Аромат лимонной мяты. Книга первая (СИ) - "spring_twister" - Страница 84

– Исключено. Об этом нужно было договариваться до того, как ты дал свой. Поэтому ходи и бойся! — вернула ему угрозу девочка. — Рассчитывать ты можешь только на мое слово. И предваряя возмущенные вопли, я его держу, оно мне дорого.

– В честное слово играешь? По-твоему, шантаж это благородно? — мрачно поинтересовался Билл.

– Кто бы говорил! Ты только что весьма благородно, как и подобает, очевидно, настоящему мужчине, угрожал детям, которые младше тебя на шесть лет. Мол, сидите тихо, как мыши под веником, а не то я вас одной левой. Зачем? Ты не мог не знать, что конфликт спровоцировал Вуд, потерявший берега и прилюдно, вероятно, тоже от избытка благородства, оскорбивший учителя. Что твой брат в этом вообще не участвовал. Что инцидент был исчерпан. Но нет, ты решил продемонстрировать своему венскому хору мальчиков-зайчиков, что папа-медведь бдит. А заодно доказать себе, что ты храбро, несмотря на „цыц“ сверху, будешь отстаивать интересы своих. А мы должны были скромно поднять лапки? На это был расчет?

Уизли ответить не успел: они подошли к каменной статуе уродливой горгульи, скрывающей вход в кабинет Альбуса Дамблдора. Билл склонился над статуей и неслышно что-то прошептал, вероятно, пароль. Стена с горгульей отъехала в сторону, открывая проход. За ней показалась винтовая лестница, спешащая вверх. Мелисса шагнула вперед.

– Мы тебя дождемся, Лисса, — дружно сказали Люциан и Теренс перед тем, как горгулья вернулась на свое место.

***

Лестница, подобно эскалатору, привезла ее на верхнюю площадку. Оказавшись перед массивной дубовой дверью с молотком в виде грифона, девочка быстро проверила ментальные щиты на прочность и, решив для себя, что в разговоре с Дамблдором будет максимально тянуть время в ожидании Снейпа, отвлекаясь на все подряд, протянула руку, чтобы постучать. Едва она это сделала, как дверь распахнулась.

Круглый и просторный, кабинет директора был под завязку забит разномастными столами и столиками, заставленными разнообразными волшебными приборами и артефактами. Весь этот магический хлам издавал какие-то звуки, диссонирующие друг с другом. Казалось, каждый предмет хотел перещеголять один другого. В общем, на субъективный взгляд Мелиссы, обстановка была совершенно не рабочая.

Плюс еще все стены были увешаны портретами прежних директоров и директрис. Некоторые из них спокойно дремали в массивных рамах, другие переговаривались о чем-то вполголоса, а кое-кто разглядывал девочку.

О волшебных портретах она узнала давно, еще от леди Блэк. В магическом мире их было два вида — посмертные и прижизненные. Если говорить о посмертных, то тут были варианты. Например, портреты волшебника, нарисованные при жизни, хранили неподвижность, но после смерти мага объединялись в единую сущность и оживали. Естественно для этого необходимо было отдельно зачаровывать каждую картину. В этом случае, человек, изображенный на портрете, мог бродить между рамами, а его память соответствовала моменту написания последнего. Существовал и иной путь. Некоторые волшебники заколдовывали сами себя. И после их смерти появлялся портрет, который помнил все, даже последние минуты перед смертью.

Критическим взглядом оглядев портреты бывших хозяев кабинета, девочка подумала, что здесь, видимо, имел место комбинированный вариант.

Что до прижизненных живых портретов, то они запечатлевали мага в его конкретном возрасте, как отдельное существо. Такой портрет мог оперировать только теми воспоминаниями, что у него были на момент написания картины, и был лишен возможности путешествовать по другим картинам. Считалось, что создание прижизненных живых портретов негативно отражалось на психике изображенного волшебника.

Если портрет был нарисован после смерти мага, ожить он просто не мог.

Отвлекшись от созерцания живописи, Мелисса продолжила осмотр комнаты. В центре нее стоял громадный письменный стол на когтистых позолоченных лапах с большим креслом-троном. Его сидение и спинка были обиты красным бархатом с золотой бахромой. За креслом, на высокой жердочке сидела большая алая птица, с длинным хвостом, золотыми когтями и клювом.

