Твое имя после дождя (ЛП) - Альварес Виктория - Страница 4

С нарочитым спокойствием он пошел по направлению к свету, который мерцал словно маяк среди посеребренных дюн прямо за балками, установленными Дэвисом двумя днями раньше у входа в гробницу. Четыре комнаты, переполненные погребальной утварью и мумия легендарной принцессы, находящееся в одном из саркофагов, покрытых золотыми пластинами, не могли не вызывать искушение у расхитителей гробниц.

Молодой человек провел рукой по давно небритому подбородку, пытаясь придать себе беззаботное выражение лица, и поприветствовал улыбкой солдат, нанятых начальником на случай того, если присутствия феллахов будет не достаточно, чтобы не подпускать бессовестных воришек. Трое чистокровных англичан не старше Лайнела, сгрудились вокруг маленькой газовой лампы и старой кофеварки, издающей соблазнительный сладкий аромат свежесваренного ahwa mazboot (один из вариантов приготовления кофе в Египте — прим.пер.).

— Доброй ночи, ребята, — поздоровался он. — Чертовски холодно!

— И не говорите, господин Леннокс. Мы знали, что жара в пустыне беспощадна, но это уже слишком, — поддакнул один из солдат, пытаясь поплотнее завернуться в одеяло и покрепче обхватить чашку с кофе. — Не хотите немного?

— Спасибо, Дэвидсон, но я не могу себе этого позволить. У меня много дел.

— Собираетесь работать посреди ночи? — удивился второй из солдат. — В это время?

— Боюсь, у меня нет выбора, — проворчал Лайнел. — Меня отправил сюда сам Дэвис, обнаружив сегодня вечером, что мы забыли кое-какие инструменты в помещении с саркофагом. И так как завтра прибудут первые представители органов власти, которые захотели присутствовать на вскрытии пирамиды, то мы не можем себе позволить произвести плохое впечатление. Особенно когда тут постоянно крутятся Скиапарелли и типы из Итальянской археологической миссии, в надежде выяснить что у нас в руках прежде, чем появятся официальные публикации в газетах. Слишком многое поставлено на карту.

— Полагаю, что помимо представителей «Times», прибудут члены Службы древностей [5], — рассуждал Дэвидсон, самый бойкий из ребят. — И, возможно, высокопоставленные чиновники.

— Горстка политиков, считающих себя причастными к археологии, и оттого оскорбленными тем, что их не пригласили, — согласился Лайнел. — Дэвис мне рассказал пару часов назад, что, возможно, приедет сам губернатор.

Молодой человек удивленно присвистнул, приподняв брови над большими светлыми глазами.

— Значит, будет не лишним поинтересоваться как у него дела. Он, должно быть, превратился в комок нервов. К рассвету здесь будет целая толпа журналистов!

— Это еще одна причина для того, чтобы все привести в порядок.

Солдаты согласно закивали. Дэвису ничего не оставалось кроме как удовлетворить просьбу Лайнела подойти к склепу.

«Не хочу произвести плохое впечатление», — сказал он ему накануне.

«Я предупредил охрану о том, чтобы они не разрешали никому заходить, пока мы не заберем забытые инструменты. И чтобы это было в последний раз!» — Лайнел с усилием склонил голову перед начальником. Это последний раз, когда он это делает. Если все пройдет так, как он спланировал, то через три дня он будет уже на борту корабля, который доставит его из Александрийского порта в Лондон.

— Останьтесь с нами, когда закончите, если не очень устали, мистер Леннокс, — попросил Дэвидсон.

— Да, нам очень нравится слушать ваши истории. Остальные археологи кажутся такими же закостенелыми, как их мумии. Вы еще не дорассказали нам про новобрачную графиню…

Лайнел не смог сдержать усмешку. Бедные парни, ему почти стало стыдно за то, что он собирался сделать втайне от них. Остается надеяться, что никто ничего не заметит.

— Хорошо, — пообещал он со своей лучшей улыбкой на устах. — Но будет лучше, если я как можно быстрее примусь за работу. У вас нет случайно запасной лампы в долг?

Один из солдат пошел поискать лампу в одном из мешков, лежащих у забора. Вскоре он вернулся с маленькой масляной лампой и протянул ее Лайнелу.

— Удачи вам внутри, — сказал он, прощаясь. — И берегитесь проклятий!

Лайнел поднес руку ко лбу, отдавая честь. Пустынный ветер дул как никогда сильно, когда он входил в сумрачный коридор, держа лампу на вытянутой руке, чтобы хорошо видеть, куда наступать. За спиной был слышен гомон солдат, но вскоре он смолк. Когда Лайнел повернул направо, то воцарилась тишина, как если бы стены, построенные тысячи лет назад, не хотели отражать эхо от слов, которые, без сомнения, были бы кощунством.

