Николай Гумилев глазами сына - Тэффи Надежда Александровна - Страница 21

Вечером он поехал в сад Эзбикие, который восхваляли рекламные плакаты. Туристы посещали этот сад днем или ранним вечером, поэт вошел в него почти ночью.

Яркая луна освещала стройные пальмы, поднимающие к небу свои веера. Дальше, на пологом холме темнела роща величавых платанов, их листья под лунным светом переливались таинственной игрой света и тени. С холма по камням стремился водопад, то искрясь, то пропадая под сенью деревьев. Неподвижный теплый воздух весь был напоен странным, незнакомым европейцу ароматом.

Бродя по холмам Эзбикие, Гумилев ощутил такой восторг, такое просветление, что поднял глаза к небу и дал клятву: «Нет, жизнь выше смерти! Клянусь Тебе, Господи, что бы ни случилось, я, вольный, выбираю жизнь, а не смерть!»

Вернувшись поздней ночью в отель, он заснул счастливым сном человека, принявшего, наконец, верное решение.

В начале ноября Гумилев был уже дома. По пути снова останавливался в Киеве, с восторгом рассказывал о Египте, о купании в Ниле и о волшебном саде Эзбикие. Аня вежливо слушала, сказала, что рада его решению учиться в Петербурге, они теперь смогут чаще видеться. Но едва он попытался обнять девушку, она отстранилась с нескрываемым отвращением. Гумилев поклонился и вышел. Не об этой ли их встрече позже писала Анна Ахматова:

Но на самом деле Горенко не побежала вдогонку. А Гумилев на следующий день был уже дома, в Царском Селе.

Он наконец появился в аудиториях, затянутый в студенческий мундир, с тщательно причесанными на прямой пробор волосами, слегка загоревший под африканским солнцем.

Лекции по истории, по римскому праву, статистике, политической экономии читали известные в научном мире профессора. В университете шла бурная литературная жизнь. Среди студентов был поэт Сергей Городецкий, основавший литературное общество «Кружок молодых». Он мечтал, что кружок разрастется, собрания будут проходить на городских площадях, а не в «музее древностей», как называли несколько комнат в конце университетского коридора, которыми ведал профессор истории искусств Д. Б. Айналов, благосклонно относившийся к юным литераторам. Открытые заседания устраивали по вечерам в физическом институте.

Там обсуждались не только литературные проблемы, но и велись разговоры о философии. Было заведено рассылать официальные приглашения, отпечатанные в типографии. Их постоянно получали молодой поэт Петр Потемкин, Ю. Кричевский, выпускник двух факультетов — юридического и филологического, который редактировал в университете журнал «Студенчество». Бывал Михаил Кузмин, в правлении «Кружка молодых» состоял еще один бывший студент-юрист Д. В. Кузьмин-Караваев. Блок, посещавший «Кружок молодых» в качестве почетного гостя, писал матери: «Очень интересно, многолюдно и приятно».

О «Кружке молодых» Гумилеву рассказал Потемкин, который в это время, оставив увлечение шахматами, выпустил сборник стихов «Смешная любовь» и стихотворный перевод «Танца мертвых» австрийского драматурга Франца Ведекинда. На романо-германском отделении университета он познакомился с учившимся там В. Пястовским (Пястом) и О. Мандельштамом, который убеждал Гумилева сменить факультет и перейти к ним.

В это же время появился в Петербурге Алексей Толстой, знакомый по Парижу, год назад выпустивший первый сборничек стихов «Лирика». Сейчас он скупал эту книжку и предавал торжественному сожжению, поставив в известность об этом всех своих знакомых.

Трех молодых поэтов не устраивал кружок Городецкого, они хотели учиться у мэтров и обратились сначала к Анненскому, потом к Волошину: оба согласились. Гумилев хотел бы видеть наставником и Вяч. Иванова, но не предоставлялось случая к нему явиться.

В октябре вернулись из-за границы Кардовские, и Николай Степанович нанес им визит. Ольга Людвиговна обрадовалась поэту. Поделились впечатлениями прошедшего лета, художница предложила Гумилеву позировать, и он согласился. А Дмитрий Николаевич подтвердил свое обещание выполнить обложку для будущей книги, которую Гумилев предполагал назвать «Золотая магия», вступив в переговоры с Брюсовым о ее издании «Скорпионом».

Между делом Ольга Людвиговна упомянула одного своего знакомого художника, который увлекается искусством Древней Византии и пишет античные головы, похожие на иконные лики. Недавно выяснилось, что он еще и поэт. Ему бы хотелось встретиться с Гумилевым.

О Василии Комаровском Гумилев знал давно, но не был с ним знаком. Неоднократно встречал его, когда тот гулял по аллеям Екатерининского парка. Всегда один, в шляпе канотье, с высоко закинутой головой, широкоплечий и немного сутулый, он бродил по аллеям, что-то бормоча и не замечая никого. Знакомство состоялось у Кардовских за чаем. Комаровский, который был старше Гумилева на пять лет, первым заговорил о поэзии, отстаивая необходимость абсолютного соответствия между формой и содержанием. Прочел свое написанное недавно стихотворение:

Гумилев отдал должное этим строкам. О поэзии Комаровского он напишет в первом номере журнала «Аполлон» за 1914 год: отметит, что его поэзия — это «стихи мастера», воспитанного в школе Анри де Ренье и Анненского: ему удается слить «эстетическую наблюдательность французского поэта с нервным лиризмом русского». Ахматовой запомнились его слова: «Это я научил Васю писать, стихи его сперва были такие четвероногие».

Из их первой встречи ничего путного не получилось. Комаровский встал и, холодно попрощавшись, ушел. Гумилев на прощанье вписал по просьбе дочери Кардовских Кати акростих в ее альбом:

Бойкой звалась ее пушистая болонка.

К удивлению Ольги Людвиговны на другое утро Василий Комаровский и Гумилев, мирно беседуя, зашли к ней. Их отношения не прерывались до самой смерти Комаровского, многих поразившей: он умер от нервного шока, когда началась мировая война. Гумилев написал о его книге стихов «Первая пристань» и дал ей высокую оценку: «Книга, очевидно, не имела успеха, и это возбуждает горькие мысли. Как наша критика, столь снисходительная ко всему без разбору, торжествующая все юбилеи, поощряющая все новшества, так дружно отвернулась от этой книги не обещаний (их появилось так много неисполненных), а достижений десятилетий творческой работы несомненного поэта?»

…С наступлением ноябрьских холодов из своего имения в Новгородской губернии вернулся племянник Михаила Кузмина — Сергей Ауслендер. Обходя редакции после летнего перерыва, он увидел стихи Гумилева, приготовленные для печати, — они должны были появиться в журнале «Весна». Имя Гумилева было ему знакомо, но Ауслендер слышал, что этот начинающий поэт живет в Париже и близок к кружку Мережковских, а это была, в его глазах, худшая рекомендация. Пробежав стихи, он захотел узнать о поэте больше.