You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 69

- Что? …

У Тори Ву растерянный голос. Кристине ее даже жаль. Наверное, это удар ножом в спину промеж лопаток. Тори ведь действительно ему верила, действительно считала, что такой, как Эрик, способен меняться. Наивная. Кристина зло кривит губы. Она-то теперь наивности лишилась. Она всего лишилась. Война ее изменила. Глупо валить все на одного человека. Этот человек — всего лишь средство войны, зубодробительной бойни, где участвуют и тела, и разум. Война. Вот так. Тори нравится Кристине, нравится с ней говорить, следить за тем, как в темноте мелькает огонек сигареты. Вверх, вниз. Кристина осознает, что общается с Тори Ву больше, чем с Трис Приор.

- Еще один перебежчик.

У Эвелин Джонсон бесстрастный голос и такое же бесстрастное выражение лица. Ни один мускул не дергается, ни одна черта не искажается. Она просто принимает информацию, обрабатывает как чертов компьютер, и глаза ее жгут. И тогда Кристина понимает — лидер афракционеров ей не доверяет. Девушку это не удивляет. Джонсон не глупа. Отнюдь. А Кристина слишком много знает чего-то тайного и запретного, и все это сводится к предателям. Как бы она саму Кристину не вышвырнула из штаба. Раз и все. Эта женщина на многое способна. Девушка старается об этом не думать. Ее занимает другое.

Юрай Педрад не говорит ей ни слова.

У Кристины на душе паршиво и тошно. Не из-за мрази, которая вспорола ей вены и выпустила всю кровь. Больно много чести. Из-за Юрая. Юноша ее избегает. Не общается с ней, не улыбается ей, не смотрит на нее. Кристине хочется выть. Она с ужасающей ясностью осознает, как ей отчаянно и горячо требуется его общество, и смех в его глотке, и эти улыбающиеся глаза, и растянутые в ухмылке губы. Эрик — это пустое. Это кончено. Кристина знает. Уверена в этом. Даже если эта шваль появится в поле ее зрения, первое, что девушка сделает, это взведет курок и прострелит ему мозги, так, чтобы серое вещество окрасило в свой цвет бетонную стену позади. Кристина больше не даст слабину. И нечего здесь разбираться. Юрай. Он самый. Стоило понять это с самого начала, не упускать момент еще тогда, когда его губы были на ее губах. Это такое сладкое, такое щемящее ощущение. Кристина хочет его вернуть. Все эти чувства, все общение, самого младшего Педрада. И для этого ей придется постараться. Да подавить в душе это гадливое чувство, которое все шепчет и шепчет ей об одном.

Ты используешь парня. Ты используешь парня. Ты используешь парня.

Нет.

Это не так. Он ей дорог. И это самое важное.

— Я чувствую себя паршиво, — говорит Тори Ву, зажимая меж пальцами очередную сигарету.

— Ты много куришь.

— Ага.

И снова тишина. Кристина стоит, подперев стену. Вечер сегодня прекрасный. Небо окрашено в девственно-чистые цвета, примеряет на себя малиновое покрывало, стелет землю. Белесые точки звезд прорезают его полотно, мигают и подмигивают лучами света. Девушка стоит и долго смотрит туда, чуть задрав голову, так, что аж шея затекает.

— Хочешь? — спрашивает Ву и протягивает Кристине сигарету. Та впервые не отказывается.

Кристина никогда раньше не курила. Никотин обжигает ей горло, попадает в носоглотку, и девушка заходится долгим, сухим кашлем, словно соскребает со стенок слизистой глотки весь пепел и весь смрад. У нее дрожат губы и трясется рука.

— Ты совсем не умеешь курить, — заявляет Тори и отбирает у брюнетки сигарету. — Учись.

— Не хочу, — бурчит Кристина и съезжает по стене здания в самый низ, садясь на холодную землю.

— Это вредно, — следует комментарий собеседницы на выходку Кристины.

— Да наплевать.

И вновь тишина. Кристина знает, что страшно меняется. Это началось еще тогда, когда она выбрала уголь Бесстрашия, в тот самый день. Ей казалось, что она справится, что она сможет. Она ведь сильная, языкастая, умная, сообразительная и вообще человек неплохой. Она и подумать не могла, как что-то в мире способно ломать людей. Устоями, правилами, принципами, другими людьми. Доверчивая и наивная. Вот она какой была. Теперь больше не попадется. Не будет этого. Совершенно точно. Глупенькая девочка осталась за поворотом дороги. Раз и все. Она сама выбрала стезю насилия. Вот и топай теперь по ней.

