Обязан жить. Волчья яма Повести - Силаев Борис Дмитриевич - Страница 84

— Возвращаясь назад, вы подвезли на своих санях старую женщину, гражданку Лукьянову. Она больна, прийти не может, вот протокол ее показаний. Она пишет: «Повернулысь, а нам говорят: Павлюка-злодия убили…»

— Брешет та баба! — взорвался старик, и зал возмущенно загудел.

— Какое вы имеете родственнее отношение к убитому Павлюку? — переждав шум, спросила судья.

— Ну так что, так что?! — выкрикнул Приступа. — Я брат его матери.

— Значит, дядя? — уточнила судья. — Таким образом: вы родственник убитого. А кроме того, сознательно ввели суд в заблуждение своими ложными показаниями. Видеть убийство вы не могли физически. Скажите, Приступа, вы отсутствовали в селе целый год… Я имею в виду двадцать первый год!

— Какое отношение имеет это до Павлюка? — закричал Приступа. — Вы еще спросите, где я был до царя Панька!

— Я вас спрашиваю, гражданин Приступа! — голос суды зазвенел.

— До Астрахани ходил! В рыбацкой артели работал, гроши заколачивал!

— Вы говорите неправду, — отчеканила судья, пододвигая к себе какие-то бумаги. — Вот материалы следствия. В двадцать первом году вы находились в Моршанском уезде Тамбовской губернии. Это подтверждается этими документами. Что вы там делали?

— Брешут твои бумаги, — уже растерявшись, проговорил Приступа.

— Свидетельства неопровержимы. Чем занимались вы, Приступа, в Тамбовской губернии?

— Да что? Жил, по свету ходил, на людей глядел, — невнятно пробормотал старик.

— Мы вам подскажем, — усмехнулась судья. — Вы участвовали в антисоветском кулацко-эсеровском мятеже, поднятым Антоновым.

— Врешь! Врешь! Врешь! — теряя над собой власть, закричал Приступа.

— И были не рядовым участником мятежа. Вы входили в так называемый главный оперативный штаб. Правда, вы были там под другой фамилией, но вас многие опознали по фотоснимку.

— А-а, — буквально взвыл старик яростным голосом, — вяжешь?! Своего мильтона защищаешь?! Гады вы все! Душить мало!

— Вас давно разыскивают, Приступа, — судья поднялась из-за стола, — на вашей совести не одно преступление. Выносим постановление немедленно взять вас под стражу. Увести гражданина Приступу!

Два милиционера стали по бокам старика, третий слегка подтолкнул его в спину, и тот, затравленно озираясь, с трясущимися от бешенства губами, зашаркал валенками к выходу, провожаемый криками негодования всего зала.

Глоба перевел взгляд со спины старика на Рагозу — тот сидел с невозмутимым лицом и даже не повернулся в сторону Приступы.

«Когда же они успели? Провернуть такое… Досталось ребятам хлопот…»

Вторая свидетельницу молодая женщина в плюшевой кацавейке, встав перед судьей, сразу взмолилась чуть ли не со Слезами:

— Старый черт попутал, громадянка судья! Да я бы ни за что, вот истинный хрест! Он, Приступа, говорит мне: все равно того мильтона заарестуют за то, что он живым Павлюка не поймал. Так ты напиши, что сама видела, как он из нагана стрелял. А я тебе за то дам на сарафан, да еще пятьдесят рублей новыми деньгами…

— И не совестно вам было невинного человека обвинить в убийстве? — перебила судья. — Почему же вы об этом не сказали следователю?

— Так Приступа мне пригрозил: не напишешь заяву — твою хату ночью подпалю. А он такой… Ему ничего не стоит. А я женщина одинокая… Муж на фронте пропал…

— Вы знаете, что за ложные показания… — начала судья суровым голосом, и перепуганная женщина рухнула на колени, протянув к ней руки:

— Не губи, золотце ты мое… Он ко мне приходил, грозился жизни решить, а тут, вижу, вы его заарестовали… Так я теперь все вам, как на духу: ничего я не видела, только выстрелы слыхала. В окно глянула, а Павлюк уже в снегу лежит. Потом уже той милиционер подбежал с наганом в руке.

— Значит, вы отказываетесь от своих показаний? — спросила судья. — Да поднимитесь же на ноги!

— Начисто! — воскликнула женщина. — Грех взяла на душу. Пид угрозой писала, будь он проклят тот Приступа и вся его бандитская родня!

