Братья Стругацкие - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 37

Кризис был ожидаемый. После повести «Хищные вещи века», проходившей через рогатки цензуры криво и трудно — как болт, который забивают в стену вместо гвоздя, — и после шквала большой политики, ударившего по СССР в 64-м, кризис получил надежную подпитку. Еще 20 февраля 1965 года Аркадий Натанович написал брату: «Борька, у нас, по-моему, с тобой назрел творческий кризис, за которым должно следовать что-то новенькое. Эх, нам бы посидеть спокойно и поругаться всласть несколько дней, то-то было бы славно! Я здорово устал, как и ты, наверное, а между тем меня не оставляет этакое возбуждение, когда хочется рваться с места, прискуливая, и мчаться к чистой бумаге и машинке, чтобы оформить какие-то неясные идеи, ворочающиеся в башке».

Но вот случилось давно предсказанное, и звездному тандему, надо полагать, небо показалось с овчинку. Когда читаешь «Комментарии к пройденному» Бориса Натановича, создается ощущение, будто не клеился сюжет. Но проблема сюжетного конструирования, как видно, являлась производной от гораздо более серьезной проблемы. На порядок более серьезной.

Стругацкие «заматерели». Очень важно сейчас понимать, до какого уровня доросли они тогда в советской литературной табели о рангах. Разумеется, им еще не тягаться было с зубрами советской «секретарской» прозы, но для многих толстых журналов они давно стали желанными авторами, хотя как бы и не первого сорта: не сановиты… к тому же фантасты… Зато среди представителей указанного жанра за братьями Стругацкими закрепилась истинная лидерская роль, которую до поры до времени делили с ними только Ефремов да в меньшей степени Казанцев. Стругацкие набрали авторитет. Их вещей ждали. К тому же они научились работать в исключительно высоком темпе и с исключительной энергией «пробивали» рукописи у издателей. Уже к середине 1960-х они располагали поистине звездной коллекцией книг. И по объему напечатанного с ними в то время никто из советских фантастов сравниться не мог.

Но не всё ведь зависит только от авторов.

В январе 1965 года Аркадий Натанович смятенно писал брату: «Положение в „Молодой гвардии“ катастрофическое. Ленке тайком передали верстку первого и рукопись второго выпуска „Фантастик“ с пометками и замечаниями директора, главного редактора и замглавного. Полный разгром… Видимо, дело идет о самом существовании альманаха — да это бы еще полбеды! — и о всем курсе фантастики в „Молодой гвардии“… Настроение у всех крайне подавленное».

Правда, с появлением статьи критика А. Румянцева «Партия и интеллигенция» в газете «Правда» (в номере от 21 февраля) возродилась какая-то надежда. Вроде бы наметилось некоторое идеологическое потепление, актуализировалась возможность «маневрировать». И такая ситуация продержалась до 1968 года — до ввода советских войск в Чехословакию.

Надо полагать, Стругацких мучило ощущение важной потери. Ощущение общее (подчеркиваем это) со значительной частью интеллигенции.

Стругацкие отчетливо понимали, что:

а) высказаться им, наверное, еще дадут — не то время, чтобы посадили;

б) суть их скрытых и острых высказываний «наверху», конечно, поймут, значит, общаться с «системой» станет труднее;

в) высказывание будет услышано «внизу», и даже уместно сделать его сейчас, на пике популярности;

г) несмотря на оставшуюся еще свободу спорить, ни о каком шансе «перетянуть канат» на правильную сторону, победить, переломить ситуацию, речи быть не может.

Оттепель стремительно отступала.

Немота еще не стала обязательной, но время XXII съезда прошло. Еще раз: нет шансов.

Войцех Кайтох очень точно уловил наметившуюся радикализацию.

«В конце 1965 года Стругацкие решились начать продолжавшийся до последних месяцев 1968 года писательский крестовый поход, результатом которого был ряд… почти открыто обвинительных произведений». Кайтох считает, что «взрыв диссидентского движения», случившийся в СССР после прихода к власти «неосталинской команды Леонида Брежнева», обеспечил «три года меньшей, чем при Хрущеве, неуверенной и относительной, но все же свободы, когда можно было протестовать, и… быть членом официального истэблишмента».

Вот братья Стругацкие и решили «поднять забрало».

Тогда, в Гаграх, братья, видимо, и подступились к идее «крестового похода». А уж приняв подобное, глобальное решение, они принялись отыскивать наиболее приемлемую идею сюжетной организации «войны».

В итоге Стругацкие решили остановиться на давней сюжетной задумке — биологической войне между двумя расами. Задумка эта возникла за несколько лет до «гагринского тупика» и теперь помогла выйти из кризиса.

