Варвары ледяной планеты (ЛП) - Диксон Руби - Страница 37

У меня возникает легкое чувство зависти. Хотелось бы мне чувствовать себя в тепле ради разнообразия.

Одним движением Mэйлак садится со скрещенными ногами прямо передо мной. Она ставит свою корзину на пол пещеры рядом с кроватью и кладет обе руки ладонями вверх на свои колени.

– Могу я исцелить тебя?

– Эээ... да? – на их языке нет слова «ок».

Она осторожно берет мою больную руку в свою, оттягивает рукав, а затем разворачивает перевязь, которую сделал Вэктал. Мое запястье все еще в синяках и сильно опухло, а когда убрали бинты, оно запульсировало с удвоенной болью. К моему удивлению, Mэйлак закрывает глаза и укачивает мое запястье, как будто ожидает чего-то.

Эээ... ладно. Я жду, поскольку кажется невежливо спрашивать, какого черта она делает.

Спустя некоторое время она открывает глаза и, нахмурившись, смотрит на меня.

– У тебя нет кхай. Я думала, что, возможно, Вэктал, ошибся.

– Нет, – говорю я со слабым намеком на улыбку. – Он прав. У меня нет кхай.

Это слово странно ощущается у меня во рту.

Женщина осторожно опускает мое запястье вниз.

– Странно. Тогда я не так уж много могу для тебя сделать. Мой кхай - особенный, – говорит она, касаясь своей груди, а затем протягивает руку ладонью вверх. – Он может вызвать твой кхай и воодушевить его работать более эффективно.

– Ааа, – ну, по крайней мере, она не предлагает натирать кристаллы, измазать меня грязью или что-то типа такого варварского. – Да все нормально, серьезно.

– Сейчас я могу только повторно перебинтовать, – говорит она, потянувшись к своей корзине. – Как только ты примешь кхай, я смогу тебя вылечить.

Мне нечего сказать. Я еще не определилась, хочу ли я этого странного паразита, хотя перспективы, вне всякого сомнения, выглядят сейчас не очень-то хорошо.

– Можно у тебя кое-что спросить?

– Конечно, – ее большие, светящиеся глаза смотрят на меня.

– Ты помнишь, как ты получила свой кхай? – из-за этого все эти люди настолько ослеплены наличием ленточного червя?

Ее глаза расширяются, и она качает головой.

– Без кхай наши дети рождаются беспомощные. Они уязвимы, пока не достигают четырехдневного возраста. Затем мы охотимся на великого са-кoхчк и пересаживаем кхай ребенку.

– Зачем же ждать четыре дня?

– Ребенок должен иметь достаточную силу, чтобы принять кхай, – говорит она. – Иначе это - смерть и для ребенка, и для кхай.

У нее нежные руки, когда она из своей корзины берет костяные шины и, поддерживая мое запястье, забинтовывает его в мои кожаные ленты.

– А это больно?

Она пожимает изящными плечами.

– Не знаю. Я была совсем маленькой, когда приняла свой. Очень редко кхай умирает, и для ша-кхай необходимо отыскивать новый. За всю мою жизнь такого никогда не происходило.

Это не очень-то помогает избавить меня от тревоги при мысли о принятии в мое тело долбанного симбионта.

– Ты чувствуешь, как он перемещается? Ты знаешь, что он там? Он действует, будто... говорит с тобой?

– Говорит? – ее глаза расширяются, и она сотрясается от смеха, пока не видит, насколько у меня сейчас серьезное лицо. Тогда ее смех утихает. – Нет, конечно же, нет. Он не разговаривает. Это практически тоже самое, что иметь сердце, или легкие, или живот. У тебя просто есть кхай, – она снова пожимает плечами. – Некоторые проживают всю свою жизнь, не чувствуя резонанс. Это единственный раз, когда кхай пробуждается. Тогда он отчаянно заявляет о своем присутствии.

– Мурлыканьем.

– Мурр...?

– Звук, – поправляю я, затем пытаюсь сымитировать его в своем в горле. – Он заставляет тебя мурлыкать рядом с твоей парой, не так ли?

– Это - нечто большее, чем просто звук, – говорит она, завязывая вокруг моего запястья последние ленты, что еще осталось от повязок. Ее рука тянется к груди. – Когда кхай оживает, ощущаешь мощный всплеск насущной необходимости. Это походит на... зуд духа.

Очевидно, что она изо всех сил пытается объяснить это.