Внезапно Лайнел остановился на несколько секунд, тяжело дыша. Он был совершенно один.

Спертый воздух все еще ощущался, несмотря на то, что гробницу открыли две недели назад. «Это запах смерти, который остается после нас, — подумал он, продолжая углубляться в полумрак. — Этот запах не имеет ничего общего с тленом. Лучше поторопиться».

Мересаменти [6]. Это имя повторялось вновь и вновь на стенах захоронения.

Принцесса Мересаменти, самая известная дочь Неферхе-перура Аменхотепа, более известного как Эхнатон [7], инакомыслящий фараон, проклятый, который во время своего правления хотел предать забвению прежнего бога Амона, заменив его другим божеством.

Время правления Эхнатона было обагрено кровью, точно также, как и при его любимой дочери. О Мересаменти было известно больше, чем обо всех других принцессах, когда-либо рождавшихся на земле Кемет [8], несмотря на то, что до сих пор не было найдено ее захоронение. И это не потому, что археологи не старались его найти с того момента, как начались первые раскопки Фиванского Некрополя [9]. Для любого, связанного с египтологией, она была почти легендарным персонажем. В Амарнских письменах [10] говорится, что ее лицо было похоже на обманчивый пустынный мираж, а улыбка навевала мысли о гниющей крови из смертельной раны. На всех ее возлюбленных обрушивалось проклятье — страсть, которую они чувствовали к принцессе, заставляла их убивать и умирать.

Даже ее прозвище отражало сущность этой женщины. Возлюбленная ада. Женщина, способная довести мужчин до гибели.

Мерцающее пламя лампы, казалось, оживляло росписи, покрывающие стены склепа. Одна из них так поразила Лайнела, что он остановился перед ней на несколько минут: там была изображена Мересаменти, сидящая с зеркалом в правой руке. Молодой человек поднял повыше лампу, чтобы получше рассмотреть изумительную фреску, которую Дэвис назвал «величайшее сокровище гробницы». Каждый раз, когда Лайнел смотрел на нее, по его телу словно пробегал чувственный разряд. Взгляд его темных глаз застыл на изгибах, угадывавшихся меж складок льняного полотна черного цвета, так редко встречавшегося на погребальных фресках, при этом ей этот цвет подходил как нельзя лучше. Под тяжелым золотым ожерельем со стеклянными бусинами виднелась высокая обнаженная грудь, а в волосах сверкала диадема, украшенная перьями стервятника.

«Как жаль, что мне не довелось познакомиться с ней, — думал Лайнел, будучи не в силах отвести взгляд от ее груди. — Думаю, я родился не в ту эпоху».

Вдруг что-то всколыхнуло пламя лампы. Лайнел снова продолжил путь к саркофагу. Поток леденящего воздуха, берущего свое начало в глубинах гробницы, коснулся пряди его волос. Молодой человек презрительно усмехнулся.

— Да ладно, не время сейчас для фокусов, — тихо проговорил он, продолжая идти, твердо держа лампу в руках. — Если то, что говорят о тебе легенды — правда, то не думаю, что в Египте найдется, хоть один мужчина, способный вызвать твое возмущение.

Лайнел предполагал, что помимо четырех саркофагов, покрытых толстыми золотыми пластинами, мумия Мересаменти погребена в закрытом склепе. Не было необходимости в устройствах профессора Куиллса, чтобы понять, что здесь бродит неприкаянная душа.

«Интересно, чтобы в подобной ситуации сделал бы Александр», — подумал он. Любезничал бы с мертвой принцессой? Разумеется, нет. Скорее всего, обвинил бы Лайнела в надругательстве над святыней. Он всегда так делал.

Он второй раз повернул за угол, спустился по очередному лестничному пролету и внезапно оказался в погребальном зале. Здесь покоилась Мересаменти, завернутая в тесные бинты и защищенная сотнями амулетов, спрятанных в каждой складке. Миндалевидные обсидиановые глаза, инкрустированные в крышку саркофага, казалось, посмотрели с недоброй насмешкой, когда Лайнел прошел рядом, едва удостоив ее недоверчивым взглядом. В отличие от распространенного мнения, самым интересным в том зале была вовсе не мумия принцессы, и не бесчисленные предметы великолепной утвари. Совсем напротив, Лайнел остановился у самой дальней стены, на которой тщательнейшим образом был изображен суд Осириса. Именно это он и искал.