Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Туманов Олег Иванович - Страница 10

Занятия проходили вечером после работы в главном здании МГИМО на Крымском валу. (Там по сегодняшний день размещается Дипломатическая Академия.) В расписание входили английский, география, математика и основы мировой экономики. Я очень старался и справлялся с занятиями не хуже других. Честно говоря, я не имел никакого представления о своей жизни в будущем. Возможно, подспудно я чувствовал, что не могу сам планировать свою судьбу и будущее. Меня будто несло по течению, и я не знал, куда и зачем он меня вынесет. Но я был уверен, что не дам себе погибнуть.

Летом 1963 года опять появился Иван Иванович. В этот раз встреча проходила в ресторане за большой застекленной витриной напротив часовой фабрики на Белорусском вокзале. Судя по всему, руководство моего куратора в КГБ на сей раз имело ко мне нечто конкретное, так как Зайцеву было позволено заказать на троих обед за государственный счет. Третьим за столом был коллега Иван Ивановича – худощавый, модно одетый молодой человек по имени Сергей. После того как Иван Иванович нас представил, он намекнул, что возможно в будущем Сергей станет постоянно поддерживать со мной контакты. Он вел себя покамест весьма сдержанно, разглядывая меня сверху донизу. Мне все время казалось, будто он сейчас попросит меня открыть рот и показать ему свои зубы, так, как это делали раньше на базаре, приобретая в рабство негров.

Иван Иванович заказал нам по рюмке коньяка и стакан грузинского вина себе. (В то время в Москве на самом деле еще можно было без особого напряга найти сухое вино за пару копеек.) Мы пили и непринужденно общались. С момента нашей последней встречи прошло немало времени, но я считал само собой разумеющимся рассказать все о своей жизни, так как Иван Иванович и так обо всем был в курсе. «Куратор» ни о чем меня не расспрашивал. В отличие от наших предыдущих встреч, я обещал себе ничему не удивляться и не терять самообладания, как это принято у опытных разведчиков. Но Иван Иванович вновь заставил меня возмутиться.

«Скажи Олег, а что ты там потерял в этом МГИМО? Не пора ли потихоньку завязывать?»

«На что вы намекаете? – мгновенно куда-то исчезла моя смелость. – Мне скоро сдавать вступительные экзамены. Для этого я упорно учился полтора года. Даже над математикой постарался».

Но мое эмоциональное восклицание не произвело на него никакого впечатления.

«Забудь, – сказал офицер безучастно, будто говорил о каких-то мелочах. – Пей лучше коньяк и слушай, что я тебе скажу. Вот ты сдашь экзамены в этом самом МГИМО. Думаешь, тебя сразу пошлют за границу в Лондон, Париж или Нью-Йорк? Нет, друг, это только иллюзии. За границу уезжают единицы – для этого нужны удача и связи. Остальные работают преподавателями. Хочешь стать учителем?».

Я отрицательно покачал головой.

«Так что же, этого ты не хочешь. И правильно, что не хочешь. У нас на тебя другие планы…»

«Но вы ведь сами рекомендовали мне учебу в МГИМО».

«Забудь, – повторил он уже более раздраженно, не считаясь с моим возражением. – Призовешься в армию, правильнее сказать – во флот пойдешь. Ты же крепкий и выносливый. Потом отслужишь свой срок и возмужаешь немного, поглядим дальше. Тебя ждет интересная работа, ты не пожалеешь. А придумал себе карьеру какого-то дипломата или ученого-экономиста… Мы тебе другое дело приготовили…»

Я промолчал о том, что верю, что все это он сам себе выдумал, но не смог сдержаться от одного вопроса:

«Какая работа меня все же ждет?»

Тем самым я давал понять, что сам снова капитулировал.

Он улыбнулся и налил мне еще одну рюмку коньяка.

«Всему свое время. Еще узнаешь. Дождись сначала повестки от призывной комиссии и готовься к мобилизации».

Я еще раз предпринял слабую попытку выпутаться из этой туманной истории. Что-то пролепетал о своих отличных перспективах, напомнил о предстоящем поступлении в МГИМО, о том, что преподаватели в Институте обо мне хорошего мнения. Но все было попусту. Я был мячом в чужих руках, стал безволен и бессилен.

