Паноптикум - Хоффман Элис - Страница 69

– Не знаю, слишком ли много возьмут на себя члены Рабочего союза, но думаю, что они будут следить за вами очень внимательно. Если вы занимаетесь сомнительными сделками и прикрываете действия, представляющие опасность для рабочих, они, скорее всего, узнают об этом. Я думаю, теперь вам придется очень много времени проводить в суде. Но это не страшно, вы же адвокат.

Я достал из жилетного кармана часы. Я не сознавал до сих пор, как они тяжелы. Время, которое они показывали, не говорило о том, кем я был в прошлом, и никак не было связано с моим будущим. Я положил часы на стол.

– Вы полагаете, что, вернув мне мою собственную вещь, станете честным человеком? – спросил Блок.

– Я полагаю, что стану человеком. Не уверен, что вы можете сказать о себе то же самое.

Перед тем как оставить моего старого врага, я кинул последний взгляд на часы, которые носил столько лет. По сути, я никогда не считал их своими. Не знаю, был ли я честен, но от их груза я освободился. Выйдя из особняка, я встретил Агнес на углу. Мы поговорили о Джулиет, которая в этот момент была на пути в Калифорнию, и пошли с собаками в парк. Блок запирал пуделей в кухне. Он купил их для Джулиет и теперь не хотел их видеть. На этот раз я спустил их с поводков. Разбитое или нет, но сердце у меня, оказывается, было.

В КОНЮШНЕ было пусто, не считая нескольких голубей возницы, которые нашли здесь убежище на ночь, проникнув сквозь щели в дощатых стенах. Эдди теперь часто проводил время в этом мрачноватом месте вместе с Митсом и Нордом. Он вдыхал запах сена и вспоминал, как еще мальчишкой спал здесь рядом с лошадьми. Когда Эдди впервые привел волка домой, Митс приблизился к нему с чрезмерной фамильярностью, что волку не понравилось, но потом они поладили, заключив мир поневоле и игнорируя друг друга. Рука у Эдди все еще была забинтована, но болела уже меньше. Очевидно, кости срастались, чего нельзя было сказать о сердце. Проблема с этим органом заключалась в том, что он вызывает болезненные приступы желания и сожаления, напоминая человеку, что ничто человеческое ему не чуждо.

К Эдди вернулась его прежняя бессонница, и он даже старался как можно дольше не спать, подбадривая себя кофе и джином. Когда он все-таки смыкал глаза, дремля в кресле или прижавшись головой к стене конюшни, ему снилась Коралия. Она то плавала в реке, то лежала в его постели, но была недоступна, и эти сны приводили его в лихорадочное и подавленное состояние. Его преследовали строки из ее письма: «Я не люблю тебя и не могу притворяться. Меня выдают за француза, друга семьи, и я уезжаю к нему во Францию. Пожалуйста, не пытайся меня разыскивать и постарайся меня забыть».

Эдди старался последовать ее совету, но оказалось, что это невозможно. Он стал целенаправленно пить – не ради удовольствия, а чтобы забыться. Ему не хватало общества возницы, и он начал понимать, что заставляет человека пристраститься к опиуму. Ему заменителем опиума служил джин, потому что только он позволял ему погрузиться в глубокий сон без снов. Он гнал от себя мысль, что скоро станет бездомным. Через несколько дней в это помещение должен был въехать новый жилец, торговец скобяными изделиями, который арендовал здание целиком. В переулке он собирался установить плавильную печь, а мезонин ему был нужен для складирования готовых изделий. К первому июня Эдди был обязан выехать. Найти новое жилье представлялось ему невыполнимой задачей. Трудность усугублялась, во-первых, тем, что ему нужно было светлое помещение, желательно под крышей, а во-вторых, наличием двух собак, одна из которых своими размерами и характером ничем не отличалась от волка. В алкогольном чаду у Эдди мелькала мысль, не поселиться ли во владениях Бека, построив там хижину. Он будет жить там, как и старый отшельник, в одиночестве, с разбитым сердцем, избегая человеческого общества. Но зато рядом будет река. Однако, протрезвев, Эдди понимал, что это невозможно, ибо предсказания старика неминуемо сбудутся, бетон и кирпич скоро вытеснят леса и луга. Там не будет места ни для диких птиц и зверей, ни для людей, желающих вырваться из тенет городской жизни.

