Севастополь. Сборник литературно-художественных произведений о героической обороне и освобождении го - Поповкин Евгений Ефимович - Страница 50

— Вот уж никогда не думал, что женщины будут так работать! Только успевай показывать.

В сапожной мастерской девушка быстро и ловко тачает сапоги. Дерзкая чолка на лбу, черные угольки глаз и сверкающие белизной зубы. Взгляд веселый, возбужденный.

— Посмотрите, какие я сделала сапоги. Попробуйте, сделайте такие.

И она ставит на табурет великолепную пару яловых сапог. Мастер с железными очками на носу принимает их молча. Нюхает голенища, стучит согнутым пальцем по подошве, силится оторвать каблук. Причмокивая языком, он говорит:

— Высший класс — моя ученица! За два месяца обучил, это надо понимать.

Сказочными огнями сверкают в огромных пещерах тысячи электрических лампочек. Мелодично жужжат швейные машины, растут горы рубах, ватников, шаровар. Звонко бьется о каменные стены девичья песня:

Полуденное солнце, наконец, разгоняет туман. Огромная лощина, перерезаемая оврагами, проясняется. Снуют по ее дну грузовики и люди, дымятся отводы труб. Слышен мерный ритм кузнечных молотов. Под ногами мелко и часто дрожит земля: работает дизель.

У входа в пещеру-цех — группа молодых командиров и рабочих. На грузовик уложены четыре миномета и ящики с минами. Командиры прощаются с рабочими, крепко пожимают им руки. Смех, шутки, пожелания. Грузовик бежит по дну лощины, взбирается на отвесную дорогу, выползает на шоссе. Он минует контрольно-пропускной пункт — и теперь, ничем не стесняемый, мчится на огневые позиции, на линию фронта.

В давние времена в знаменитых инкерманских штольнях добывали отличный строительный камень. Камень шел в Севастополь, Константинополь, в Грецию, Болгарию. Весь Севастополь построен из этого камня, а в Константинополе лучшие кварталы города и дворцы. Потом инкерманские разработки забросили. Спустя много лет здесь появились советские специалисты. Вскоре начались спешные работы. Камень в темной пещере дает ровную, всегда одинаково прохладную температуру. Лучшего места для гигантского хранилища шампанского и крупнейшего в мире завода шампанских вин трудно было подыскать.

В инкерманских штольнях обосновался Шампанстрой. Теперь в пещерах-хранилищах Шампанстроя расположился медсанбат.

Перед вами гигантский зал с цементным чисто вымытым полом и высоченным потолком. Яркий электрический свет. Неровности каменных стен создают впечатление необычности, оригинальности. Вы видите стены, обильно украшенные картинами, лозунгами, плакатами. Отсюда можно пройти в два великолепно оборудованных операционных зала. Абсолютная чистота, поток света, тишина. Вы долго бродите по этому подземному дворцу: физиотерапевтический кабинет, соллюксы, зубоврачебный кабинет, перевязочные, душевые установки, водопровод (в пещерах!), изоляторы, похожие на комнаты первоклассной гостиницы. В палатах койки, застланные белоснежными простынями, столики; в изголовье цветы, веточки.

Во всем чувствуется нежная, заботливая рука. Военные врачи отдали созданию этого медсанбата много сил, и самоотверженный труд их принес свои плоды. Это, пожалуй, один из лучших медсанбатов, когда-либо встречавшихся нам.

Самой трудной была проблема вентиляции. Ни бомбежки, ни артобстрел не угрожали здесь покою раненых. Но недостаток свежего воздуха сводил на нет великолепное преимущество госпиталя в пещерах. После долгих мучительных усилий удачно был решен и этот вопрос. Медсанбат в штольнях получил все права гражданства. Слава об этом пещерном дворце из Инкермана пришла в Севастополь, вместе с эвакуированными ранеными перекинулась через море, на Кавказское побережье. Она возникла, конечно, не из романтичности пещер: ее создал коллектив работников медсанбата своим мужественным трудом. Но и пещерная обстановка вплела несколько листиков в лавровый венок этой славы.

