Безумная (СИ) - "Veronika19" - Страница 10

Влада чувствует себя победителем.

***

— Твоя дочь стала шлюхой, — Влада знает, что такие слова имеют определённую цену. — Мне Петьку жалко. Такая травма.

Пощёчина расходится трещиной по щеке; таких пощёчин трещин много у греческих статуй в законсервированных временем парках.

Влада улыбается (кто платит, тот и улыбается; это не запрещено правилами).

За стеной у ребёнка прорезается голос.

— Не думал, что наша вторая встреча пройдёт именно в таком ключе, — лицо Мирона повёрнуто к окну. За окном прошлогодний октябрьский дождь продавливает асфальт. Он помнил её ту, осеннюю, а теперь… Что теперь?

— Пошла вон! — желваки под бородой затвердевают в напряжении, будто он готов к ответному удару.

— Ты просто не заметил, — Влада рвёт все струны разом; они отпружинивают ему в грудь. — Это нормально, ведь мы все немного шлюхи. Я, ты, твоя жена, твоя дочь, Петька, Даня. Все мы, повязанные друг на друге.

— Чтобы через минуту тебя здесь не было, — он уходит в другую комнату.

Влада выдыхает.

Она вмиг излечивает его от зависимости к себе.

Нужно было ещё в том сентябре сказать магическое, избавляющее от всех последующих проблем — «твоя дочь — шлюха», чтобы не становиться заложницей жутко странных отношений с учителем, чтобы она не была для него той осенней.

— Прощай! — в спину Владе, выходящей из дверей квартиры.

***

Они лежат в кровати. Голые, взмыленные.

— Я всё равно останусь в семье, Владик, — Петька проводит губами по виску Влады. — Какая бы она не была, у нас ребёнок.

Влада не узнаёт своего друга, который не держался за вольных, блядовитых женщин. Он был дерзким, свободным, заострённым. А теперь… Весь до ужаса правильный, приторный. Херов пиздострадалец.

— Нам стоит прекратить дружбу.

— Ты прав. Ты не тот.

— Все мы стали не теми, кем были год назад.

***

— Пиздец мне, Даник, — она вваливается к брату в объятия; ещё не остывшая от секса с Петькой. — Теперь у меня есть только ты.

Он оставляет её. Все оставляют. Кроме брата.

Влада находит в Дане своё разнузданное спокойствие и редкий сон.

========== Часть XIII. ==========

Всё налаживается. На-ла-жи-ва-ет-ся. Ла-жа — если разобрать слово и не побояться выразить главную мысль.

Влада больше не является частью «планеты Вишневецких-Никоновых», она, наконец-то, обретает целостность своей микро планеты «Александрова» (раньше была поделена на части, чтобы каждому в этой грёбаной истории перепало).

В ноябре у Павла Дмитриевича случается день рождения.

Он объявляется как-то спонтанно, как не предсказанный учёными Армагеддон. «Зови меня Пашка» зовёт на свои сорок три. Говорит, бухло будет, и чьи-то мамы станцуют на столах.

Влада в раздумьях, но Пашка настойчив и напорист. Дополняет — «Катька, дочь Мирона, наверное, тоже отобьёт чечётку на столе, а мы посмотрим на её трусики». И плевать он хотел, что она племянница. Он же в шутку, ну.

Только это обещание вынуждает Владу согласиться.

И, кажется, у него фамилия другая — матери — Исаков. Он обмолвился ещё на свадьбе, что Вишневецкий не то, что он бы хотел видеть перед своим именем. Это фамилия для сентиментальных мужчин вроде Мирона.

***

«Великовозрастный идиот», — отмечает про себя Влада, отдирая от входной двери квартиры Павла Дмитриевича стикер со своим именем.

На обратной стороне бумажки фант — облить всех бензином и поджечь окатить всех присутствующих ведром воды (вечерок обещает быть поэтичным, едва ли позволит это лексика). Не «наиграла» ещё жизнь дяденьку.

Хэппи бёздей, блять.

Влада не оригинальна в выборе подарка — сертификат на трёхразовое посещение тату салона. Может, сподобится сделать татуировку, отображающую всю его внутреннюю арт-хаусность. У него же на изнанке обёртки кожи километры граффити. От него даже сейчас несёт аэрозольной краской, или предварительным разложением с запахом аэрозольного баллончика. Сорок три всё-таки.

