Паноптикум - Хоффман Элис - Страница 64

ДЕНЬ БЫЛ в разгаре, когда Морин постучала в дверь. Воздух к этому времени прогрелся, и в спальне Коралии было душно. Не получив ответа, служанка приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

– Даже если ты заболела, все равно когда-то приходится просыпаться, – произнесла она и вошла в комнату, уверенная, что у нее есть средство против любого недомогания, какое может поразить ее воспитанницу. Коралии хотелось, чтобы Морин хоть раз оставила ее в покое. Она была не в том состоянии, чтобы общаться с людьми и разговаривать с ними – и тем более с Морин, у которой был просто талант угадывать ее настроение. Замкнувшись в себе, Коралия спряталась под одеялом, а служанка между тем поставила поднос с чаем и печеньем на прикроватный столик. Коралия заползла еще глубже под одеяло, когда Морин начала было раздвигать шторы.

– Не надо, – жалобно попросила она. Морин бросила на нее тревожный взгляд, и Коралия добавила: – У меня глаза от света болят.

Она не хотела, чтобы Морин увидела у нее на запястьях два алых кольца, которые постепенно бледнели, но были еще заметны.

– А кроме глаз ничего не болит? – Морин знала свою воспитанницу слишком хорошо и сразу поняла, что глаза – не единственная проблема. Присев на край кровати, она немного спустила одеяло и перед ней предстали шрамы. Она испуганно втянула в себя воздух, затем взяла руку Коралии и провела пальцем по следу, оставленному леской.

– Что произошло? – спросила она в смятении. – Готова поспорить, без мужчины тут не обошлось. Не может быть, чтобы это был фотограф, – я предупредила его, что сотру его в порошок, если он тебя обидит.

– Нет, это не он.

Морин вскочила со свирепым выражением лица, словно собиралась бежать и немедленно наказать преступника.

– Тогда кто? Где этот изверг?

– Надеюсь, далеко отсюда.

Морин понизила голос.

– Он добился того, чего хотел?

Коралия отрицательно покачала головой.

Служанка принесла из кухни настойку из корня морены и чертополоха, чтобы сделать Коралии припарку. Она утверждала, что припарка залечит шрамы. Чертополох был распространенным средством, хотя бродячие собаки погибали, если пытались жевать его на полях.

– Надо сообщить твоему отцу, – сказала Морин, обработав раны Коралии припаркой.

– Нет, ни за что не говори с ним, слышишь?

Коралия произнесла это так категорично и угрюмо, что Морин заподозрила причину и с посеревшим лицом спросила:

– Он что, тоже принимал в этом участие?

– Это был доктор, которого он пригласил, чтобы проверить, не потеряла ли я невинность. Джентльмен решил, что должен помочь мне это сделать. – Коралия была так переполнена чувствами, что уже ничего не могла утаить от Морин, и испытала облегчение, рассказав ей также и о ночных представлениях, которые раньше держала в секрете от служанки. – Предполагалось, что это один из обычных номеров нашей программы. Однако в некотором отношении это имело даже более тяжелые последствия для меня, чем поползновения этого жуткого доктора.

Морин плакала.

– Я всегда думала, что этот дом – неподходящее место для тебя, но гнала от себя эту мысль. Ты заслуживаешь лучшего! – с горячностью воскликнула она. – И ты его получишь! – На ее лице, залитом слезами, отразилась решимость. – Ты будешь жить нормальной жизнью, и тогда поймешь, что любовь не имеет ничего общего с тем, что ты видела под крышей отцовского дома.

Коралия невольно вспомнила татуированную женщину, которая приняла ее за проститутку.

– Вряд ли какой-нибудь мужчина, знающий меня, захочет меня после всего, что я делала.

– Ничего подобного, Кора! Посмотри на меня. Можно ли было подумать, что более или менее приличный человек захочет когда-нибудь иметь со мной дело? Что он приедет из Виргинии и будет ждать меня у дверей моего дома, несмотря на то, что я безнадежно изуродована? Но для мистера Морриса важна не моя внешность. Мужчины есть мужчины, и у них свои слабости, как и у нас, но лучшие из них умеют разглядеть нашу сущность. – Морин взяла Коралию за подбородок и посмотрела ей в глаза. – Если бы у нас не было душевных травм и грехов, мы были бы ангелами, а ангелы не могут любить так, как любят мужчины и женщины.

