You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 32

Стены сотрясает мощным грохотом. Столь сильным, что с потолка сыпется известка, а камень режут узоры трещин. Кристина, в ужасе приложив ладонь ко рту, наблюдает, как темная, ветвистая, косая полоса ползет по белому кирпичу, укутанному в известку, змеится, пускает свои клешни к плинтусу и оттуда ныряет на пол. Тяжелые плиты тут же начинают раздвигаться, расходиться. Словно от землетрясения. И вот снова.

Бах.

И палату так трясет, что мебель не стоит на месте. Скребет своими ножками, цепляется за безучастный, немой камень. Кристина забывает об Уилле. Она со страхом смотрит на все происходящее. Рефлексы мозга, сознания призывают действовать, спасаться, бежать, не сидеть на одном месте, но горло что-то спирает, давит изнутри на его стенки, рвется вверх, ко рту. То ли тошнота, то ли духота, то ли дурнота.

Еще один мощнейший толчок. И тогда Яма не выдерживает.

На глазах двоих изумленных и остолбеневших людей начинают рушиться стены. Они падают словно подкошенные, выкорчевывая кирпичи и верную многолетнюю кладку. Стены выплевывают работу простых мастеров, издеваются, почти надсадно хохочут с грохотом и хлестким звуком все падая, падая и падая.

Когда увесистый камень бьет практически в койку, Кристина вскрикивает и с невиданным проворством для ее измученного тела соскакивает с кровати. Врезается в грудь Уилла, и молодой человек рефлекторно сжимает ладони на ее плечах. Его пальцы столь цепкие, что режут ее кожу без ножа. И девушка брезгливо выпутывается из его непрошеных объятий, кривит лицо. Но Уилл будто не замечает. Фаланги у него подрагивают, а ладони — потные. И лицо белее мела.

Уилл боится. Больше, чем она — Кристина.

Родную фракцию трясет, шатает и крутит. С потолка летит теперь не только известка, что пеплом оседает на одежде и волосах, но и камни. Мельче, крупнее, острее, тупее — самые разнообразные. Они начинают отстукивать трель смерти. И есть в ней что-то чумное и победоносное. Кристина жмется к стене. И так во время.

Огромная каменная глыба, бывшая некогда полом верхнего этажа, падает прямо перед носом девушки, отрезая ее от Уилла и всей остальной палаты. Возможно, камень упал прямо на молодого человека. Кристина с ужасом осознает, что в ее сердце, там, за грудиной шевелится отвратительное желание — она хочет, чтобы он был мертв. Уилл и Эдвард. Живые мертвецы с пустыми глазницами. Стоит лишь закрыть на мгновение глаза и представить.

Очередной грохот вырывает девушку из краткого плена своих мыслей и порочных желаний. И хорошо. Задумавшийся — не жилец сейчас. А Кристина хочет жить. Она стоит, лопатками царапая стены, всем позвоночником вдавливаясь в холодный камень, будто желая с ним слиться, и так сжимает руки в кулаки, словно ищет недостающие силы. Моральные, физические — хоть какие-нибудь, чтобы просто взять себя в руки. Девушка пытается открыть рот, сказать что-то, но язык ловит лишь известку с губ. И в горле хрипота. И хочется плакать. Рыдать. Рвать ногтями горло.

Потому что все это слишком.

Эрик, Эдвард, Уилл и этот грохот. Не надо быть Эрудитом, чтобы понять, что фракция рушится. Горит бесславно и безвестно, то ли специально, то ли ненароком. Еще один громогласный звук, режущий барабанные перепонки. Бом, бом, бом. Трах. И что-то так страшно крякает вдалеке, а затем полыхает. И нос смуглокожей девушки втягивает запах гари. Яма действительно горит.

И впервые Кристину накрывает паника.

Заваленная камнями, еще с не до конца окрепшими рукой и ногой, чью плоть пробороздили ее же собственные кости, морально разбитая, почти убитая — Кристина понимает, что у нее не осталось сил. Дело не в желании или нежелании, а в том, что шевелиться действительно трудно. Весь ужас пережитого обрушивается на ее плечи с такой удушающей силой, что становится страшно. Впервые и по-настоящему. И ладони в кровь, царапая о стену. Так надо. Боль не дает провалиться в забытье. А Кристине так хочется. Она устала.

И в этот самый момент девушка осознает, что в ее мозгу крутится одна назойливая мысль. Жадная, нужная, практически жданая.

