Надлом (ЛП) - Крейв Элиза - Страница 25

безопасности является его же собственная кровь из пальца.

— Кровь тамплиера, — объясняет он. Наверное, решил, что, в отличие от PIN-кода, это я

украсть не могу.

Глупец.

Дверь открывается со щелчком и шипением. Хай толкает её, и я вижу, что шириной она почти

в целый фут и сделана из твёрдой стали. Обычно такие двери стоят в банковских хранилищах.

Внутри оказывается совершенно не то, что я ожидала, хотя я не уверена, что на самом деле ожидала.

У меня очень небольшой опыт общения с секретными обществами по борьбе с демонами.

Это музей, длинный и узкий, заполненный закрытыми книжными шкафами и стеклянными

ящиками. Блестящий деревянный пол, стены, окрашенные в тускло-серые и ржаво-оранжевые цвета.

Самое милое место, которое я видела в этой прогнившей школе. Хай указывает на библиотеку

51

гримуаров — дюжину очень древних книг разных форм и размеров. Несколько шкафов заполняет

коллекция побольше — книги по истории тамплиеров.

В стеклянных ящиках представлены артефакты. Каждый из них сопровождает маленькая

бирка, на которой написано что-то вроде «Осколок креста» и «Кусочек савана», а рядом добавлено,

как это можно использовать, например: «Для создания священных клинков», «Вода на счастье»,

«Для изгнания демонов».

Хай кивает в сторону множества пустых ящиков.

— Карта Маяков.

Я читаю бирку.

— Череп святого Кристофера?

— Да, он очень крутой. Он работает, как iPad, постоянно подключённый к Google Earth.

— Не считая того, что это череп.

— Ага.

У меня внезапно появляется идея.

— Стив Джобс, Ларри Пейдж и Сергей Брин — маяки? — Это основатели «Apple» и

«Google».

Хай только улыбается.

Мы идём дальше, разглядывая остальные реликвии. Здесь больше дюжины ящиков, и хотя

большинство из них пусты, на них всё равно есть бирки. Я могу только предполагать, как выглядят

реликвии, которые сейчас где-то используются. Хай останавливается около одного из ящиков с

несколькими фимиамами и ещё дюжиной пустых отверстий. Замок уже открыт. Хай достаёт из

кармана свой артефакт, кладёт его в ящик и закрывает.

«Фимиамы Сан-Джованни», — значится на табличке, а чуть ниже приписано: «Чувствуют

демонов».

— Взял его прошлой ночью, — объясняет Хай.

В другом ящике нет ничего кроме крошечной пробирки. «Яд для демонов», — написано ниже.

Не знаю, что это, но я обхожу это стороной.

Комната наполнена множеством приспособлений по нахождению и убийству демонов. По-

моему, прекрасное место для того, чтобы устроить тут пожар и нафиг уничтожить всю эту

ерундистику. Я замечаю свисающий с потолка спринклер.

Хм. Возможно, взрыв подойдёт больше.

Со всех сторон комнаты расположены ровные, гладкие, закрытые двери. И только одна из них

сильно отличается ото всех — огромная, деревянная, покрытая хитрой резьбой.

— Куда ведёт эта дверь? — спрашиваю я, и легкомыслие исчезает с лица Хая. Я даже не

знала, что он может выглядеть таким серьёзным. Не произнеся ничего в ответ, он распахивает дверь.

Она ведёт в тёмный длинный коридор, наполненный только неестественно серебряным

светом. Свечи будто разбросаны по коридору, уходящему в бесконечность. Такое ощущение, что в

туннель поместили кусочек ночного неба — чернильной бесконечной темноты, усеянной

серебряными огоньками.

Вскоре глаза привыкают, и я вижу, что все свечи стоят на полочке около изображений.

Каждая свеча установлена напротив портрета с серебряной табличкой, где написаны имя и дата. Я

соединяю всё вместе.

Я стою в усыпальнице тамплиеров.