— А за что мы бьемся? — спрашивает Кристина, давя затылком на серый камень.

Тори Ву косит на нее глаза.

— За свободу, наверное.

— Наверное, — соглашается Кристина.

И снова молчат. С Тори легко молчать. В этой тишине комфортно и естественно. С Трис всегда надо говорить и обмениваться улыбками. Трис теплая и светлая. А Кристина чувствует себя испачканной, замаранной и насквозь черной. Такая подруга не для Приор.

— А вообще, — подает голос Ву, — у каждого своя истина. Я вот хочу отомстить за брата. — Кристина дергается, поворачивает голову, вперивает свои зеленые глаза в собеседницу. — Он был Дивергентом и был убит по приказу Джанин Мэттьюс.

Кристина открывает рот. Ей хочется что-то сказать, ответить откровенностью на откровенность, но она не может. Самую ее большую тайну Тори прознала сама. Поэтому девушка закрывает рот и снова смотрит на небо. Паршивый у них мир, ублюдочный. Пора уже привыкнуть.

— Эрик — скотина, — вдруг произносит Кристина неожиданно для самой себя.

Тори Ву хмыкает, затягиваясь третьей сигаретой.

— Скотина, — подтверждает она. — И Макс — скотина.

Кристина лишь жмет плечами. Наверное, скотина. Ей до Макса нет никакого дела. Ей до мира нет никакого дела. Так эгоистично, так отвратительно. Замкнулась на себе, на своих проблемах. Эгоистичная тварь. Да, да. И язык уже поворачивается так себя называть. Это все Эрик. Въелся к ней под кожу, стал частью мыслей и тела. Наверное, она теперь отравлена его присутствием на всю жизнь.

— Знаешь, а мне ведь нравится Макс, — говорит Тори и тушит сигарету о камень за своей спиной. — Хреново это так. Нас, женщин, вечно тянет на плохих. Паршивая у нас натура.

— А меня отталкивает Юрай. Я, кажется, доигралась.

С Тори Ву легко. Легко и просто обнажать ей душу, говорить о том, что трогает и задевает, делиться переживаниями. Тори знает, как Кристине отвратительно. У самой так же. Тори Ву ее понимает. Девушка знает это. Поэтому приходит сюда каждый вечер, прижимается спиной к шершавой стене, царапающей ей обнаженные участки кожи, и молчит, или говорит, или слушает. Трис бы стала ее осуждать. Наверняка. Хотя Кристина не уверена. История с Питером все не идет у нее из головы. Тори иная. Они с ней в одной упряжке.

— Попробуй с ним поговорить. Юрай — хороший парень. — Кристина кивает. — Только помни — если выберешь его, не сдавай назад. Он этого не заслуживает.

Девушка лишь закусывает губу. Она знает. Все знает. Готова повторять это раз за разом. Словно от этого будет легче. Эрик ведь ушел. Его комната около лестницы пустует, запертая на ключ. Легкий слой пыли уже успел покрыть пол и предметы мебели. Старенькому компьютеру разбили молотком монитор и помяли системный блок — Эрик уничтожал следы. Когда Кристина зашла туда снова, то не почувствовала даже легкого призрака чужого присутствия. Словно эта комната была всегда такой. Эвелин Джонсон приказала прочесать всю округу, искать предателя. Но Кристина знала, что Эрик уже далеко. Она сама его отпустила. И ненавидела себя за это. А он сохранил ей жизнь, хотя раньше, она уверена, сломал бы ей шею за то, что она узнала. Вот такой вот у них вышел расклад.

Думать об Эрике ей совсем не хочется. Больно.

Юрай Педрад определенно избегает Кристину. Это уже неоспоримо. На завтраке, обеде и ужине он всегда окружен своими друзьями. Сидит, подшучивает, пережевывает пищу. Он улыбается Марлен, и у Кристины сводит челюсть. Ей хочется заорать, что это несправедливо, что так быть не должно, но девушка понимает, что это — детский лепет. Юрай вправе выбирать, кому ему улыбаться, с кем смеяться, с кем скрашивать эти однообразные, серые дни. Кристина чувствует, что остается одна. Трис не ищет с ней встреч. Собственно, Приор не ищет встреч ни с кем. Она становится такой сосредоточенной, серьезной. Пропадает в кабинете Эвелин Джонсон часами. Кажется, мать Тобиаса начинает ей доверять. С Четыре Трис ругается время от времени. Кристина слышит ее звонкий голос. А потом иногда замечает, как страстно, с каким желанием и практически ненавистью Итон целует ее лучшую подругу. Эти двое неделимы. Даже в ссорах.