You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 29

— Эрик! — Кричит он. — Остановись!

— Еще шаг и здесь будет два трупа! — Бросает он Юраю. И тот все же не делает шаг, но вся его фигура напрягается, готовая в любой момент броситься наперерез, разнять двух дерущихся людей.

Эдвард пытается освободиться. Но Эрик сейчас столь зол, столь лют, что сила в его руках невиданная, страшная и пугающая. Он бьет ожесточенно. До хруста ребер, до характерных хлюпающих звуков и капающих на черные плиты сгустков крови. Он разворачивает Эдварда, хватает его за волосы и со всей силы ударяет о стену. Голова того звенит.

— Она ведь слабая девчонка, — шипит Эрик так, чтобы слышал лишь один Эдвард. — И она доверяла тебе. Тварь. — Еще один удар, и противник со скулящим звуком оседает на пол. И тут Эрик понимает, что Эдвард плачет. От боли. Он уже не пытается отбиться, лишь защищается, вскидывая руки наверх, прикрывая голову. Как ребенок. Только Эрика это не трогает. Перед его глазами стоит картина рыдающей Кристины в собственной крови и чужой сперме. Перед его глазами стоит картина вырастившей его женщины, избитой и растерзанной на полу гостиной большого дома. Одно он не забудет никогда, другое он помнит всю жизнь.

— Ты ведь ненавидишь ее… — Раздается жалкий, скулящий голос. — Ты ведь бил ее… — Слова запинаются о хлюпающие звуки, застревают в горле.

Эрик улыбается. Скалится как самый страшный зверь.

— Но кто сказал, что ты можешь так с ней обращаться?

— Эрик! Я позову Макса! — В глазах Юрая застыл шок.

Эрик встает на ноги и поворачивает к нему голову.

— Зови. Но, поверь, это не помешает мне сделать так, чтобы эта тварь, — он ставит тяжелый ботинок на руку Эдварда и надавливает. Раздается хруст и крик, прорезающий длинный коридор, — получила свое. — И улыбка у него такая, что Юрай делает шаг назад.

Насильник же пытается уползти от своего мучителя.

— Стой, мразь, я еще не закончил.

Шаг, и рука мужчины хватает Эдварда за волосы, тащит по коридору. Тот брыкается и извивается. Разбитое тело надсадно болит, мышцы стонут. И сученыш продолжает плакать.

— Какая же ты баба. — Шипит мужчина, и в свете электрических лампочек видится блеск стали.

— Эрик!

— Да заткнись ты уже!

— Ты сошел с ума!

Долбанный мальчишка.

Эрик поднимается на ноги, и его кулак въезжает в лицо Юрая, сдвигая нос на несколько миллиметров правее положенного. Молодого человека подхватывают руки товарищей.

— Не лезь. — Тихо, вкрадчиво, слова падают как гири.

— Эрик… — Этот скулящий вой исторгается из глотки избитого Эдварда. — Не надо, прошу…

— Она ведь тоже тебя просила, правда? — Усмехается мужчина. И лицо его искажает страшная гримаса ярости, презрения и ненависти.

— Эрик… — И ползет, ползет, отползает по стене.

— Попрощайся с миром, — и с этими словами мужчина хватает Эдварда за голову и резко всаживает нож в его глазницу. По лицу молодого человека бежит жидкость глазного яблока и бурая кровь. Он кричит, орет так, что закладывает уши. В руках откуда-то берется сила, и он пытается ударить Эрика, который прокручивает нож несколько раз, бороздит им плоть. Его ладони и пальцы в чужой крови. Он вынимает нож, рукой впиваясь в чужие волосы на затылке, и дергает голову плачущего мальчишки перед ним. И всаживает острие в другой глаз. Крик такой страшный, что кто-то высовывается из соседних спален.

Трис Приор застывает на пороге женской спальни. Лицо ее вытягивается, вся краска уходит с него.

— Зови Макса! — Орет Юрай, все еще трогая свой только что вправленный нос.

Трис отрешенно кивает. И вот уже раздается топот ее ног.

Эрик поднимается на ноги. На полу корчится ослепший Эдвард. Мужчина делает шаг назад, зажимая в своей руке рукоять ножа. Сталь едет меж пальцев, скользких, склизких, выпачканных в чужой крови. Она под ногтями, в тонких линиях, прочерчивающих все кожные покровы. Сердце Эрика бьется гулко и громко. Так, что у него закладывает уши. Эмоции давят на грудную клетку, распирают ее столь сильно, что, кажется, надави еще чуть сильнее и произойдет взрыв. И коридор окрасится в ярко-красный цвет. В тот самый, что сейчас хлюпает под ногами, вытекая из пустых глазниц Эдварда.

