Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 9
- Предыдущая
- 9/94
- Следующая
Я оборачиваюсь. И замираю. Моя девочка, мой маленький несравненный утенок. Две косички исчезли, уступая место волнистым пшенично-золотым развивающимся волосам, которые достают ей до бедер. Её любимая серая юбка и молочно-белая рубашка, которая торчала «хвостиком», сменились бледно-голубым платьем. Её улыбка по-настоящему сияет.
– Прим? – голос срывается на истерический крик, как тогда на Жатве. – Прим?!
Я не замечаю, как вскакиваю с прохладного песка и несусь к ней. От столь резко движения в глазах заплясали черные круги, все плывет, но это неважно, если Прим – настоящая и живая – стоит передо мной в десяти шагах.
Когда руки касаются сестренки, кожа ее теплая, пульсирующая жизнью. От нее все также пахнет козьим молоком и ароматом цветущих примул. Ручонки быстро обвивают мою шею, но не так мои собственные: крепко, цепляясь, боясь разжать, а нежно, успокаивающе.
Она гладит меня по распустившейся косе, что- то говорит, а возможно, и напевает, но я не слышу её. Глаза застилает пелена жгучих слез радости, кроме собственных всхлипов я не слышу больше ничего.
– Все хорошо, Китнисс. Я в порядке, – говорит она.
– Как, Прим? Как ты?..
– Я пришла совсем ненадолго. Я должна успеть поговорить с тобой, сестренка…
– Пришла? – не понимаю я. – Прим, ты же не…
– Я умерла, Китнисс, – с грустной улыбкой отвечает Примроуз Эвердин.
Руки мгновенно опускаются, я замираю. Значит, все это просто сон? Очередной кошмар, который попытается меня вымотать.
– Нет, не снова… – я силой закрываю уши, дабы не слышать ни единого слова этого наваждения.
– Китнисс, просто послушай меня, – умоляет девочка.
– Уходи! Хватит издеваться надо мной! Вам не хватает той боли, что я перенесла?! Вы ждете моей смерти, как ждет ее Койн!
Прим заботливо обнимает меня, и неожиданно я понимаю, что у нее осталось слишком мало времени. Она уйдет и не вернется. Это последний сон, последнее мое видение, когда я смогу видеть сестренку.
– Я знаю, что ты пережила, моя любимая, – говорит она. – Мне так больно наблюдать, как ты зарываешь себя в землю каждый день, вспоминая меня, Финника, Богса, Мегз, Руту… Но ты должна понять: ты жива, Китнисс. А значит, ты должна сражаться. Разве ты можешь по-другому? Разве ты можешь просто опустить руки, допустить, чтобы наши жизни были отданы впустую?
– Койн – она послала тебя с тем отрядом? Верно? – единственный интересующий и волнующий меня вопрос.
Прим незамедлительно кивает.
– Меня собирались отправить следующим планолетом, но в последний момент, в разгар суеты, меня отправили с первым отрядом медицинской помощи. Я не думала о последствиях, Китнисс. Я знала, что должна была помочь…
– Ты должна была отказаться, упереться – не важно! Ты должна была жить!
– Ты сохранила мне жизнь, чтобы я просто смотрела на то, как погибают невинные капитолийские дети? – грустно спрашивает Прим. – Нет, я не могла так поступить. Мы одной крови, Китнисс. Крови, которая не боится умереть за правое дело.
Я задыхаюсь от слез. Они скатывались непроизвольно, одна за другой, оставляя на лице грязные соленые дорожки. Прим права. Во всем права.
– Я люблю тебя, моя хорошая. Мы все тебя любим, – утёнок ласково смотрит на меня своими лазурно-голубыми глазами, поглаживает волосы, вытирает серебристые бисеринки слез.
– Мы? – не понимаю я.
В этот момент за ее спиной возникает лицо Финника: здоровое, ослепительно-красивое и - живое. За ним появляется лицо Руты: посвежевшее, отдохнувшее и такое же настоящее. Одним за другим на песчаном берегу появляются родные и любимые мне люди, которых я потеряла: Богс, Мегз, люди из родного Дистрикта. Среди знакомых лиц я замечаю бесценные черты лица. Широкие скулы, острый вздернутый, как и у меня, нос, серо-голубые глаза.
– Папа… – слезы хлынули из глаз с новой силой.
Он подходит к нам с Прим, но не касается нас – только улыбается. Той улыбкой, которую я так любила и так берегла в собственном сознании.
– Я люблю тебя. – Этого достаточно для того, чтобы вдохнуть в меня жизнь.
