Галактика. Принцесса и генерал - Гусейнова Ольга - Страница 37

— И вероятно, питается различными видами энергии, поэтому на нее не подействовали известные нам системы дезактивации и защиты, — с энтузиазмом добавил баквирусолог Шитцини.

— Все было бы так, если бы снова не одно пресловутое «но»! — повторил Зельдман.

— Нарушение «диеты» и заражение живых носителей, — кивнул Башаров. — Согласен. Хотя…

— Что? — вновь нетерпеливо поторопил Зельдман.

— Инкубационный период на первых транспортниках, которые покинули Т-234, длился почти две недели. А вот команды ОБОУЗ — уже сутки. Возможно, розовой чего-то не хватает? И она, допустим, оголодала, поэтому перекинулась с неорганики на живых носителей? — предположил Башаров.

— Но если наша первая версия верна, вокруг полным-полно «еды» — сплошь неорганика! — воскликнул Шитцини.

— Мастер, а если взять вашу недавнюю версию? — осторожно заметила я. — Помните о бактериях, которые, потеряв связь с колонией, саморазрушаются? Что, если на родной планете у нее был сдерживающий фактор? Или, наоборот, что-то дополнительно питающее, чего на борту космических кораблей не найти.

В обсуждение снова включился Башаров:

— В том месиве, которое осталось от тел, я обнаружил лишь несколько фрагментов розовой. И то потому, что тщательно искал, просматривал все стекла и… Но они единичные, а так не может быть. Да еще при подобных скоплениях колоний и главное — полной деструкции тел.

— Чего-то мы еще не увидели, — проворчал Зельдман. — Но я тоже склоняюсь к версии, что розовая — паразит-хемоавтотроф. Вполне вероятно, на планете она была абсолютно безвредна до определенного момента, раз имеются сведения, пускай и не подтвержденные, что у заключенных, работающих в шурфах на глубине, неожиданно проявились отклонения. А это значит: присутствуют физиологические изменения…

— Но что вызывает агрессию в отношении носителя? — спросила я, уставившись на экраны, где крупным планом светилась розовая. — И каким образом происходит влияние на человека?..

В этот момент прозвучал сигнал, и в лабораторию влетел Кшеола Ом.

— Господа, дамы, сейчас я вас, надеюсь, порадую! — выдохнул он с невероятным воодушевлением и, стремительно подойдя к киберу, увеличил изображение бактерии в несколько раз. — Что вы видите? Приглядитесь!

Мы дружно столпились у стола за спиной молекулярного генетика. На весь центральный экран расползлась сияющая предположительно бактерия. Акцент был сделан на расширяющемся конце ее цилиндрического тела.

— Кажется, это дополнительная… нить… ДНК… — медленно, вглядываясь в сильно засвеченную картинку, произнес Шитцини. А потом продолжил, показывая пальцами: — А вот и вторая…

— Мне кажется, это похоже на границу, — подключился Башаров, тоже ткнув пальцем в картинку, да так энергично, что погрузил всю руку в экран.

— Ну что ж, господа, поздравляю! — обрадовался Зельдман. — Особенно вас, профессор Ом. Вы, что называется, зрили в корень.

— Их двое, — изумленно выдохнула я. — Двое паразитов. Вирус и бактерия, отсюда и все недоразумения с нарушением питания…

— И главное, — улыбнулся довольный Шитцини, благодарно положив ладонь на плечо Кшеолы, — судя по всему, они симбионты.

— Думаю, что симбионтами они были на планете, — возразил Зельдман, — а здесь четкая картина паразитирующего на другом паразите вируса.

— Вероятно, оказавшись в космосе, вне привычной питательной среды, каждый из них выживал по-своему. Пока розовая голодала, она не могла удовлетворить своего симбионта, и он перекинулся на других, более питательных носителей.

— Думаю, в этом причина сокращения инкубационного периода, — сделала вывод я. — Пока вирусу хватало энергии розовой, он был неактивен, затем нашел нового носителя. Оказавшись вне симбионта, вошел в активную патогенную фазу.

— С этим, слава богу, пока более-менее ясно, — почесал покрытую щетиной щеку Зельдман. — Попробуем разобраться с другим насущным вопросом: почему выжил х’шанец?