— Ты ненормальный, — ошарашено выдыхает Юрай, помогая подняться своему товарищу и другу.

— Если бы ты знал, что он сделал, то не помогал бы ему и не осуждал меня, — с этими словами Эрик разворачивается на пятках и уходит, оставляя удивленного Юрая и цепляющегося за него Эдварда.

Злость по-прежнему давит на сердце, пульс скачет, а пальцы дрожат. Это все эмоции. Такие сильные, просто крышесносяшие. И контролировать их столь сложно. Эрик старается, но они все еще рвутся наружу. Сученыш легко отделался. Надо было убить его.

Убить.

Убитьубитьубить.

Мысль тянется, тонет в потоке сознания, в черном пепле сожженной ярости и бурлящего гнева.

Когда он отпирает ключом свою дверь, то видит свернувшуюся калачиком фигурку на широкой кровати. Эрик закрывает дверь и кидает нож на стол. Девушка ворочается и открывает глаза. Одно мгновение она смотрит на Эрика, видит его черную майку, пропитавшуюся алым соком чужого тела, видит его руки, замаранные багряной, рдяной жидкостью, видит нездоровый блеск его глаз и садится.

— Ты убил его? — Выдыхает она, и ее глаза так ярко горят на бледном лице.

Эрик ухмыляется, подходит к раковине, включает воду и начинает отмывать руки от чужой крови.

— Эрик… — Голос у нее тонкий, дрожащий.

Он выключает воду, вытирает руки полотенцем и стягивает с себя пропахшую кровью майку, отправляя ее прямо в мусорную корзину.

— Он жив, — наконец, отвечает мужчина.

А Кристина ловит себя на том, что пялится на его руки, обнаженную грудь и татуировки на спине.

— Надо было его убить, — жестоко тянет Эрик, а потом делает шаг к ней. — Ты чистая, — замечает он. Садится на кровать рядом, и девушка вся подбирается. Он протягивает руку, касается ее мокрых волос, спускает палец на оголенное плечо.

— Я… — Она запинается, не зная, как себя с ним вести. — Воспользовалась твоей душевой. Мне надо было отмыться. — Горечь стынет в ее голосе, перекатывается в звуках и буквах. — Не знала, что у лидеров есть личные душевые. — Мнется Кристина.

— На то мы и лидеры, — хмыкает он и падает на кровать, закидывая руки за голову.

Повисает тишина. Давящая, тяжелая, будто молекулы воздуха накаляются, наливаются весом и резко прижимают к полу.

— Что ты сделал? — Глухой шепот в темноту.

— Выколол ему глаза.

Кристина на постели дергается, сцепляет пальцы. Эрик лежит рядом и чувствует, что ей чуть ли не физически больно.

— Почему?

Вот он. Тот самый вопрос. Такой важный, нужный, правильный. Кристина хочет знать. Просто хочет знать.

Почему.

Почему помог ей, почему отомстил за нее. Почему.

— Он изнасиловал тебя.

— Я не об этом.

Эрик поворачивает голову, смотрит на нее долгим взглядом, потом садится. Глаза Кристины утыкаются в драконью морду, уютно устроившуюся на его плече. Глаза у нее — черные бусины. Смотрят так пытливо. Ящер будто живой.

— Потому что только я могу причинять тебе боль.

Язык Кристины прирастает к небу. Она сидит, моргает, смотрит на Эрика и не может понять.

— Ты сумасшедший.

— Верно, — вдруг ухмыляется он и ложится обратно на матрац.

— Я могу уйти? — Через некоторое время спрашивает она.

— Выметайся.

И она встает на ноги. Его куртка, в которой она спала, закутанная, падает рядом с Эриком. Мужчина лежит с закрытыми глазами, слушает тихие шаги, потом щелчок двери. Девчонка ушла. А ему предстоит разговор с Максом. Но тот все поймет. Эрик это знает.

Он вытягивает руку, елозит ей по кровати, подцепляет пальцами куртку и подносит к носу. Кожанка пропахла Кристиной. Этот запах вызывает раздражение и что-то еще. Эрик садится, упирается локтями в колени, проводит пальцами по переносице, жмуря глаза.

Он не понимает.

Не понимает, какого хера так себя повел, почему грудь сдавило такой яростью, столь тягучей и страшной, что ему казалось, что он потонет в ней. Он не понимает, что произошло, почему ему доставило такое удовольствие вгонять острую сталь в глазницу Эдварда с мыслью о том, что это месть за нее. За нее. Какой абсурд. Женщины его раздражают. Все. Может только Тори тушит это постоянное чувство. Но еще ни одна женщина в его жизни не вызывала в душе ту бурю, что поселилась глубоко за грудиной при виде разбитой, рыдающей Кристины.