— Идите, — с трудом сдерживая презрение, тихо проговорила судья, переглянувшись с народными заседателями.

— Есть еще свидетельство гражданки Евдокимовой Марфы Степановны, в них она утверждает, что видела, как гражданин Глоба собственноручно расстрелял Павлюка. Два дня тому назад Евдокимова исчезла из Смирновки в неизвестном направлении. При обыске с понятыми в хате найдено тайное подполье с упрятанным оружием. Есть предположение, что Евдокимова была связана с разгромленной бандой Корня. Соответствующими органами объявлен ее розыск… Суд вызывает эксперта по оружию.

В зал вошел военный командир в наглухо застегнутой шинели и в буденовке. Судья протянула ему картонку с привязанными к ней пятью деформированными пулями.

— Будьте добры, скажите суду, из какого вида оружия эти пули?

Военный долго и внимательно разглядывал картонку.

— Пули сильно деформированы… С большой точностью сообщить не решаюсь. Они не от трехлинейки… Иностранного происхождения.

Глоба вцепился руками в шаткий барьерчик, отгораживавший его от зала. Он не отрывал взгляда от картонки, на которой ровными стежками ниток были прикреплены уже покрытые ржавчиной, смятые при ударе, остроконечные пули. Как их нашли?! Где?!

Военный неопределенно пожал плечами и в раздумье произнес:

— Я так думаю, товарищи, эти пули могут быть от винтовки английского производства.

— Их можно спутать с пулями от маузера? — быстро спросила судья.

— Ни в коем случае, — снисходительно улыбнулся командир. — Их не перепутает самый безграмотный в военном деле человек.

— Благодарю вас, вы свободны, — судья взглянула в зал — Гражданин Замесов. Подойдите. Ведя следствие, где нашли вы эти пули?

Подтянутый, в отглаженном костюме, Замесов коротко склонил голову перед судом и снова выпрямился, мельком бросив взгляд в сторону напрягшегося Глобы.

— Нами были проведены исследования полета пуль, которыми был убит Павлюк. Ранения все сквозные. Естественно, можно предполагать, что есть возможность их найти. В некотором отдалении от Павлюка тянулся высокий плетень. Плетень мы разобрали по веткам. Снег вокруг него просеяли… пропустили через пальцы каждую снежинку. Безусловно, работы велись в присутствии понятых. И не день, не два. В результате были найдены вот эти пять пуль. Пять выстрелов. Пять ран. Пять пуль. Все логично…

— Комментировать будет суд, — холодно прервала его судья. — Вы свободны…

— Суд удаляется на совещание!

— Встать! Суд идет!

…Глоба напряженно слушал звенящий голос — он падал на него словно с неба, слова оглушали, вызывая в душе ликующее чувство невероятного счастья.

— …Именем Советской Социалистической Республики Украины… Года… числа… Народный суд уезда… губернии… Признает…

В зале такая тишина, что Глобе кажется — в паузах между словами разверзаются бездонные пропасти. «Чего она медлит? Да говори уж… Господи, не тяни…»

— …Глобу освободить из-под стражи за неимением улик. Дело об убийстве Павлюка передать на дальнейшее доследование.

Тишина зала как бы разорвалась. Расталкивая людей, опрокидывая скамьи и табуретки, со всех сторон к Глобе начали пробиваться друзья и знакомые, они что-то кричали, возбужденно размахивали шапками, зажатыми в руках. Не обращая внимания на шум, судья и двое народных заседателей деловито собирали бумаги со стола, накрытого красной скатертью. Одни из милиционеров, охранявший ранее Тихона, весело сказал Глобе, молодо сверкая глазами:

— Ну и нервы у вас, товарищ Глоба… Они тут такую контру развели, а вы слушаете — и ни один мускул на лице не дрогнул.

Не ответив, Тихон одним махом переметнулся на ту сторону деревянного барьерчика и в несколько шагов достиг Мани, которая одиноко стояла у квадратной колонны и, улыбаясь, плакала.

Вместе со всеми, уже в шинели, подпоясанный ремнем, Глоба вышел из клуба кожевенного завода и, окруженный друзьями, направился к воротам. Рагоза посмотрел на него как-то многозначительно и, ничего не сказав, полез в нагрудный карман гимнастерки, вытащил что-то и протянул Тихону.