Вскоре Эдди снял повязку с шиной с руки. Он и без врача видел, что она вполне зажила. Он размышлял, куда ему все-таки податься – может быть, в Куинс или даже на одну из картофельных ферм на Лонг-Айленде, когда пес-волк вдруг зарычал, шерсть у него на загривке встала дыбом. Митс тоже повернул голову в сторону задней двери, выходившей в переулок. Эдди взял в стойле вилы и, приказав слишком дружелюбному питбулю оставаться на месте, взял с собой волка и вышел в переулок. Здесь стояла вонь, доносившаяся со свалок и отхожих мест. Накрапывал дождь. Эдди никого не видел в темноте, однако Норд рычал все более злобно и внезапно рванулся вперед.

– Отзовите его, пожалуйста, умоляю вас! – раздался низкий и звучный мужской голос.

Эдди схватил волка за ошейник. Ночь была темная и звездная, но в узком переулке была видна лишь небольшая полоска неба. С приближением лета в промежутках между зданиями накапливался нагретый воздух, и было жарко, как у плиты. То ли из-за жары, то ли в предчувствии возможной стычки Эдди вдруг вспотел. Глаза его привыкли к темноте, и он различил смутно вырисовывавшуюся фигуру человека. Голова его была опущена, он рассматривал дыру, проделанную в его вязаном плаще зубами волка.

– Я пришел, чтобы вам помочь, – произнес незнакомец, не поднимая головы, – и не хочу вас пугать.

Эдди расхохотался. Не говоря уже о таком грозном оружии, как вилы, с ним был свирепый зверь отшельника.

– Интересно, как бы это у вас получилось? – спросил он.

Незнакомец сделал шаг вперед, и Норд опять рванулся к нему. Однако Эдди крепко держал волка за ошейник, ошеломленно глядя на стоящего перед ним человека. Тот был весь покрыт длинной шерстью, так что черты его лица трудно было различить. Вид у него был дикий и устрашающий, а между тем под шерстяным плащом на нем был хорошо сшитый костюм.

– Я человек, хотя в это трудно поверить, – сказал незнакомец, явно привыкший к недоверчивости, а то и враждебности окружающих.

Эдди глядел на него с откровенным любопытством, жалея, что с ним нет его камеры, и он не может запечатлеть эту необыкновенную встречу. Как бы он ни был пьян, он оставался фотографом.

– Мир очень разнообразен и удивителен, но многие этого не понимают, – ответил он. – Люди не такие, какими кажутся.

– Согласен. А этот зверь тоже не собака, какой кажется, – сказал незнакомец, с опаской глядя на Норда. – Собаки обычно относятся ко мне лучше, чем к другим людям. – Он был прав. Собаки часто обладают прямо-таки сверхъестественным чутьем, позволяющим сразу оценить человека, в то время как дикие звери лишены способности различать такие тонкости, потому что человек занимает незначительное место в их жизни. Между тем Норд вроде бы признал незнакомца за своего и, утвердив свое первенство в отношениях, стал относиться к нему более благосклонно. Тот вздохнул с облегчением.

– Нам может понадобиться волк там, куда мы отправимся, – заявил он.

– Сэр, час слишком поздний, чтобы отправляться куда-либо, – рассмеялся Эдди.

Незнакомец, однако, думал иначе. На Десятой авеню их ждет нанятый им экипаж, сообщил он и представился как Реймонд Моррис, житель Бруклина и преданный друг Коралии Сарди.

Услышав это имя, Эдди сразу протрезвел.

– Мне лучше не впутываться в дела, связанные с мисс Сарди, – сказал он. – Она написала мне письмо, в котором недвусмысленно заявляет, что не хочет меня видеть.

– Это ошибка. Коралия не могла написать вам письмо. Она не умеет писать.

Эдди воззрился на него в недоумении, потому что Коралия говорила ему о своей любви к книгам.

– Говорите, что хотите, но я получил от нее письмо, – возразил он. Письмо до сих пор лежало в ящике стола рядом с его кроватью, хотя он раз сто собирался его сжечь.

– Вы получили то, что сфабриковал Професссор. Музей закрыт, все служащие распущены. Он держит Коралию взаперти, чтобы она не убежала. Надо, чтобы вы поехали со мной, так как мне лучше не появляться в этом доме. И было бы неплохо, если бы нас сопровождал волк.