Вниз и влево (СИ) - А. Эльстер - Страница 58

- Увы, - сказал Бенини, - Такую богомерзкую науку нельзя было постигнуть бессознательно. Дорога этой Эльзе - на костер!

А Тадеуш стоял на том самом месте, где стоял в тот памятный день, когда она вызволила его отсюда. Он видел, как наяву, их отчаянный побег. И вдруг ему стало ясно, как быть. Да, Эльза - его враг, но одновременно она - и друг! Это парадоксально, но когда он с ней столкнется, нельзя будет упустить из виду ни одно, ни другое. Если ему удастся удержать взглядом обе этих точки зрения, он сумеет поступить правильно, даже убив ее. Если нет - то просто совершит преступление.

... А священник, хотя и был искренен в своем гневе, интересовался и другими практическими последствиями их похода. Он заметил и подробно снял стеллаж, в котором достаточно хорошо сохранились защитные шлемы. Пусть они отличались от шлемов сторонников Тадеуша, но сходство было больше! Значит, вполне вероятно, что эти еретики связались с ведьмой. Это она их снабжает.

К тому же, если она способна делать ловушки, вроде этой у нее в поместье, то это может объяснить, почему лис Канарис кормит его баснями, а на каждом шагу Ватикан встречает препоны. Должно быть, она и там предложила свои услуги, и Абвер предпочел ее дьявольскую помощь помощи Церкви.

Но ничего, если ее изловить там, где она делает свои мерзкие машины, можно будет перехватить инициативу. Если удастся взять - хотя бы и с боем - доказательства ведьмовства, надо будет явиться прямо к фюреру с папской буллой!

***

Когда Тадеуш вернулся, Лодзянский ждал его в "кабинете". Он сразу заметил, что сын внутренне успокоился.

- Отец, - сказал Тадеуш, - Ты спрашивал, как я отношусь к происходящему. Я отвечу. Я понял, что вижу только один способ решить, прав человек или нет. Он прав, если он себе верен, - так я думаю. Мы никогда не договоримся с Эльзой... с тобой тоже. У каждого своя верность. Поэтому, отец, я решил сделать две вещи. Во-первых, я ухожу из Сопротивления. Раскол здесь - из-за меня. Нельзя заставлять людей выбирать между командиром и Христом, а то кем же я получаюсь? Я заберу с собой всех, кто захочет, но думаю, это будет несколько человек. Потому что я честно скажу, что амулет на моей груди - дьявольский. Я знаю, это правда так. А у остальных после нашего ухода не останется реального повода для распри. Эти оголтелые христиане успокоятся, а большинство местных - верующие.

- А если раскол не остановится из-за этого? - спросил Лодзянский, - Если после твоего признания как раз и начнется заваруха?

- Тогда так тому и быть. Этот узел нужно развязать сейчас, в любом случае, - ответил Тадеуш, - Дальше будет только хуже.

- Хм, ясно. А вторая вещь?

- Я... вызову на дуэль Эльзу фон Лейденбергер, мою подругу детства. Это будет бой до смерти. Я убью ее... или она меня.

- Ого! А это точно не святой отец промыл тебе мозги?

- Нет, - Тадеуш даже улыбнулся, - Я сам решил. Я убью ее, потому что между нами не может быть мира. Вражда между нами смертельна. Это правда, остальное - ложь. Но я не могу ей лгать! Я ее друг. Что ты так глядишь на меня?

- Мне казалось, жар у тебя прошел, но теперь я не уверен. Ты ее друг, поэтому ты ее убьешь. Подожди, мне надо повторить это себе несколько раз.

- Это безумно звучит, но так и есть. Главное - не потерять эту мысль до дуэли. А остальным... я скажу завтра утром, когда все соберутся.

***

Выслушав сына, Лодзянский про себя отметил, что поступил правильно. В рассуждениях Тадеуша, на его взгляд, наметился прогресс, - но если бы тот и впрямь сделал по-своему, до добра бы это не довело. Примирение "инквизиции" не было нужно. Признание командира Ковалевского в связях с дьяволом станет для них настоящим подарком. Это будет сигналом к началу резни, поэтому очень хорошо, что операция Лодзянского случится раньше.

