Осторожно, женское фэнтези. Книга 2 (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 82

— Реальность снова меняется, — заметила я вскользь, почти не сомневаясь в том, что он ответит на это.

— Мир справится с этим, — проговорил он, подтверждая мои догадки. — Я говорил. Справится, приспособится. Одна переписанная судьба — песчинка. Мир отторгнет ее, если не сможет принять, и скроет под временем.

— Каким образом? — расплывчатая фраза меня заинтересовала.

— Так же, как организм отторгает чужеродное тело. Ты целительница, должна это понимать.

— Чужеродное тело может стать причиной гибели всего организма, — напомнила я хмуро.

— Не в этот раз, — уверенно сказал беловолосый лорд. — Мир не примет изменившуюся судьбу. Сведет к минимуму ее влияние на других. Оборвет случайные связи, сгладит последствия.

— Как? — спросила я снова.

— Не знаю, — Грайнвилль пожал плечами. — Лишит этого человека друзей, не позволит иметь потомков, обесценит его деяния.

— А что с теми, кто исчез по его милости?

— Это была не милость.

— Ты понял вопрос, — рыкнула я раздраженно, хотя пора было бы уже привыкнуть к тому, как эльфы любят придираться к формулировкам.

— Место ушедших найдется кому занять, — мягко улыбнулся нелюдь. Рисунок на его щеках оплыл, повторяя изгиб красивых губ. — Мир волнуется из-за тебя, Илси. Только из-за тебя. Мне кажется, это оттого, что тебя он не сможет заменить.

«Твоя „просто девушка“ оказалась центральной фигурой мироздания, и пока ее история не будет закончена, история Трайса не может продолжаться», — всплыли в памяти слова белобрысого бога, сказанные еще в день нашего знакомства.

— Что мне делать, Грайнвилль? Мир не сказал тебе этого?

— Нет, — продолжал безмятежно улыбаться эльф. — Но думаю, это неважно. Просто делай. И не сомневайся. Твои сомнения — источник волнений.

— Хорошо тебе, — вздохнула я. — Мне мир не дает подсказок.

— Он никому не дает подсказок, Илси. Он просто говорит, а я слушаю. Каждый может научиться слышать, хотя бы немного. Это помогает определиться со своими мыслями и чувствами.

— Угу, с чувствами не мешало бы, — пробормотала я. — Правда, помогает? И что же… Что мир говорит тебе о леди Каролайн?

Я не собиралась заводить разговор о его «пока еще», а возможно, «никогда уже» не невесте и даже не думала нарушать данного ей слова — это их проблемы, пусть сами с ними и разбираются — но меня разозлило то, с какой уверенностью он вещал об умении слушать и слышать, тогда как у самого под носом беспринципная девица флиртует с «достойным» человеком.

Но эльф не заметил в моем вопросе издевки. И улыбаться не перестал.

— О ней мир не говорит. О ней он поет.

Сказано это было ровно, без пафоса или слюнявой нежности, но я в жизни не слышала признания прекраснее. И он действительно ни в чем не сомневался.

Жаль, что у меня не было его уверенности. Мой мир не пел, только всхлипывал тихонько…

Утро было не мудренее вечера. О ночи, прошедшей в странных снах и тревожных пробуждениях, и вспоминать не хотелось.

В последний раз, испуганно вскочив на кровати, я решила, что лучше больше и не засыпать. Лежала, закутавшись в одеяло, не спасавшее от расползавшегося в груди холода, а когда небо за окном посветлело и затопали по подоконнику суетливые голуби, натянула полосатый больничный халат и пошла в уборную. Долго умывалась, словно надеялась смыть остатки невнятных страхов, свинцовыми тенями залегшие вокруг глаз. Репетировала перед висевшим над раковиной надтреснутым зеркалом безмятежную улыбку. Собирала растрепанные волосы.

За все это — долгую возню и переглядывание со своим отражением — какая-то незнакомая мне, точно не из персонала лечебницы, сухопарая тетка с въевшимся в лошадиную физиономию выражением брезгливой злобы обозвала меня бесстыжей девкой. Я равнодушно пожала плечами, пожелала тетке доброго утра и вернулась в палату. Ждать обхода.