– Это феникс. Правда, он великолепен?

Сзади тихонько подошел Дамблдор. На директоре была ярко-красная мантия, затканная золотыми пчелами, и такой же высокий колпак, на ногах — парчовые туфли с загнутыми носами. Он с такой счастливой улыбкой смотрел на Мелиссу, словно видеть ее сегодня было для него огромной радостью.

– Весьма. И потрясающе сочетается с вашей мантией, — ответила девочка и подумала: „Да у него мания величия! Трон в Большом зале, трон здесь. Мантия, как у Наполеона в день коронации, только горностая не хватает. Или пчелы — это отсылка к Меровингам(1)? Тогда мания величия в квадрате!“

– Присаживайся, — директор указал ей на кресло для посетителей. — Мы сейчас с тобой попьем чаю и побеседуем.

Пока Дамблдор ставил на стол чайный сервиз с бегущими по белому фарфору фигурками кентавров и вазочки с карамельками, внимание Мелиссы привлек портрет мрачного мужчины, который пораженно уставился на нее.

Да, она уже видела его раньше, в доме Блэков. Вальбурга пояснила ей, что это портрет их предка Финеаса Найджелуса Блэка, который в начале века был директором Хогвартса. В тот день девочка попыталась с ним поговорить. Однако нарисованный Блэк, оказавшийся более гордым и высокомерным, чем Вальбурга во плоти, схожего желания не выказал и лишь задрал нос, отвернулся и ушел с портрета прочь. Сейчас, тем не менее, он выглядел взволнованным: подмигивал, подавал какие-то знаки, прикладывал палец к губам.

– Тебя заинтересовали портреты? — спросил директор, заметив, что девочка отвлеклась, и проследив ее взгляд.

– Люблю хорошую живопись. Правда, предпочитаю импрессионистов, — поддержала светскую беседу Мелисса и, вовремя вспомнив о своем мнимом невежестве, нерешительно произнесла. — Это что-то вроде колдографий?

– О нет, гораздо более сложное и интересное волшебство, — Дамблдор, неожиданно заговоривший лекторским тоном, откинулся на спинку кресла. — Они обладают личными воспоминаниями, умеют говорить, в отличие от колдографий, которые с людьми не контактируют, и переходить из рамы в раму любых картин в пределах одного здания. Некоторые весьма интересные собеседники. Но при разговоре с портретом нужно быть осторожным и помнить, что если он сам начинает рассказывать о каком-либо событии, то это воспоминание теряется навсегда. В ответ же на конкретный вопрос – нет.

Информация была в новинку: стала понятна ошибка, допущенная в давней беседе с лордом Блэком. Ведь никаких конкретных вопросов она не задавала, а лишь канючила что-то вроде, ну поговорите со мной, ну расскажите мне что-нибудь. Фактически она вынуждала бедного Финеаса инициировать разговор, гарантированно обеспечивающий ему ранний склероз.

„Дура!“ — обругала себя девочка, бросив виноватый взгляд на ехидно ухмыляющегося лорда Блэка, сделала себе пометку при первой возможности извиниться перед ним, а заодно решила уточнить на будущее:

– А если обсуждается широкая тема? Допустим, вопрос прозвучит так: чем вы занимались в тысяча, например, девятисотом году?

– Что ж, в таком случае воспоминания не пострадают.

Мелисса на мгновение задумалась и потерла подбородок, припоминая, что в доме Лили и Джеймса тоже были портреты и движущиеся картины, кажется, даже в ее детской. Интересно, где они? Помнят ли об одном прелестном томном вечере? И если да, истинны ли эти воспоминания?

– А что еще они могут? Например, преподавать в школе? Или свидетельствовать в суде? Или продолжать работать по специальности? Например, если изображенный был целителем, он же может консультировать и с холста! А портрет можно заколдовать? Или уничтожить? Или, я не знаю, копировать? — затараторила Мелисса с энтузиазмом неофита.

Положа руку на сердце, было все равно, может портрет зарабатывать на жизнь болтологией или нет. Ее интересовал лишь вопрос, касающийся правосудия, в общем, поэтому она его и воткнула в середину, чтобы не слишком выделялся.