Гавань измены (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 45

— Мне начинать, сэр? — тихо спросил штурман.

— Начинайте, мистер Гилл, — разрешил Джек, — мистер Кэлэми, принесите мой секстан.

Процедура полуденных наблюдений прошла как-то монотонно, в виде ритуальных команд и действий, а в конце Джек резким официальным голосом прокаркал:

— Пробейте полдень.

Через пару секунд отбили восемь склянок.

— Свистать всех на обед, — крикнул Роуэн.

Боцман засвистел в дудку, дежурные собрались на камбузе, где (хотя это кажется невероятным после случившегося) еще кипели на медленном огне куски свинины с сушеным горохом — трапеза четверга.

Доведенные до автоматизма, тысячу раз повторенные движения аппетита не принесли — мало кто ел с аппетитом, да и те — в молчании. Появление грога немного оживило обстановку, но даже это не вызвало разговоров, старых шуток, стука тарелок. Позднее к капитану Обри обратился Моуэт.

— Сэр, команда желает получить разрешение воспользоваться акульими крюками и талями: они уважали и ценили мистера Хайрабедяна и хотели бы в отместку сожрать пару этих тварей.

— Боже, только не пока бедняга еще в акульих желудках, надеюсь? — крикнул Джек, и по лицам команды стало очевидно, что они его поняли и согласились. — Нет, — продолжил он, — но на учениях сегодня вечером мы потренируемся в стрельбе из мушкетов, и они смогут выпалить в акул по полдюжины раз, если им угодно.

Солнце прокралось по небу, и немного позже, после учений, зашло над Египтом в сияющем ореоле, все небо горело ярко малиновым от края до края, пока «Ниоба» медленно поворачивала по течению на восток, восток-северо-восток и потом с севера на северо-восток, откуда корабль приплыл, а на небе начали загораться яркие звезды. Джек, определив удручившую его широту по вечерним светилам и выпив с турками кофе, вздохнул и удалился в свою каюту.

— Спаси нас Бог, Стивен, — сказал Джек, прикрыв полотенцем наготу, когда вошел Стивен, — мы будто посетили хамам, турецкую парильню. Должно быть, я сбросил пару стоунов [33].

— Мог бы сбросить ещё столько же, — заметил Стивен. — И поскольку ты имеешь природную склонность к полноте, кровопускание пойдет тебе на пользу. Я прямо сейчас выпущу шестнадцать-двадцать унций, и ты сразу же почувствуешь себя гораздо лучше. К тому же это снизит риск получения солнечного удара или апоплексии, — продолжил доктор, положив коробочку, которую принёс с собой, и вынимая из кармана скальпель. — Этот уже затупился, — Стивен опробовал остроту скальпеля на рундуке. — Но рискну предположить, что он доберётся до вены как положено. Надо будет заточить завтра весь комплект. Если ветер так и не поднимется, придётся сделать кровопускание всему экипажу.

— Нет, — ответил Джек. — Может, это звучит по-детски, но сегодня я больше не желаю видеть кровь. Ни свою, ни чью-либо ещё. Гибель Хайрабедяна не выходит из моей головы. Я чертовски сожалею об утрате.

— Как бы я хотел, чтобы он выжил, — осторожно проговорил Стивен. Он колебался, судорожно сжимая в руках коробочку. — Я перебрал его бумаги и вещи, как ты и просил, — продолжил он после паузы. — Я не нашёл каких-либо указаний по поводу его семьи ни в одном из писем, которые мне удалось прочитать — они, в основном, на арабском — но нашёл вот это... — он открыл коробку, убрал фальшивое дно и достал челенк.

— Что за проклятая штука! — воскликнул Джек. — Мне так жаль. Бедняга.

Он бросил челенк в ящик комода, вскочил и надел рубашку и брюки. — Пойдём на палубу, через пять минут увидим, как поднимается эта чёртова луна. И она уже почти наполовину полная, что для нас крайне нежелательно.

На следующую ночь чёртова луна стала ещё ближе к полнолунию. Но «Ниоба» всё ещё изнывала от жары в тяжелом затишье, поворачивая по течению, но абсолютно не продвигаясь вперёд. У бимбаши закончился кат, а вместе с ним прекратила действовать и его философия. Он избил на турецкий манер двоих своих людей. Избил палками с такой силой, что одного унесли без сознания, а второй уходил, пошатываясь, кровь текла у него изо рта и рассеченной спины.