Первые шаги звездного дуэта по новому пути создали основу для будущей повести «Беспокойство» — произведения на порядок более простого и прозрачного, нежели окончательный результат — повесть «Улитка на склоне». «Беспокойство» стало своего рода «побочным эффектом» творческого процесса, получившим сюжетную завершенность. Повесть появилась из-под пера Стругацких в марте 1965-го.

Это все еще прекрасный, бесконечно продолжающийся Мир Полдня.

Роль подмостков на этот раз сыграла далекая планета Пандора, на которой расположена База землян. Базу со всех сторон окружает Лес. В Лесу идет странная биологическая война. Туда уходят партии охотников и группы ученых. Вся повесть разделена на девять глав. В 1, 3, 5 и 9-й главах роль главного героя выполняет давно известный всем поклонникам братьев Стругацких Леонид Андреевич Горбовский — космодесантник и член Всемирного Совета. При публикации «Беспокойства» авторы «проложили» четыре главы, относящиеся исключительно к Базе, пятью дополнительными, посвященными странствиям по Лесу еще одного (известного по повести «Возвращение») персонажа — космобиолога Михаила Сидорова по прозвищу Атос.

Но повесть не удовлетворила Стругацких.

После того как родилось «Беспокойство», работа продолжилась. Новый вариант повести (это уже была «Улитка на склоне») покинул пространство «Полдня» и причалил во времени, которое почти равно понятию «настоящее». Иными словами, хронологически отделено от настоящего совсем незначительным промежутком. Ушла Пандора. Пропала База. Исчез Горбовский. Зато появились бюрократизированная до предела контора под названием «Управление по делам Леса» и ее внештатный сотрудник филолог Перец (главы 1, 3, 5, 6, 9, 10). А место Атоса-Сидорова занял сотрудник биостанции Кандид, оказавшийся в Лесу после крушения вертолета (главы 2,4, 7, 8, 11).

Последовательность возникновения отдельных фрагментов — трехшаговая.

Шаг первый:

— вариант с Базой и Горбовским (вошел в повесть «Беспокойство»);

— часть глав о Лесе и Сидорове/Кандиде[16] (вошли как в повесть «Беспокойство», так и в повесть «Улитка на склоне»).

Шаг второй:

— часть глав об Управлении и Переце (вошли в повесть «Улитка на склоне);

— оставшиеся главы о Лесе и Сидорове/Кандиде (вошли как в повесть „Беспокойство“, так и в повесть „Улитка на склоне“).

Шаг третий:

— последние главы об Управлении и Переце (вошли в повесть „Улитка на склоне“).

Судя по рабочему дневнику Стругацких, они несколько раз возвращались к тексту повести, дорабатывая его. Общий график работы над „Улиткой“ таков:

„Итого, встречались:

март: Гагры; 1 вариант

апрель — май: Л[е]н[ин]г[ра]д; начало Переца

май — июнь: М[о]скв[а]; Кандид

октябрь: Л[е]н[ин]г[ра]д; конец Переца

декабрь: Комарово; конец“.

„Беспокойство“ было опубликовано в 1990 году, то есть очень и очень нескоро, и при первой публикации состояло из одного цельного куска про Базу и Горбовского. Лишь впоследствии ее вновь, как было в изначальном замысле Стругацких, станут „прокладывать“ лесными главами с Атосом-Сидоровым.

В 1995 году Борис Натанович рассказал странную историю рождения и „воскрешения“ повести „Беспокойство“ из небытия:

„Уже летом 65-го мы поняли, что написали не то, что следовало нам писать, и осенью всё переделали, заменив Атоса Кандидом, Горбовского — Перецом, а научно-исследовательскую базу землян-коммунаров — Управлением по делам леса. Только Лес мы оставили в первозданном виде, хотя и он потерял изначальную свою атрибутику вместилища мрачных тайн и сделался символом Будущего, настолько чужого, настолько неадекватного нашей сегодняшней ментальности, что мы, по определению, не в силах даже понять — дурное оно, это Будущее, или хорошее… „Линия Горбовского“ в романе исчезла полностью. Сформулированные там идеи потеряли (для нас) всякую актуальность. И только спустя двадцать пять лет мы извлекли эту стопку страниц из архивов и перечитали текст, написанный в совсем иные времена и вроде бы совсем другими людьми. К нашему огромному изумлению текст нам понравился. Оказалось, что эта повесть (совершенно самостоятельная, не имеющая сколько-нибудь жесткой идейной связи с романом „Улитка на склоне“) не утратила полностью актуальности и читается так, словно написана была, все-таки, именно нами и, вроде бы, совсем недавно. Мы решили напечатать ее без всяких исправлений под названием „Беспокойство““.