По ту сторону рассвета - Белгарион Берен - Страница 46

Тело наполнилось каким-то легким звоном, радостной готовностью к действию. Красота этого места — даже сейчас, ночью, под звездами; а может быть — особенно и именно сейчас — была пронзительной. И внезапно Гили охватила жестокая тоска: вот такая же, наверное, стояла ночь в Гремячей Пуще, женщины спали, прижимая к себе детей, и вдруг — кровь, хруст металла, пронзающего плоть, детский крик, обрывающийся треском позвонков, оскаленные желтые лица, горящие злобой раскосые глаза…

Он не знал ни своей тетки, покинувшей дом, когда он был еще маленьким, ни ее мужа Морфана — но теперь слезы жгли ему глаза не потому, что орки оставили его сиротой без крова и родни; он чувствовал боль простых, ни в чем не виноватых людей, которых убивают ночью, во сне, ни за что ни про что.

«Говорят, они потому у вас в горах так зверствовали, что вы им сильный опор чинили… И под Тенью люди живут…»

Да, живут. Но не все. Те, кому удалось выжить.

«Я так не хочу».

Гили ясно, озарением понял, что стал оруженосцем Берена потому что не желает быть покорной безмолвной жертвой, безропотно ожидающей исхода битвы между сильными этого мира. Он станет воином — и, может быть, однажды спасет неизвестных ему людей, и кто-то не погибнет, застигнутый наглой смертью в доме, на пастбище или на пашне…

Сколько времени прошло? Эльфийский напиток не давал клевать носом, туман потянулся от берегов вслед за слабеньким ветерком, предрассветный холодок забрался под плащ. Звезды начали тускнеть.

Они оседлали коней и тронулись еще до света. Большую часть времени они не ехали, а вели коней в поводу — дорога брала круто вверх, петляя по дну скального разлома. Гили уже отчаялся когда-нибудь оказаться на ровном месте, как вдруг — свежий ветер пахнул в лицо и они вышли в долину, заросшую светлым сосновым лесом, и по ней поехали верхом. Дороги здесь не было, но Финрод вел отряд уверенно, держа направление на северо-восток, вверх по склону горы. Берен обмолвился, что чувство направления эльфам не изменяет никогда, ни в туман, ни в ночь, ни в лесу, ни в подземелье.

Дорогой Гили учил эльфийский язык, а Айменел с Эллуином ему охотно в этом помогали. Некоторые слова он запомнил и раньше, сам: roh — конь, sar — камень, nor — огонь… Amdir — надежда… Некоторые узнал сейчас: mellyn — друзья, salh — трава, sigil — нож… С подачи Айменела он заплел такую же, как у того, тонкую косу на макушке, перевязал ее шелковым шнурком и украсил синими перьями селезня. Берен, увидев это, только хмыкнул, ничего не сказал.

Они выехали из леса, дальше пошли луга — густая высокая трава покрывала склоны. Гили посмотрел на юг — раньше, когда поднимались, у него сил глянуть вгору не было — и дух схватило: на такой высоте они были. Далеко-далеко внизу серебрилось озеро Иврин, деревья сливались в сплошной зеленый покров, а облака стояли над виднокраем — с башни. Справа, у подножия холмов предгорья, словно трехпалая огромная птица оставила след: три речонки сливались в одну.

— Тейглин, — бросил Лоссар.

Гили посмотрел на север — дух у него захватило второй раз: прямо перед ними белые вершины тонули в облаках — и туда, в облака, лежал их путь…

Дул довольно крепкий ветер, Гили завернулся в плащ. Холодно или жарко — сказать было невозможно: солнце вроде припекало, а ветер пробирал.

Берен запел. Гили посмотрел на своего хозяина — тот выглядел счастливым. Ну да, он же сызмальства в горах. И песня была горская — Гили ее не знал, но такой рисунок мелодии мог родиться только там, где любой путь — это путь или вверх или вниз.

Мотылек мой, мотылек,

Как затейлив твой полет

Не стремись на огонек -

Огонек тебя сожжет…

Гили удивился, услышав, что второй голос подхватил песню и повел мелодию вверх, словно взлетев над первым:

Легких крылышек узор

Разлетится в белый прах

Не лети на мой костер -

Вы горите на кострах…

Пел Финрод. И король, и Берен, казалось, связаны каким-то общим воспоминанием, далеким, грустным, но хорошим…

Если ищешь ты тепла -

Вот тебе моя ладонь

Пусть она не так светла -

Но не жжется, как огонь.

Мотылек мой, мотылек…

Ты не слушаешь меня

Как прекрасен и жесток

Золотой цветок огня…

— Если это намек, — сказал Вилварин (25), — То я его не понял.