...Утром двадцать седьмого октября, когда настало время общего сбора, Тадеуш ничего не успел сказать. В лагерь ворвалось человек двадцать - все в черных робах с капюшонами, закрывающими лица, как было принято среди самых непримиримых сторонников "инквизиции". Они взяли присутствующих под прицел - и с ними была девушка! Ее втащили на цепи за руки - расхристанную и безумную. Но в лагере ее тут же узнали.

- Грета! Это же Грета Крайн!

- Это ведьма! - возгласил один из "инквизиторов", - И сейчас мы завершим то, что не доделали! Мы дадим пример искупления!

Как по команде, двое, что держали Грету Крайн, разошлись в разные стороны, растягивая ее за руки на цепях. "Ведьму" облили бензином, и "инквизитор" затянул: "Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают..."

Факел полетел к ногам девушки - и она сама обратилась в факел, заходясь в долгом вопле. В толпе поднялись крики: на собрании присутствовали и те, кто крови никогда не нюхал, а просто помогал повстанцам в лагере. И тут раздалось:

- Смерть мракобесам!

Откуда ни возьмись, выскакивали люди Лодзянского, устремлялись за отступающими "инквизиторами", что, бросив все, скрылись в ближайшем коридоре. Но в погоню ушли не все. Милош вышел в центр зала:

- Слушай мою команду! Всем - разбиться на свои группы! Двигаться к их лагерям тихо, номера групп - в соответствии с номерами целей. Когда раздадутся взрывы - атаковать! Наши люди умудрились у них бомбы позаложить...

- Есть!!! - был ему ответом слитный рев. Милош кивнул про себя: все вышло, как говорил Лодзянский. Давно он не видел такого единодушия в их охваченных унынием рядах. Вот только...

Взгляд его скользнул к обгорелому, обезображенному телу на полу. Бойкая была девчонка... но теперь такие слова не шли на язык. Милош тряхнул головой, занимая место рядом с Тадеушем: поздно, поздно было думать об этом.

- Идешь, командир? - окликнул он племянника, - Или тут переждешь?

И тут он встретил взгляд Тадеуша. Никогда и ни у кого Милош не видел в глазах такой ярости.

Ни слова не говоря, тот развернулся и рванул в коридор, - будто и не он провалялся в лихорадке последнюю неделю.

***

...Через полчаса лагерь "инквизиции" пылал. Центр пещеры разворотило взрывом, но фанатики все еще отстреливались, отступая за самодельные баррикады.

Тадеуш короткими перебежками двигался вперед, держа за руку Ганса Прибке - он был провожатым для полицейских. Благодаря этому Прибке до сих пор оставался невредим - как и он сам, естественно. Они добрались до баррикады.

И тут Тадеуш вспомнил: нет, он не должен поддаваться ненависти! Не должен быть слеп! Только одно состояние духа делает войну - не преступлением. Только так он сможет сойтись на дуэли с Эльзой - и вложить в свой выстрел верный смысл! Эльза... она - враг. Но она - и друг! Он ни в коем случае не должен этого забыть!

Оставив полицейского, согнувшегося за баррикадой, он быстро встал во весь рост и метнул гранату... и тут очередь прошила его, швырнув назад.

Он никогда не бывал ранен пулями, но сразу понял: это смертельно. Он силился вздохнуть; воздух в грудь не шел, навалилось удушье, перед глазами поплыла чернота... Но испытывал он не страх, а недоумение. Почему не помог медальон? Неужели... дело было все же не в нем?

Конец. Ничего он не успел. Не донес до дуэли то, что понял. Да и правильно ли понял, раз так все закончилось?..

***

Отец Умберто сжал зубы, слушая оперативные отчеты о постигшем их разгроме. Бои еще шли, но плацдарм в катакомбах был потерян. Он, Умберто Бенини, ошибся в этих повстанцах. Они оказались не так просты, как казались, - и они его обошли. Их провокация с сожжением "ведьмы" была крайне бесчеловечна, но столь же эффективна... и оказалась действеннее провокаций его так называемых "фанатиков", задачей которых было углубить раскол. Невероятно! Кто там у них засел под видом повстанцев на самом деле?!