— Можно я выскажу предположение? — неуверенно подняла руку.

Мужчины весело хмыкнули, смутив меня. Ничего не могу с собой поделать: с солидными коллегами по миссии и Зельдманом в особенности ощущаю себя студенткой, а не профессором.

— С удовольствием послушаем молодое поколение ученых, — улыбнулся пожилой доктор.

— Я считаю, благодаря х’шанским локусам, — поделилась не дававшей покоя мыслью. — Час назад Башаров говорил нам в столовой, что локусы, объединяясь, начинают генерировать общее энергетическое поле. Розовая питается энергией. Можно предположить, что вирус встраивается не только в ее тело, но и поле. По типу семейных пар х’шанцев.

— Вы хотите сказать, что у нас все же наличествует гендерная интрига? — мягко усмехнулся Зельдман.

— Думаю, Даша права, — присоединился ко мне патоморфолог. — Вероятно, вирус, как и розовая, — энергетический паразит. Только не умеет питаться неорганикой, как розовая: попадая в тело человека, начинает дестабилизировать все структурные и энергетические связи организма. И именно поэтому мы видим настолько тотальное разрушение тел…

— А локусы х’шанцев словно стражи: не пропустят чужого, — усмехнулся Кшеола Ом, посмотрев на меня.

— Думаю, ДНК вируса не содержит какой-либо информации о половой принадлежности. А значит, для локусов х’шанцев он является генетическим мусором — соответственно симбиотическая связь не образуется. И, что еще более вероятно, именно по этой причине не происходит заражения.

— Все согласны? — спросил Зельдман после того, как закончил баквирусолог Шитцини. — Принимаем данное мнение за главную версию?

Мы дружно кивнули. А я с горечью заметила:

— Как жаль, что предыдущей команде не хватило времени. Они провели колоссальную работу, преподнесли нам все на блюдечке, а самим не хватило времени… совсем чуть-чуть.

— Не факт, — хмуро заметил инфекционист. — Выяснить, кто убивает и как — не равнозначно найти лечение.

— Можно синтезировать искусственный локус и «прививать» согласно половой принадлежности, — предложил профессор Ом. — Для всех, конечно, не панацея, но для зараженных или находящихся в зоне риска — вполне.

— У нас нет живого образца, господа, — возразил Башаров. — Поэтому наши выводы пока умозрительны.

— Нас в любом случае ждет целая планета, — флегматично пожал плечами Зельдман.

— Что-то мне не хочется разделить судьбу заключенных и прожить оставшуюся жизнь рядом с ними, — поморщился Башаров.

— Почему вы столь пессимистично настроены? — удивился цитранец.

Башаров скрестил ноги, по-прежнему опираясь на стол бедрами и ладонями:

— Видимо потому, что на данный момент мы гипотетически разобрались, что убивает живых, и даже, вероятно, нашли способ защиты, но вопрос по розовой остается открытым. А она, смею напомнить, мало того, что является переносчиком вируса, так еще и сама паразит. Как нам нивелировать ее влияние и разрушительное действие?

— Энергетическая пиявка, — мрачно процедила я, глядя в пол и задумавшись над этим вопросом.

— Точное определение, — мягко усмехнулся Илья. — Только у нас две энергетические пиявки-симбионта.

— Есть еще одна проблема, — вспомнила я.

— Какая? — Ученые уставились на меня.

— Юридическая, — буркнула я в ответ, но, отметив полное непонимание у естествоиспытателей, продолжила: — Согласно х’шанскому законодательству, создание или синтезирование искусственных локусов запрещено высшим законом.

— Да, вы правы, — нахмурился Зельдман, — можно создать нехороший прецедент. А что еще хуже, нам могут не дать возможности их синтезировать, даже для проверки научной гипотезы.

— Это почему же? — возмутился Шитцини. — Мы не обязаны докладывать о…

— Мы на х’шанском корабле, а вокруг нас «Призраки Х’ара», мастер. — Башаров, как обычно, убедителен и прямолинеен.

— Я займусь согласованием с руководством ОБОУЗ, они будут сами решать, — тяжело встал с кресла пожилой инфекционист. — Но пока они не дадут ответ, никто из моей группы на планету не сунется. Мы не суицидники в конце концов, а ученые.