Я чувствую их любовь, вижу их светящиеся глаза и понимаю, что они никогда не умрут – они вечны для меня. Их монументы выточены в моей груди, там, где теплится моя душа.
– Просто знай – мы все с тобой, – будто в подтверждение моих слов, говорит Прим.
– Мне тяжело, утенок…
– Я знаю, милая. Знаю. Мы видим это и страдаем вместе с тобой, ведь в каждого из нас ты верила и любила до последнего. Но ты должна помочь этим детям, Китнисс. Они невиновны – ты это знаешь. Ты совершила большую ошибку, когда проголосовала «за».
Комок рыданий встал поперек горла. Осуждение в голосе сестры слишком явно и от этого меня распирает чувство стыда. Оно гложет меня, но её неодобрение сменяется лучезарной улыбкой.
– Я знаю, ты сможешь изменить это.
Ее губы – теплые и родные – в последний раз касаются моего лба. Она исчезает. Один за другим исчезают и остальные: Рута обнадеживающе подмигивает мне, отец продолжает ласково улыбаться, Мегз просто вглядывается в черты моего лица, выискивая влияние слов сестры, и тогда я киваю. Берег пустеет: один за другим люди исчезают так же, как и появились. Когда на песке остается одна фигура, я узнаю в ней Финника.
Он нагло улыбается. И когда я безутешно всхлипываю и пытаюсь отвернуться, чтобы не видеть его исчезновения, он протягивает ко мне свои мускулистые руки.
Я бегу так же, как бежала к Прим, – не задумываясь о собственных движениях. Он принимает меня в объятия, и я чувствую, как от него веет морским бризом. Рыдания прекращаются, и я стараюсь запомнить каждое мгновение до мельчайшей детали, чтобы сохранить их.
Он обнимает крепко, практически по-собственнически.
– Почему остальные молчат? Кроме Прим и тебя ко мне больше никто не притронулся.
– Психологическая связь, – весело отзывается Финник. – Ты настолько скучала и рвалась к Прим, что она возвращалась к тебе. Ваша любовь – нерушима.
– А отец?
Парень пожал плечами.
– Возможно, если бы он обнял тебя, ты не смогла бы отпустить его, а значит…
– Умерла, – заканчиваю за него я.
– Китнисс, ты же Китнисс, – говорит Финник. – Ты обязана, понимаешь, просто обязана спасти их.
– Я стала слабой…
– Нет. То, что ты чувствуешь боль, не значит, что ты ослабла. Прим права – мы все до единого с тобой, как бы далеко ни были от тебя.
– Почему же я слышу тебя? – насмешливо говорю я.
– Потому, что ты скучала по мне. Не притворяйся, Огненная Китнисс – я знаю.
– Если только слегка, – на глазах выступают новые слезы.
– И еще одно, – Финник неловко переминается с ноги на ногу. – Энни.
Я вспоминаю, как плохо поступила с ней во время ее приезда в Двенадцатый Дистрикт, и меня бросает в дрожь. Это наверняка обидело и задело Финника.
– Я…
– Не смей извиняться, – резко обрывает меня он. – Просто… Я очень хотел бы, чтобы ты была рядом с ней. Хотя бы чуть-чуть. Она нуждается в ком-то, понимаешь? Она так часто говорит со мной, обращается ко мне, просит вернуться. Я не в силах этого выносить, Китнисс…
По загорелым щекам парня скатилась капля. Затем другая. В голубых глазах стояла жуткая безвозвратная боль.
– Я обещаю, Финник. – говорю я. – Неужели все мои мысли написаны у меня на лбу?
– Просто твои секреты достойны моего внимания, – подражая нашему разговору в прошлом, говорит он.
– Просто я для всех открытая книга. Люди узнают мои секреты раньше меня самой, – с точностью повторяю я.
Мы так похожи: мы оба плачем, оба безмерно скучаем по тем, кого потеряли, оба старались быть сильными для тех, кто нас не знает, в то время как сами были абсолютно беззащитны. Финник ласково треплет меня по щеке и в последний раз обнимает меня. Его объятия обволакивают меня. Заставляют вспомнить все наши сражения. Вот мы на играх. Вот он спасает Питу жизнь, теряет Мегз, помогает Хеймитчу в этом страшном плане, оказывается в Тринадцатом Дистрикте. Страдает, мучается, остается безучастным для тех, кто его совершенно не знает, ждет возвращения Энни. Их свадьба: яркая, скромная, со всеми прописными традициями его Четвертого Дистрикта. Их счастье так искренне и так мимолетно.
- Предыдущая
- 9/94
- Следующая