Помню, как меня сочли безумцем, забирающим документы из приемной комиссии МГИМО накануне вступительных экзаменов, считая меня почти поступившим студентом, т. к. экзамены были формальностью для посещавших подготовительные курсы.

Возвращая мне мое личное дело, секретарь расстроенно спросила: «Что вы делаете? Запомните, второго такого шанса у вас никогда не будет».

Я ответил ей вынужденной ложью, после чего для меня навсегда закрылись двери этого элитного московского института.

Сначала органы помешали моему поступлению в Институт кинематографии. Затем отстранили от авиации. Сейчас, как видно, лишили практически гарантированной учебы в элитном МГИМО, откуда дорога вела прямо в дипломаты. Куда это меня выведет, и что за секретную работу мне приготовил КГБ? Какой смысл был скрыт во всех этих обходах?

В начале сентября я получил повестку, что «гражданин Олег Александрович Туманов призван в соответствии с законодательством СССР в действующую армию». В повестке значилось, что я распределен в 141-ю часть военной пехоты. Пользуясь своими прежними связями в призывной комиссии, мама безуспешно пыталась узнать, какая это часть и куда меня потом направят.

5 сентября, распрощавшись с друзьями и родней, вместе с другими призывниками с пункта призыва, расположенного на Беговой улице в районе Красная Пресня, автобусом нас доставили на городской призывной пункт.

Там нас побрили наголо. Продезинфицировали нашу одежду в специальных барокамерах. Затем всех нас отвезли на железнодорожный вокзал и погрузили в поезд. После отправки состава вскоре пролетел слух, что нас везут в Калининградскую область, на территорию бывшей Пруссии, на Балтийский флот.

В городе Пионерск, мы попали в учебную часть. После прохождения «курса молодого бойца» была определена наша военная специализация. Кто-то должен будет служить на границу, других переодели в матросские формы. Меня отправили в другую учебную часть, где готовили расчеты для корабельной артиллерии.

Ладно, стану артиллеристом. Мне было безразлично. Гражданская жизнь ушла в далекое прошлое, передо мной лежали долгих четыре года службы и следовало привыкать к совершенно новым условиям. Поэтому я твердо дал себе слово ничего не принимать близко к сердцу и переносить происходящее со стоическим спокойствием. Мне можно было приказать служить на подводной лодке и ремонтировать в затхлой техничке дизельные моторы, и я это все равно посчитал бы мечтой своей жизни…

Несколькими месяцами позже меня, с остальными будущими минерами и артиллеристами передислоцировали в расположенный вблизи польской границы городок Муманово (ранее он назывался Хейлигенбайль). Зона прежде была пограничной, и мы везде натыкались на ворота с нарисованными на них красными звездами, за которыми располагались военные объекты, тренировочные плацы, ракетные позиции и т. д. По всей видимости, нигде в мире не было большей концентрации военных расположений.

В тренировочном лагере я проходил подготовку в артиллерийской наступательной части, считавшейся на флоте элитной. В скором будущем мне полагалось иметь дело со сложными расчетами, в том числе с электроникой, которая в то время в СССР находилась на экспериментальной стадии.

Нас разместили в старых казармах вермахта, оставшихся там еще со времен размещения элитной танковой дивизии Гитлера «Викинг». Никогда не забуду длинных коридоров, которые мне иногда приходилось ночью драить – в то время это являлось обычным дисциплинарным наказанием в советской армии и флоте. Другим наказанием была чистка картошки на кухне для еды нескольких сот солдат.

«Чтобы ты запомнил, что служба – это не мед кушать», – наказывая по мелочам, язвительно постоянно напоминал мне старшина.

Старшина явно что-то имел против молодых столичных рекрутов, считая их «шибко деловыми». Москвичей в нашей наступательной части было целых трое.

С приближением весны мы все стали подумывать о том, куда мы попадем после обучения. Можно было рассчитывать на службу на Балтийском, Черноморском или даже Североморском флоте. Среди матросов считалось самым страшным попасть на службу на крейсер «Свердлов». Его называли плавучей тюрьмой, которую в состоянии были вынести только сибиряки, да и то не каждый. В качестве талисмана экипажу крейсера каждые два года дарили молодого медвежонка. После наступления своего двухлетия медвежат спускали на берег, и они проводили оставшуюся жизнь в зоопарке.