– А как насчет монстров? – спросила Коралия, тоже вся залитая слезами к этому моменту. – Они тоже могут любить?

Морин нежно погладила темные волосы своей воспитанницы.

– Конечно, могут, – проговорила она. – Потому что мы знаем, что они уже любят.

МУЗЕЙ РЕДКОСТЕЙ И ЧУДЕС так и не открылся в этом сезоне. Немногочисленные посетители, постучавшиеся в дверь и не получившие ответа, были удивлены, но не слишком расстроены, поскольку развлечений вокруг хватало. Обещание профессора Сарди открыть бесплатный доступ в музей в случае, если он не представит публике Загадку Гудзона, не могло быть выполнено – у него не хватало средств платить артистам или по счетам. Обнаружив, что ящик с его мифическим чудом исчез из мастерской, Профессор запил. Он поверил, что это дело рук возницы, который бесследно исчез, и до поздней ночи можно было слышать проклятия, раздававшиеся по адресу этого неисправимого преступника.

Приближались последние выходные мая, и улицы Кони-Айленда уже заполнили толпы людей, стремившихся отдохнуть от города и отвлечься от тягот своего шаткого существования. Вот-вот должен был открыться во всем своем обновленном великолепии Дримленд и начаться сезон, когда все пляжи будут усеяны прибывшими с Манхэттена телами, все купальни, включая бани Ленца и Тонтона, будут переполнены. По эспланаде Айрон Пир прогуливалось все больше людей, наблюдавших за подготовкой аттракционов, покраской коней на карусели Джонсона и проверочными запусками пустых вагончиков на гигантских «американских горках», чей грохот был слышен по всей округе.

Официальных объявлений о закрытии музея не делалось, просто его двери были заперты. Профессор проиграл в состязании со своими коллегами, многие из которых его не уважали и не верили, что увидят Загадку Гудзона. Он был известным мошенником, игравшим на наивности неопытных зрителей, которых можно было убедить в реальности русалок и девушек-бабочек, тогда как на самом деле они были просто людьми с физическими дефектами и их лишь сильно гримировали и одевали таким образом, чтобы они казались порождением ночных кошмаров или мечты. Что было реально, так это падение доходов и невозможность поправить дела с помощью Загадки Гудзона. Черепаху теперь кормили травой вместо салата и свежих овощей, птицы в клетках клевали объедки с хозяйского стола.

Когда в день предполагавшегося открытия «живые чудеса» прибыли в музей, их встретила страшная вонь огромной прогнившей рыбины, которую сжигали во дворе вместе с мусором. Кусочки чешуи поднимались в воздух и кружились в майском небе, как какие-то серебряные осы. Морин разговаривала с артистами сквозь занавеску на дверях, не осмеливаясь открыто сказать им, что в них больше не нуждаются. Она старалась говорить суровым тоном, потому что слова сочувствия в сложившихся обстоятельствах были бы неуместны. Малия, выступавшая у них с семи лет, плакала в объятиях своей матери, все остальные сгрудились толпой, не в силах поверить, что внезапно остались без средств к сущестованию.

Во всех развлекательных заведениях Кони-Айленда штаты к началу сезона уже были набраны, и даже в самых непрезентабельных было практически невозможно найти работу.

– Можно ли поступать с нами таким образом после стольких лет работы? – спросил один из братьев Дюрант.

– Нельзя, – отвечала Морин. – Но он так поступает.

– Да чтоб ему сгореть в аду! – воскликнула мать Малии, несказанно всех удивив, так как до сих пор считалось, что она говорит только на родном португальском языке. – Ничего другого он не заслуживает!

Коралия хотела попросить у всех прощения, но Морин остановила ее.

– Это твой отец так решил. Может быть, на будущий год он опять наймет их всех. Жизнь непредсказуема.