству. Затем Сталин сказал, что ждать нечего, так как румыны будут тянуть с этим ответом, надо начинать. И последовала команда Г. К. Жукова двинуться.

Когда я подъехал к расположению войск, то там бойцы уже поднимались. Начало светать. Подъем был коротким, и лавина войск двинулась через границу и через реку Днестр.

Я по карте взял направление на Кишинев, так как по моим данным там находится «Русское офицерское общество», возглавляемое князем Долгоруким* и его сыном, а также видные националисты, которые направляли борьбу против СССР.

Когда переходили границу, румынские пограничники разбежались, некоторые успели переодеться в гражданскую одежду, особенно работники сигуранцы (полиция).

Характерно отметить, что некоторых пограничников мы догнали уже под Кишиневом, следовательно, они бросили охрану границы, видимо, с вечера, как только увидели наши войска. Ведь не могли же они 45 км пройти за 4 часа.

Войск в Бессарабии было немного: 24 кавдивизия и отдельные части. В 9 часов мы были уже в Кишиневе.

Первое впечатление от города — это население, которое встречало нас и войска с удивлением, как, мол, так, появились русские. Видимо, подробно не сумели их предупредить. Потом уже часов в 12 дня я слышал, как румыны что-то говорили. Среди кишиневцев многие говорили по-русски и по-украински. Я расспросил, где главные учреждения города.

Мне указали на дом губернатора, тюрьму и сигуранцу. Ничего примечательного в этих домах внешне не было, 2-3-4-этажные. Внутреннее оборудование соответствовало положению.

Губернаторский дом был шикарно обставлен мебелью, коврами, гобеленами, и много было различных воинственных скульптур с шашками, в шлемах, латах и т. д. Этой воинственности практически и за румынами не наблюдал ни раньше, ни потом. В городе много было евреев, которые быстро приспособились к нашим и ходили с красивыми бантиками на груди.

В середине дня, когда я вышел пройтись, увидел много мужчин в полосатых пижамах и таких же брюках. На них жители странно, с опаской, смотрели.

Я спросил у одного, что это за люди. Оказалось, что это арестанты, уголовники и другие, которых румыны, убегая, выпустили из тюрем. При этом в тюрьмах вырвали все замки и запоры.

Я приказал генералу Сазыкину*[57] (который Москвой предназначался наркомом Внутренних дел Молдавской ССР) немедленно всех водворить в тюрьму, разобраться со следственными делами и решить, кто должен продолжать находиться в тюрьме, а других освободить. При этом руководствоваться советскими законами, а не румынскими.

Оперативную группу НКВД Украины я взял с собой, так как по указанию НКВД СССР мне, как наркому Внутренних дел УССР, было приказано до организации Молдавской республики организовать всю работу по изъятию контрреволюционного элемента, а ЦК Украины Хрущеву — организацию партийно-советских органов. В течение первых суток мы изъяли известных нам контрреволюционеров, в общем количестве до 200 человек. Правда, некоторые сумели убежать в Бухарест[58].

Задержанных сосредоточили в здании сигуранцы в одном зале. В течение ночи наши люди вставляли замки и восстанавливали всякие запоры.

На следующее утро чекисты распределили между собой задержанных и начали допрашивать. Русские (царские) офицеры трусили, зная, что за подлости, которые они творили более 20 лет, им придется поплатиться.

Я на полчаса прошелся по Кишиневу. Население чувствовало себя спокойно, как у нас в выходной день, гуляли, заговаривали с нашими военными. На главной улице «рестораторы» открыли кафе, и прямо на улице под тентом пьют кофе и вино.

Придя в сигуранцу, я донес в Москву о результатах первых суток и решил допросить несколько задержанных, начиная с князя Долгорукого. Я знал, что это прапраправнук основателя Москвы Долгорукого.

Когда князь Долгорукий вошел ко мне в кабинет, то я увидел бодрого старичка лет за 70, опрятно одетого, в кителе и брюках из сурового полотна. Волосы на голове, борода и усы были седые до белизны. Внешний вид князя был внушительный, вроде профессора с умными глазами, но выглядевшего молодо.

Я предложил ему сесть и начал задавать общие вопросы:

— Сколько вам лет, князь?

— 82 года в этом году, господин большевик.

— Вы все время жили в Кишиневе?

— Да, я сразу после войны в 1917 году как тут жил, так и остался.

— Много тут было белогвардейцев?

— Не особенно много, а точно не знаю.

— Как же вы, князь, не знаете, ведь вы — председатель этого общества?

— Господин комиссар, это было давно, несколько лет назад. Я сейчас все вам расскажу, только позвольте мне ходить по кабинету, так как я все-таки несколько волнуюсь, потому что впервые вижу большевика. И во-вторых, я переполнен чувствами, что пришли сюда русские.

— Пожалуйста, можете ходить.

— Так вот, господин большевик! Сразу после революции сюда прибежало много всякой дряни. Ну, меня знали все и относились с уважением. Затем некоторые горячие головы, будучи озлоблены на Советскую Россию, стали предлагать разные сумасбродные идеи. В первые годы — устроить набег на Россию и захватить Одессу, послать шпионов и перебить Советское правительство и другие глупости. Я, как мог, отговаривал и высмеивал эти идеи. Затем, когда узнал, что румыны с помощью немцев засылают в Россию шпионить, я отказался от должности председателя «офицера общества» и больше там не появлялся. Я предателем Родины не был и не буду. С сыном, который вчера убежал с румынами в Бухарест, я крепко поссорился и не разговаривал, он — ярый противник Советской России. Сейчас он тащил меня в Румынию, но я сказал — родился в России и умру в России. Последние годы я стал ходить в церковь. После этого надо мной смеялись и говорили, что «князь рехнулся», но я не обращал внимания и стыдил всех русских офицеров, как они низко пали и предают Россию. У меня по этому поводу был крутой разговор с губернатором, который увещевал меня остепениться и прекратить всякие разговоры в пользу большевиков. Такой же разговор был и с сыном, который является консулом Румынии в Бессарабии. Румыны Бессарабию разыгрывали, как Русско-Молдавскую автономию, а на самом деле грабили бедных молдаван и все.

Я продолжал слушать князя, а он все время меня величал то господином большевиком, то комиссаром. Я предложил ему чаю, он вначале было отказался, а затем в спешке выпил стакан и, продолжая ходить, говорил.

«Вы, господин большевик, видимо, ошибочно задержали меня, предполагая, что я богат. Известный по России богач князь Долгорукий — это мой брат, это у него было много имений в России и на Украине, где были сотни тысяч десятин земли. А у меня этого не было».