Но в выходной обход проводил дежурный врач. Ко мне он, видимо, предупрежденный заведующим, даже не заглянул. Заглянула пожилая сестра — спросила, буду ли я овсянку с чаем. На чай я согласилась, а вместо овсянки у меня были булочки с корицей, которые принесла леди Пенелопа, проведывавшая, как обычно, своих пациенток и зашедшая заодно и ко мне.

Кроме булочек я получила недлинную лекцию об осторожности на кладбищах и совет заказать у артефакторов специальный оберег, защищающий хронических неудачников от фатальных неприятностей, а попутно узнала, кем была встреченная мною в уборной неприятная дама. Была она, как оказалось, племянницей мэра Ньюсби и в лечебнице присутствовала в качестве добровольной сиделки той самой «жертвы» набедокуривших студентов, о которой говорил накануне Крейг. Дамочка состояла в каком-то комитете чего-то-там-блюстителей и, по ее словам, охраняла в нашем гнезде разврата против воли попавшую сюда невинную душу. Невинная душа, как рассказала леди Райс, ютилась в дебелом теле сорокалетнего мужика, гуляки и пьяницы, который со своими собутыльниками приставал в трактире к девчонке-разносчице, бывшей то ли подружкой, то ли просто знакомой одного из вступившегося за нее молодых магов. Наставница полагала, что именно тот факт, что ссора завязалась из-за хорошенькой девушки, и не давал покоя чванливой комитетчице, которая, мало того, что красотой не блистала, но и, как откуда-то стало известно, была старой девой в самом дурном смысле. Бесстыжие девки виделись ей повсюду, не только в больничных уборных, в трактирах же, по ее мнению, работали окончательно павшие особы, ибо не желали бы, чтобы их щупали пониже спины всякие забулдыги, шли бы служить в пристойное место или сразу в монастырь. А в сиделки эта блюстительница однобокой морали пошла не из человеколюбия, а чтобы помешать руководству академии заключить мировую с «невинной душой». Леди Пенелопа небезосновательно считала, что племянница ньюбинского градоправителя науськивает «жертву» непременно судиться со злокозненными магами и, кажется, уже преуспела в этом подстрекательстве.

Будто Оливеру без этого проблем мало.

— Скоро очередные выборы в парламент, — добавила наставница. — Противники магов у власти могут так раздуть этот случай, что академию измучают проверками. В конце учебного года, представляете? Это будет настоящая катастрофа. А на милорда Райхона в министерстве некоторые давно зуб точат.

— Думаете, эту блюстительницу специально подослали?

— Думаю, она — тупая курица, — со свойственной ей прямотой ответила настоящая леди. — Но если ей не помешать, найдутся люди, которые сумеют использовать ее тупость и жадность ее дядюшки, надеющегося что-то выиграть от грядущего процесса.

Академии и непосредственно ректору грозили серьезные неприятности. Не серьезнее, чем искажение реальности, но с этим тоже нужно было что-то решать.

И, как ни странно, я нашла решение. Как раз странное решение и нашла. Хоть и не искала, если честно: после ухода наставницы просто перебирала в надежде разложить по полочкам ту ерунду, которой была завалена моя голова.

— Простите, а вы не знаете, доктор Грин сегодня в лечебнице? — выглянув в коридор, спросила у дежурной сестры.

— Выходной же, — высказала она недовольно. После вспомнила, что я «своя», и развела руками: — С утра не было. Но он всегда заходит, ближе к десяти обычно.

Часы показывали без четверти десять.

Куда уж ближе, подумала я, запахнула поплотнее халат, пригладила волосы и отправилась на первый этаж, пока запал не иссяк.

Кабинет заведующего был заперт, и на стук никто не отозвался, но я решила не возвращаться в палату и подождать. Вряд ли Грин изменил бы своим привычкам. И верно, без пяти десять доктор появился в коридоре. Вывернул из-за угла бодрой пружинистой походкой и будто споткнулся на полпути, но тут же выровнял шаг и остановился, только дойдя до своей двери.

— Доброе утро, Бет. Что-то случилось?

— Доброе утро. У меня к вам просьба… несколько необычная. Можно войти?

— Да, конечно, — он распахнул передо мной дверь.

В кабинете я дождалась, пока он снимет пальто и повесит его на вешалку.