Даже по морским меркам наказание было жестоким, хотя наблюдающие за поркой турки выглядели равнодушными, а жертвы не произнесли ни слова, а только изредка стонали. Это значительно подняло их престиж в глазах команды «Сюрприза». Появились даже те, кто предположил, что именно кровавое, но не смертельное турецкое наказание принесло облегчение кораблю и всей его команде: сразу после того, как прибрались на палубе, поднялся небольшой ветерок.

Если бы это было так, то пришлось бы унести не один десяток бесчувственных турок, чтобы вызвать ветер достаточной силы, который бы вовремя отнёс «Ниобу» на юг и помог перехватить галеру.

Дышать стало определенно легче, но ветер оставался слабым, отчаянно слабым — не более чем легкое шевеление воздуха. Он позволял им дышать и кое-как наполнял удачно расположенные паруса. Но поскольку дул строго в корму, парусов этих оказалось относительно мало: блинд, фок и нижние стаксели, а при голом фор-марса рее также грот-марсель и верхние паруса, но ничего внизу и совсем ничего на бизани. Поэтому даже благодаря шлангам, выведенным на марсы, чтобы смачивать парусину, где те могли достать, и поливу из ведер более высоких парусов, «Ниоба» редко развивала больше трех узлов.

Луна давно миновала первую четверть, и Джек Обри почувствовал медленно нарастающую в душе горечь поражения: жара усугубилась и стала еще более гнетущей, а явное недружелюбие и отстраненность Хасана и турецких офицеров лишь ухудшали положение, насколько это вообще возможно. С самого начала эти люди выступили против уменьшения числа парусов, но Джек объяснил им через Стивена, что увеличение числа не всегда приводит к высокой скорости, а в данном случае паруса на корме непременно обезветрят передние, а сейчас, как полагал Джек, их физиономии кривились из-за его замечания о нечистоплотности солдат.

Ему ни разу не приходило в голову, что они могут подозревать его в нечестной игре, пока одним ужасно беспокойным и утомительным вечером Стивен не сообщил ему:

— Я обещал исполнить одно поручение, и по возможности буду краток, хоть я уже три часа закипаю при мысли об этих тонких намёках, подозрениях, теоретических предположениях и почти чистосердечных признаниях в одно и то же время: Хасан думает, что египтяне предложили тебе огромное вознаграждение, чтобы мы не догнали галеру. Все знают, сказал Хасан, что твой переводчик встречался с посыльными от Мухаммеда Али, и все знают, добавил бимбаши, что чем больше парусов, тем больше ветра они поймают, это несомненно. Теперь Хасан хочет сам предложить тебе кругленькую сумму, чтобы ты обвёл египтян вокруг пальца. В общем, как-то так.

— Спасибо, Стивен, — ответил Джек. — Я полагаю, что заново объяснять им основы судовождения нет никакого смысла.

— Абсолютно никакого, дружище.

— Тогда, полагаю, придется смириться с их детскими обидами, — предположил Джек.

Но здесь он ошибался, поскольку за ночь ветер сменился на норд-вестовый, задув «Ниобе» в бакштаг, и когда Хасан и турки следующим утром вышли на палубу, то обнаружили такое количество парусов, какое только могли пожелать. Они обменялись сдержанными, но всё понимающими взглядами, после чего Хасан подошел к капитану Обри и высказал пару благожелательных замечаний на французском — языке, с которым Джек имел по крайней мере шапочное знакомство, а бимбаши что-то негромко проворчал по-турецки примирительным тоном.

Тем не менее, Джеку больше не хотелось давать почву для каких бы то ни было подозрений. В ответ он лишь сдержанно поклонился и поднялся на грот-марс, с которого открывался великолепный вид на туманную, колышущуюся от зноя бескрайнюю синеву, и с вожделением поглядел на юг сквозь просвет в облаке парусов.

С тяжёлым сердцем и угасающей надеждой он осмотрел окрестности. Затем подозвал к себе Роуэна и довольно резко высказался, что предпочитает в одиночестве разгуливать по квартердеку, и предполагается, что вахтенный офицер должен оберегать капитана от банальных «здрасьте» и «как поживаете» пассажиров, не понимающих флотских обычаев, и указал, что фор-марсель не обрасоплен как следует.