По большой палате, где лежат уже оперированные бойцы и командиры, от койки к койке ходит маленькая девочка Лида. Ей восемь лет. На ней белый халатик. Она по-детски серьезна. У нее ужасно много дела. Раненый просит пить, — Лида принесет ему воды, поможет напиться, осторожно придерживая стакан. Перед другим раненым нужно подержать газету: он хочет просмотреть хотя бы передовую и первые строки сообщения Информбюро. Бывают и такие, которым необходимо помочь есть: вкладывать в рот кусочки хлеба, подносить ко рту ложку с супом.

Медсестры и санитары не всегда успевают отозваться на просьбы раненых. Но Лида за день обойдет всех, побывает у каждой койки: напоит, накормит, оправит подушку, принесет письмо, газету, книгу. Трудно себе представить, как можно обойтись без маленькой Лиды.

Отрадно для бойца или командира, у которого есть дети, видеть возле себя эту белокурую девочку; то она серьезна, то придет в палату с куклой и наряжает ее, сидя у чьей-нибудь койки.

Лида — дочь военврача-хирурга. Мать ее пропала без вести. Лида стала дочерью всего медсанбата, нежно любимым другом всех его временных жильцов. Выписываясь, фронтовики бродят по палате, разыскивая Лиду. Они долго прощаются с ней. Потом с передовых позиций ей присылают подарки: конфеты, книжки с картинками, букетики весенних цветов.

Все эти богатства она приносит в палаты и щедро делится с ранеными. Часто, примостившись у койки, Лида раскладывает на коленях пестрые конфетные бумажки и беззаботно мурлычет. А на койке лежит командир или боец, лежит не шелохнувшись, и на лице его блаженство. Он растроган этой детской песенкой до слез. Так маленькая Лида делает огромное человеческое дело, согревая души людей своей детской искренностью, веселым щебетанием, нежной заботой.

Врачи полушутливо, полусерьезно говорят, что выздоравливающие многим обязаны Лидочке. Нож хирурга не сразу приносит облегчение. Но стоит появиться Лиде с ее милой улыбкой, воркующим говорком, как люди забывают о своих страданиях.

У каждого из врачей подземного медсанбата огромный фронтовой опыт. Они работают в непосредственной близости к передовым линиям — таковы условия обороны. И эта близость огневых рубежей и пулеметных гнезд по-особому воспитала людей. И врачи, и санитары, и шоферы здесь — герои.

Севастополь осажден немецкими и румынскими дивизиями. Линия фронта, плотная и извилистая, опоясывает подступы к городу. Осада тесная, опасная. Тяжело смотреть с Малахова кургана, с колокольни Братского кладбища или с Сапун-горы туда, на снеговые вершины гор. По утрам они розовы, но днем лучи холодного солнца, дымы и огни пожаров и артиллерийской канонады ложатся на них багровым покрывалом. Там — враг, в горах и долинах, там — смерть и разрушение, там властвуют иноземные захватчики, обезумевшие от крови фашисты, полулюди-полузвери. Знать это — нестерпимо.

Глаз человека любит простор, бескрайние горизонты земли, неба и моря, трепетные линии, уходящие в даль. Он не терпит суженых горизонтов. Земля же севастопольских подступов стиснута фронтом и прижата к городу, к морской воде.

Там, на другом краю моря, невидимая отсюда, лежит земля, наша, родная. Далекая и близкая. Мы ее не видим, но чувствуем ее вес — взрослые и дети, закаленные в сражениях бойцы и хрупкие девушки, поющие в подземельях под ритм швейных машин грустные сердечные песни.

Большая Земля!

Севастопольцы произносят эти слова душевно, с особенным чувством, волнующим и удивляющим. Надо пережить тысячи воздушных налетов фашистских бомбардировщиков, ежедневные регулярные обстрелы дальнобойной артиллерией, чтобы глубокий смысл слов "Большая Земля" стал понятным, близким, самым дорогим и бесценным, священным, как слово «мать».

Там, за морем, — Большая Советская Земля! Родина! Народ!

Оттуда, с Большой Земли, приходят корабли. Они пробиваются сквозь бури и штормы, единоборствуя с воздушными торпедоносцами, со зловещими подводными минами.

Большая Земля посылает корабли и мужественных людей, ведущих эти корабли через море сюда, в Севастополь, осажденный врагами.