Она думает о нем. Об Эрике.

О том, что он делал, говорил, как смотрел, как касался, как целовал. Это было волнительно. Кристина признает. И в этот момент кажется себе столь жалкой и никчемной. Посмотрите на нее. Привалилась к стене, ноги едут по полу, вся в известке и с опухшими глазами да блестящими щеками. И жизни нет во взгляде. Где та Кристина, которой она всегда была? Нет ее, вытравили. Бездушным суррогатом заменили. Эта Кристина не хочет жить, себя хоронит, на тот свет провожает. А потом ладонью по камню. До крови. И жидкость рдяная из раны.

Кристина, очнись.

И тогда голова проясняется. До мутного, измученного сознания доходит страшный факт — Яма рушится, а она зажата в каменной ловушке.

Вдох. Выдох. Сосредоточиться.

Кристина сжимает виски пальцами. Рукава кофты едут вниз, обнажая фиолетовые кровоподтеки на смуглой коже — работа Эдварда и Уилла. Мерзавцы. Нет. Не то. Не сейчас.

Девушка прислушивается. Время от времени раздается грохот — камни продолжают падать, руша всю кладку сердца фракции огня, кося длинные коридоры, перегрождая их огромными валунами и завалами, ломая железные лестницы, ведущие к спасительному свету. Остается лишь темнота, духота и запах гари да вкус желчи на языке. Кристине хочется отплевываться. Но девушка старается всего лишь размеренно дышать.

Вдох и плавный выдох. И снова.

А потом громкий взрыв практически над самым ухом.

Кристина непроизвольно вскрикивает, приседает на корточки, обхватывая голову руками, скрючиваясь на полу, в углу. А ее засыпает известкой, мелкие камни путаются в ее волосах. Вся одежда из черной становится белой. Цвет пепельный, выжженный.

Кристина не знала, что бывает так страшно.

— Вот ты где, — голос ярый, раздраженный, с сардоническими нотками, но притом такой уверенный, что девушка даже поднимает голову. — Какого хера ты здесь расселась?

— Эрик…

Он возвышается над ней. Далекий и чужой, знакомый и близкий. Странный человек со странными чувствами, что стелют его стальные глаза. И вместо крови у него ржавое железо. Хлюпает в венах, травит. Но Кристина отчего-то зажимает рот ладонью и всхлипывает. Так тонко и глухо.

— Твою мать! Только этого еще не хватало, — он наклоняется к ней, впивается пальцами в плечо, заставляя встать. Практически вытягивает ее измученное тело наверх, а она цепляется за его предплечья. Как в той страшной комнате после ада. — Не реви. — Говорит он. — Идти можешь?

Кристина поспешно вытирает пальцами щеки, моргает, стряхивая влагу с ресниц. И втягивает носом воздух. Зря. Известка тут же оседает в носоглотке. И девушка кашляет. А Эрик крепко держит ее за плечо.

— Пошли, — голос скрипучий, клокочущий в горле. Такой привычный.

Кристина запинается на этой мысли. Потому что среди истерзанных камней, горящего вдалеке пожара, запаха гари и мелкой пыли, стелющей глаза, она кое-что понимает.

Эрик стал для нее привычен.

Вот так просто. Практически естественно. Аж тянет рассмеяться в голос. Громко и зычно. Но не время и не место. Но мужчина этот больше не вызывает у нее опасений. Любопытство, интерес, желание понять и узнать. И еще то самое чувство, от которого ее напряженные соски царапают майку. Даже сейчас оно колышется в ней, когда девушка смотрит на широкой разворот его плеч и мощную шею. Как сука во время течки. Это отвратительно. Должно так быть. Но внутри что-то ликует.

Он толкает ее в плечо. Кристина спотыкается. Колени сминаются камнем. Эрик же даже не помогает ей встать. Ноги у нее еле гнутся, мышцы одеревенели, а низ живота продолжает тянуть болью.

Ты был прав.

Ей хочется прошептать это, бросить мужчине в спину. Признать свое поражение.

Я — слабая, Эрик. Ты выиграл. Но запомни, что пытаться идти дальше я никогда не перестану.

Это все мысли. Клубятся, налезают друг на друга. И шаг, потом снова один. Локти, костяшки, колени в кровь. Когда-нибудь до мяса. До мраморной кости. Она знает.