Обязан жить. Волчья яма Повести - Силаев Борис Дмитриевич - Страница 28

— Бог мой… Об этом можно только мечтать.

— Что вы можете предложить интендантству как преуспевающий коммерсант?

Курилев на несколько минут ушел в молчаливые вычисления.

— Я торгую кофе… У меня есть связь с контрабандой… Турецкий кофе отличного качества…

— Тогда договорились, — сказал Андрей. — Будете сегодня вечером в ресторане на Павловской площади. Познакомлю лично с офицером контрразведки поручиком Фиолетовым. Чем черт не шутит, а?

Лев Спиридонович склонил голову в знак согласия. Андрей поднялся из-за столика.

— Мне пора. Итак — жду в ресторане, Лев Спиридонович.

— Всего, Андрюшка, — попрощался глазами Курилев. — Будь осторожным.

— Свободно? — сразу подскочил к Льву Спиридоновичу хлыщеватый молодой человек в соломенной канотье. Оглянувшись по сторонам, доверительно наклонился и зашептал: — Разрешите представиться? Коммерсант Пшибевский. Имею прекрасную партию хрома. Я знаю, с кем говорю. Моя кожа — ваши подошвы. Обуваем армию Деникина!

— Мерси, — холодно проговорил Лев Спиридонович. Молча отсчитал деньги за кофе и положил на край стола. Вежливо приподнял шляпу. — Бон жур!

— Жмот! — бросил ему вслед коммерсант Пшибевский и смел в ладонь оставленные деньги.

Андрей почти бегом взлетел на третий этаж. Не нажал на кнопку звонка, а застучал кулаками. Дверь распахнулась. Растерянная Наташа остановилась в проеме, испуганно глядя на тяжело дышащего худого человека с глубоко ввалившимися глазами.

— Ты… — сказала она и заплакала.

— Вот тебе на, — грубовато засмеялся Андрей, обнимая ее за плечи. — Разве так радуются?

В коридоре показался старик — отец Наташи. Он сердито закричал:

— Наталья! Ты ведешь себя недопустимо! Стыдись!

— Ах, оставьте, папа, — прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. — Видите, он вернулся.

Старик презрительно оглядел Андрея — его измятую грязную рубашку, пиджак с оторванными пуговицами.

— Надеюсь, — сухо проговорил он, — вам удалось выпутаться из той подозрительной истории?

— Даже очень удачно, — вежливо ответил Андрей.

— У вас документы в порядке?

— В идеальном, — весело бросил Андрей.

Старик демонстративно повернулся спиной и ушел в свою комнату. Андрей покрутил головой и вздохнул:

— Не любит… Что я ему сделал?

— Отнял меня.

— Богу богово, кесарю кесарево.

— Ты забываешь, что он только отец.

— Хочешь, я ему скажу, что я твой муж?

— Ты с ума сошел?

— Не возражаю… С того момента, как увидел тебя!

— Ты страшно похудел…

— Сидел на диете…

— Тебя били?

— О чем ты?

— Я поцелую тебя.

— Я за этим и пришел.

— Теперь уйдешь?

— Мне надо еще кое-что сказать.

— Говори.

— Я люблю тебя.

— Тебя здесь давно ждут. Входи…

Он переступил через порог, открыл дверь в комнату Наташи. Ударило в глаза светом из распахнутого окна, белизной кровати с никелированными шарами. Пахнуло натертым воском полами, ромашкой и теплым деревом мебели.

Андрей опустился в кресло и вытянул ноги. Он вздохнул глубоко, с облегчением, прислонил затылок к мягкой спинке. Наташа двигалась бесшумно, чуть позванивая посудой. Андрей смежил веки и не почувствовал, как заснул, привалившись к ручке кресла, дыша ровно и тихо.

Вечером Андрей был в ресторане. Выпив, он в расстегнутом пиджаке и сдвинутом набок галстуке бродил между столиков, пытаясь найти знакомых. Его толкали, перед ним извинялись, он раскланивался, натыкаясь на официантов.

Фиолетов увидел Андрея и весело закричал от своего стола:

— Явился?! Жук древесный! Ну садись! Пей! — поручик пьяно шатался, упавшие на лоб волосы мотались по лбу, покрытому испариной. — Знакомься… Называй, как угодно, — Фифа, Лека, Лика…

— Лека, Лека! — с хохотом представилась пышная блондинка с фальшивыми драгоценностями на глубоко обнаженной.