— Нет, это не намек. — Берен тряхнул головой. — Это просто песня. Детская песенка.

— Несмотря ни на что, — зябко повел плечами эльф. — Огонь был бы сейчас совсем не лишним. И горячее питье. Скажи, aran, долго еще нам ехать?

— За ближним перевалом — горное озеро, Эллехен, — ответил Финрод. — Там мы остановимся и поедим. До вечера нужно перейти через Талат Главар, и успеть спуститься оттуда как можно ниже — мне не хотелось бы ночевать в снегах.

Они прибавили ходу, перебрались через седловину — опять было круто и опять коней вели в поводу — и спустились в долину, где росла зеленая трава и кустарник, а посередине лежало озерцо, скорее даже — заводь, образованная случайным навалом камней поперек течения горной речки.

В озерце водилась форель, и к удивлению своему Гили узнал, что рыбу можно бить из лука — Аэглос показал, как это делается. Берен и Менельдур полезли в воду — собрать добычу и стрелы, и Берен сказал, что для ровного счета не хватает еще рыбины, каковую и поймал просто руками: застыл неподвижно, как камень, а потом мгновенным движением выхватил ничего не понимающую рыбину и бросил на берег. По его словам, именно так рыбу ловят медведи, с которыми он, если верить преданиям народа Беора, состоит в прямом родстве.

— А медведи об этом знают? — подковырнул Нэндил.

Набрали сушняка в кустах, развели огонь и испекли рыбу на камнях. А тем временем солнце скрылось и заметно похолодало, так что они поспешили снова выехать.

Они ехали в тумане облаков, и Гили скоро порядком подмерз, но почему-то ему было радостно. Когда они поднялись над облаками и оказались на каменистом склоне, слегка присыпанном снегом — а выше по склону, всего в трехстах шагах, был вообще сплошной снег. Гили засмеялся — так красиво было кругом. Странно складывалась жизнь: он очень мучился во время болезни и очень горевал по погибшей семье, но если бы не оспа — может быть, он никогда бы не покинул родной край и уж точно не увидел бы всей этой небесной красоты, и не узнал бы, как это — ехать по колено в облаках…

Они шли по насыпи — ледник сносил сюда камни, и оставлял, а сам бежал вниз ручейком. За тысячи лет камней набралось много. Солнце било со всех сторон, и очертания белых вершин были так остры, что, казалось, можно порезаться.

— Смотри! — Берен показал рукой на склон ближайшей к ним горы. Гили глянул — и застыл, изумленный кипением снежной пыли: словно бешеный белый конь летел по отвесному склону… через миг-другой до них донесся грохот: лавина!

— Ух ты! Сила! — сказал он. Эльфы засмеялись.

Ближе к вечеру они достигли места, о котором упоминал Финрод, Талат Главар, Солнечного Склона. Здесь был последний рубеж владений Солнца — едва они перебрались через перевал, как над отрядом сомкнулись сумерки. Они снова вошли в облака, и почти сразу же пошел снег. Никого не нужно было подгонять: Финрод сказал, что до темноты следует сбросить не меньше двух тысяч футов высоты. У Гили начала болеть голова, но жаловаться он находил неуместным. Кроме того, его тошнило: то ли рыбина попалась какая-то нехорошая, то ли он заболел. Последнее серьезно его обеспокоило: а вдруг Берен оставит его, больного, у этих своих родичей и тогда что? Конец всем приключениям, конец едва начавшейся интересной жизни… И эльфов он больше не увидит…

Радость, распиравшая его до звона, исчезла — теперь он казался себе похожим на лопнувший рыбий пузырь. В глазах темнело, если он делал резкие движения, и весь он как-то ослаб, словно налился тяжестью. Наверное, устал… Отдохнет — и все пройдет… Да, но какой это отдых — в таком холоде, на голых камнях…

Он не заметил, как по сторонам потянулись горные луга. Кроме травы, здесь еще ничего не росло, да и трава была низкая, хоть и густая. Снег сменился мелким дождем, моросью оседавшим на волосах, одежде и гривах коней. Облака над головой поднимались выше, выше… Да нет, это они спускались… Далеко-далеко впереди, внизу, чернели леса. От этих лесов их отделяло четыре часа пути — и один сложный спуск, который не стоило делать в темноте. Привал устроили в камнях у ручья, костер развести было не из чего. Одна надежда — на эльфийский напиток. Гили спешился — и, чтобы не упасть, постоял немного, вцепившись руками в седло и упираясь в него лбом. Головокружение вроде бы прошло — и паренек, расстегнув подпруги, потянул седло на себя…