Вокруг каждого большого портрета расположена серия снимков поменьше: это фотографии со

свадьбы, пикников, танцев, фото детей. Снимки, запечатлевшие лучшие моменты их жизни. Также

здесь лежат письма (одни написаны очень изящным почерком, другие — детскими каракулями),

медали, плюшевые медведи, детские рисунки. Частички прерванных жизней. Некоторые цветы уже

совсем завяли, а какие-то ещё свежи — видно, что их принесли совсем недавно. Лоскутное одеяло из

воспоминаний длиною в вечность.

Когда я умру, для моей могилы не найдётся ничего подобного. Никому ненужные тела всё

ещё используют в научных интересах? Иронично, но неудивительно, что я могу принести больше

пользы, будучи мертвой, нежели живой.

52

Пока мы идём по коридору, Хай не произносит ни слова, лишь наши шаги отражаются эхом в

тишине. Этот парад покойников, кажется, никогда не закончится. Хай останавливается возле одного

изображения, перекрещивается и склоняет голову в молитве. Вся полка усыпана цветами разной

степени увядания, а с фотографии улыбается семейная пара. Я их узнаю, это родители Джо.

Я их не знала, да и с их дочерью общаюсь лишь вынужденно, поэтому не чувствую, что

должна выказать им своё уважение. И, конечно же, я не молюсь. Мой разговор с Богом совершенно

безмолвен.

Я лениво рассматриваю соседнюю усыпальницу. Молодой парень, восседающий на

мотоцикле, на вид ему лет двадцать, и пожилая женщина, дожившая до шестидесяти лет. Судя по

остальным фотографиям, для тамплиера дожить до такого возраста — целое достижение. Хай всё

ещё молится, поэтому я прохожу немного вперёд, волоча ноги в одолженных у Джо кроссовках.

Словно подтверждая мою гипотезу, следующие фотографии тоже принадлежат молодому тамплиеру,

на этот раз совсем юной девушке. Я подхожу ближе и к своему глубочайшему удивлению понимаю,

что я узнаю её.

Свою мать.

Когда мне было одиннадцать, я упала с лестничной площадки второго этажа прямо возле

нашей квартиры и приземлилась на бетон. Мама тогда боролась с дверным замком, держа в руках

продукты из магазина, и в то же время спорила со мной. Это был типичный спор между подростком

и родителем — я была не согласна с наложенными ею запретами: никакой школы, никаких друзей,

никаких фильмов с рейтингом R, никаких убийств.

Знаете, всё как обычно.

Стиснув зубы, она вела себя спокойно и разумно, поэтому по сравнению с ней моё

недовольство (по существу, многословная версия «Но я хочу!») казалось каким-то детским. Будучи

загнанной в угол, я стала невменяемой. Я швырнула на пол свои покупки, разбив с оглушительным

треском стеклянные бутылки, затем пробила дырку в стене, сорвала и согнула перила второго этажа.

Не лучший момент моей жизни, но ведь меня сильно обидели.

Перила были оторваны, поэтому, покачнувшись, я упала со второго этажа и так сильно

ударилась головой о цемент, что в глазах потемнело. Совершенно сбитая с толку, я лежала,

судорожно глотая воздух.

Мама отбросила продукты в сторону (ничего при этом не разбив) и сбежала по лестнице,

находясь в ужасе от того, что я могла быть сильно травмирована или даже мертва.

А затем пришла в такой же ужас от того, что ничего из этого со мной не случилось.

Сейчас я чувствую себя почти так же. Словно из-под меня выбили землю. Словно под моим

черепом проломился бетон. Словно из лёгких выбило воздух. Только в этот раз именно я нахожусь в

ужасе от её реальной сущности.

— Меда? — пробирается через окутавшее меня замешательство обеспокоенный голос Хая.

Я использую его реплику:

— Аххх.

— Меда, что такое?

Я показываю, и правда, окончательно дойдя до моего сознания, вылетает из моего рта:

— Моя мама.

Хай глядит на фотографию, затем на меня. Я не свожу взгляда с улыбающихся маминых глаз.

Мне и не надо смотреть на Хая, чтобы знать, что он так же удивлён, как и я. Ну, может и не так, как я