– Это что-то типа притока адреналина? – предполагаю я, затем добавляю. – Подобно очень быстрому бегу с горы? Или во время охоты?

Она медленно кивает головой.

– Больше, чем это. Это... и вдобавок - собственничество. Твоя пара только твоя, а те, кому не терпится утвердить свою пару, находят, что чувство постепенно обостряется. Сложно описать. Это нечто большее, чем просто чувства. Это осознание.

Это меня немного беспокоит. Я представляю Вэктала и то, через что он должен проходить, когда резонирует по отношению ко мне. Впрочем, он не особо-то и казался на взводе. Собственником, да. Но довольным. Может быть, это происходит по-разному у разных инопланетян?

– Это - часть наших жизней, – говорит она тихо. – Кхай выбирает пару, а кхай никогда не ошибается. Когда резонируешь своей паре, это приносит наибольшее удовольствие, чем все то, что вообще можно вообразить.

– А ты счастлива с парой, которую он выбрал для тебя?

Ее губы изгибаются в милую улыбку.

– С моим Кэшремом? Сначала нет, я очень разозлилась. Кхай не всегда выбирает тех, кого, как нам кажется, мы хотим в наших шкурах. Кэшрем - дубильщик, а не охотник. Я была молода, и меня привлекал определенный охотник, с которым я разделяла шкуры, – ее длинные ресницы затрепетали, и она повернулась к своей корзине и достала от туда одежду. – Я принесла тебе вот это. Вэктал говорит, что тебе зачастую холодно, так что надеюсь, что они помогут тебе сохранить тепло.

Я поняла, что она сменила тему разговора.

– С кем ты делила шкуры до того, как ты, эээ… срезонировала? – спрашиваю я, задаваясь вопросом, не запрещено ли об этом говорить.

Но выражение ее лица бесхитростное в то время, как она смотрит на меня.

– С кем? С Вэкталом, конечно.

Меня ошеломляет укол ревности, который пронзает меня насквозь. Она любовница моего инопланетянина? Моего инопланетянина, который жил холостяцкой жизнью до того, как резонировать мне? Представляю себе картину: Mэйлак вместе с Вэкталом кувыркаются в постели. Он лижет ее также как лизал меня. Потом она встает и бежит к другому мужчине только потому, что она резонирует ему.

Тут моя ревность угасает, и я переполнена сочувствием к моему Вэкталу. Как это, должно быть, разочаровало его. Иметь любовницу, когда столь мало женщин кажется божьим даром. А затем лишиться ее — для него это, должно быть, было очень мрачное время. Возможно, поэтому он до безобразия счастлив встретить меня. Я ощущаю мощный всплеск любви к моему большому парню.

Этой ночью ему светит кое-что интересненькое.

ВЭКТАЛ

У мужчин бесконечные вопросы, как я и предполагал. Будут ли женщины резонировать им? Сколько их там? Как они выглядят? Есть ли у них свои собственные пары? Сформированы ли люди как женщины ша-кхай?

– Различия небольшие, – говорю я им. – У них нет хвостов, и их рты маленькие, и они не имеют клыков. Они не могут есть сырое мясо. Они должны готовить его до тех пор, пока весь вкус и аромат не испарится.

Кто-то издает звук рвотных позывов.

– Но... ты резонируешь к ней? Она ведь такая маленькая. Она может принять тебя? – Салух задает этот вопрос потому, что он самый большой из наших охотников. Наверняка он представляет себя бок о бок с крошечной Джорджи, пока пытается втиснуться внутрь нее. Меня злит одна только мысль об этом. Знаю, что это лишь невинный вопрос — у Салуха никогда не было пары, с которой можно делить свои шкуры. Он очень сильно нуждается в ней.

Полагаю, мне следует поделиться информацией, которую я имею. Рассказать им, что погружаться в тугое, влажное влагалище Джорджи - подобно мечте наяву. Что, когда она испытывает удовольствие и бьется в конвульсиях, то сжимается вокруг члена, точно так же, как и наши женщины. Что ее соски затупляются мягкой, структурированной кожей и что они такие же розовые, как и ее язычок. Но это кажется слишком интимными подробностями. Впрочем, видя жадный взгляд Салуха, я понимаю, что он надеется, что хоть одна из человеческих женщин заставит его кхай резонировать. И тогда он сможет претендовать на пару и завести семью – самое величайшее его желание.