— Я… Я гуляю, — Андрей резким движением руки чуть не опрокинул бутылку. — Жизнь продолжается, господин поручик… Мы еще покажем себя.

Ему налили водки, он выпил со всеми, закурил душистую папироску, окутываясь дымком.

Вспотевший красный тапер гремел на рояле, колотя по клавишам ломкими пальцами. На крошечной эстраде извивались танцоры, лихо выбивая чечетку на прогибающихся досках. Сновали официанты, балансируя с подносами над головами сидящих. Из кухни валил чад, смешиваясь в зале с запахом пудры и духов.

— Боже ты мой, — воскликнул Андрей, — как живут люди.

— Это не люди, — хохочет Фиолетов. — Это отбросы. Это все — помойка. Дорогая, красивая помойка.

— Поручик, — Лека грозит пальчиком. — Бесстыдник…

— Вы цветок среди дерьма, — Фиолетов на лету поймал ее ручку. — Вы Фифа.

— Лека…

— Нет, Фифа!

— Мы будем употреблять вас на десерт, — пьяно кричит Фиолетов. — Официант! Не вижу десертных ножей. Как яблоко. Сначала кожуру… Белую шкуру… Нежную кожицу… Ты с кем раскланиваешься, Блондин? На кого смотришь?

— Солидный человек, — объясняет Андрей. — Такие дела проворачивает.

— А он может за нас заплатить? — Фиолетов стучит кулаком по столу, глаза у него воспаленные и злые.

— Он, если захочет, весь ресторан купит!

— Зови! — командует поручик.

Андрей подходит к столику у окна и говорит Льву Спиридоновичу, который невозмутимо доедает отбивную:

— Господин поручик приглашает вас к себе в компанию. Не откажите в любезности, господин Курилев. Всенижайше просим.

— Что ему от меня надо? — громко спрашивает коммерсант.

— Только ваше любезное присутствие, — кланяется Андрей. Лев Спиридонович долго соображал, жуя челюстями, потом бросил на стол накрахмаленную салфетку и тяжело поднялся. Он подошел к Фиолетову и, коротко кивнув, сказал солидным баском:

— Прошу любить и жаловать: ваш покорный слуга… Лев Спиридонович. Коммерсант.

— Садитесь, — вежливо пригласил поручик. — Поскучайте с нами, Лев Спиридонович. Откуда вы знаете моего… товарища?

— Его? — Курилев равнодушным взглядом скользнул по Андрею. — По роду должности мне приходится сталкиваться со многими людьми. Самого различного сорта. Возможно, встречались. Не помню.

Он остановил руку поручика, наливающего полный, до краев, бокал.

— Господа, я должен перед вами извиниться. Я не располагаю большим временем. Через полтора часа меня ожидает деловое свидание с генерал-интендантом Кириллом Юрьевичем Смирновым.

— Самый неумолимый генерал из всех интендантов мира, — сказал Фиолетов.

— Неподкупный рыцарь, — кивнул головой коммерсант.

— Когда-нибудь он вас вздернет на телеграфном столбе, — пообещал поручик. — Как того купца, что вздумал подсунуть ему гнилые сапоги.

— Общение с Кириллом Юрьевичем ко многому обязывает, — важно проговорил Курилев. — Мы работаем с солидными поручителями.

— По какому принципу вы их выбираете? — заинтересовался поручик.

— Поручитель, или, по-иному, посредник, — Лев Спиридонович отпил глоток вина и поставил бокал на край стола, — получает, как правило, довольно крупные комиссионные. Мы заинтересованы, чтобы он был безупречен. Бедные, простите, не очень хорошо материально обеспеченные офицеры весьма дорожат своей служебной и личной репутацией. Это их единственный, но верный капитал. Мы ставим на него. И в редком случае проигрываем. Чаще обе стороны имеют полное удовлетворение. Нам нет смысла подсовывать залежалый товар. Мы рассчитываем на продолжительные торговые взаимоотношения.

— Вы хотите сказать, что прикрываете свои махинации честными именами боевых офицеров?

— Мы подкрепляем честные коммерческие сделки государственной совестью неподкупных воинов, — сухо возразил Курилев. — В торговле слишком много развелось всякой дряни. Власти должны знать, с кем иметь им дело.

— Небось, лезут к вам всякие пфендрики? — презрительно фыркнул поручик.

— Я о себе скромно умолчу, — потупил голову коммерсант. — Но на этой неделе поручителем одного моего коллеги был господин генерал-губернатор. Речь идет о поставке армии метел.