— Жаль, что не бабки, — говорит Пашка, тормоша конверт, — я бы пригласил тебя побухать.

Он почти также красив, как брат с его ухоженной бородой, подравнивающейся каждую неделю в барбершопе.

В квартире она встречает с пяток людей, обречённых на принудительную игру в фанты — разочаровать именинника с творческим жалом в попе никак нельзя. Интересно, какой бред у них в бумажках. По себе же — просто надеется, что ей не въедут в глаз.

Влада просит бокал шампанского, забегая вперёд. Не все ещё гости подъехали. Собственно, одно это и заставляет её раскупорить бутылку. Вскоре подтянутся те, кому она оказалась не нужна. Семья — это святое. Священнее, чем она.

Влада на секунду закусывает губы, вспоминая их запачканными поцелуями Дани. Семья — это петтинг (чтобы не забыть, как это делается). В их (не) уникальном случае. Было бы не дурно сделать звонок в Индию и сказать, что они семья. А то так непонятно.

Петька — ослепляющая вспышка, забирающая всё пространство во флуоресцентный свет. Но свет пробивают изъяны в его внешности — тёмные круги под глазами и съеденные бессмысленным голодом скулы.

Поток света с чёрными брешами движется к ней. И вот весь его пробитый свет растворяется у неё в ладонях. Никонов осматривает её, словно музейный экспонат, ценное ископаемое. Цепляет пальцами отросшие концы её волос.

— Владик, всё так запуталось, я как-нибудь позже расскажу обо всём.

В сгнивший свет его ауры входит Катерина, по-хозяйски вкладывая свою руку ему в ладонь. Имеет право — жена же.

— Так и знала, что дядя пригласит тебя.

Они все изменились за прошедший месяц. Стали какими-то незнакомцами друг другу. Нет больше той школьной любви с привкусом мела и бумаги в клетку. И они уже не интересны ей. Отгорело что-то внутри — уходя, они забыли выключить в ней газ, баллон распёрло, вот и прогорело всё дотла.

Зато Мирон Дмитриевич всё потушил перед уходом, даже поправил коврик у двери. Он подходит к ней вплотную, несмотря на кольцо, протирающее до кости безымянный палец.

— Покурим?

***

Мирону не идёт курить. Точно так же как и не идёт жена. Ему идёт Влада со всеми её татуировками, бритыми висками, сигаретами, красным вином и узким влагалищем.

— Я устал быть отцом, безумная. Мне надоела собственная дочь, которая ебётся с левым мужиком, а я же мудрый отец, должен принимать её такую, какой она себя лепит. Надоело жалостливое ебло Никонова, который не может ей вломить за её блядовитость. Я бы позволил ему, наверное. Сам же не ударю.

Он одним моментом схватывает губами её губы, когда сигарета заканчивается на середине. Он до отчаяния, до исступления, до икроножных судорог её.

— Убивает твоя пассивность, стена. Твои сигареты… как же я их ненавижу.

Влада углубляет поцелуй; ей нужен тот сигаретный дым, что густеет у него в горле, ей нужны знакомые спазмы внизу живота.

Она не раздевает его. Расстёгнутой ширинки вполне достаточно, чтобы завести и завестись самой. Трусики нагреваются под влажным пятном. Полоска мокрого материала устраняется — он рвёт трусики в нити.

Они ебут друг друга на износ — кто первый развалится под катком оргазма, тот и проиграл. Они затыкают друг другу рты потными ладонями, чтобы все звуки нагревались в них и лопались электрическими лампочками (чтобы все стёкла от лопнувшей лампочки застряли непременно в ней, чтобы она поняла, сколько боли он потратил на неё).

— Кто-то выложит в сеть наше порно, — совсем не горькая усмешка.

Дом полон людей…

***

Влада второпях исполняет свой фант — выливает на гостей ведро воды. Мирон, напротив, откладывает до следующего дня рождения брата.

Они покидают праздник под недоумённые взгляды собравшихся.

Они едут к Мирону в квартиру, чтобы восполнить все утраты этого года и нереализованные планы. И Влада впервые чувствует волнующую дрожь от соприкосновения их пальцев. Любовь всегда была в них, при них, за них.

— Хуерре ми? — Влада отдёргивает его руку с руля, отыскивает под материалом рубашки татуировку.