Рискованное приключение (ЛП) - Эшли Кристен - Страница 13

— Привет, Нина.

— Привет.

— Он называется «Карма», — сказала она.

— Что?

— Ювелирный магазинчик. У них много прекрасных вещей. «Карма».

— «Карма». Спасибо.

— Без проблем, — ответила она, потом повернулась и ушла.

Не успела я понять, что происходит, как Макс уже посадил меня на диванчик. Я не успела даже снять пальто и сумочку. И так же быстро Макс сел рядом со мной.

— Макс, — начала я, но он не слушал. Он стягивал свою куртку и в процессе дважды врезался в меня рукой. Потом он перекинул куртку через стол на противоположный диванчик, повернулся ко мне и сказал:

— Пальто.

Я вжалась спиной в угол, сняла с плеча сумочку, и Макс, забрав ее у меня, тоже перекинул ее через стол. Я смотрела, как она летит и приземляется на куртку Макса.

— Ты только что бросил мою сумочку, — сообщила я ему.

— Да, — ответил он и потребовал: — Пальто.

Я уставилась на него, размышляя, что спор насчет пальто, а также насчет того, что я бы предпочла, чтобы Макс сидел не рядом со мной, а напротив, только отдалит мой ужин. Так что, все также вжавшись в угол, я стянула пальто. Макс взял его и тоже перекинул через стол.

Настоящий джентльмен.

— Макс...

Он повернулся и наклонился ко мне, положив одну руку на стол, а другую — на спинку дивана. Из-за этой неожиданной близости его крупного тела, из-за воздействия его ясных серых глаз, а также оттого, что все еще была зажата в углу, я замолчала.

— Расскажи мне, Герцогиня, как получилось, что американка разговаривает таким образом?

Я еще секунду смотрела на него, а потом пробормотала:

— Это долгая история.

Макс через плечо осмотрел ресторан, повернулся ко мне и заметил:

— А здесь и не фаст-фуд.

— Плохо, учитывая, что я голодная.

— Итак, американский паспорт и английский акцент, — подсказал он, не обратив внимания на мое замечание.

— Англичане говорят, что у меня американский акцент, — сообщила я.

— Они ошибаются.

— Вообще-то, они правы.

Он покачал головой:

— Ты не ответила на мой вопрос.

Я вздохнула и сказала:

— Я живу там уже некоторое время.

— Сколько?

— Очевидно, довольно долго, чтобы обзавестись легким акцентом.

— Легким?

— Да.

— Не таким уж и легким, малышка.

Я пожала плечами, оглядела стол и сдалась:

— Как скажешь.

Потом я стала раскладывать подложки и столовые приборы для себя и для Макса, при этом стараясь не думать о том, что почувствовала, когда он назвал меня малышкой. К несчастью, не думать у меня не получилось, и я решила, что это было приятно.

Когда я закончила готовить стол к ужину, Макс спросил:

— Сколько тебе лет?

Я посмотрела ему в глаза и сообщила:

— Неприлично задавать такой вопрос женщине.

— Да ну?

— Да.

— Почему?

— Просто неприлично.

— Ты старше, чем выглядишь?

— Возможно.

По крайней мере я надеюсь, что это так.

— Можно предположить?

Я напряглась и провозгласила:

— Ни в коем случае.

Он усмехнулся и подвинулся ближе:

— Назови хотя бы приблизительно.

— Старше, чем Бекка, но моложе, чем твоя мать.

Его рука, лежавшая на спинке диванчика, коснулась моего плеча. Я опустила взгляд, и увидела, что ворот кофты снова соскользнул. Я поправила ворот и прикрыла плечо. Макс убрал ладонь, а я сердито уставилась на него.

— Довольно большой разброс, — заметил он, но я только пожала плечами, и он продолжил: — Ты выглядишь на тридцать... — (что ж, неплохо) — ...а ведешь себя как будто тебе девяносто.

Я замерла, а потом подалась к нему:

— Я не веду себя как будто мне девяносто.

— Милая, если бы такое было возможно, то я бы предположил, что ты родилась два века назад.

— Что это значит?

— Это значит, что ты зажатая.

Я наклонилась ближе и гневно ответила:

— Я не зажатая!

Он снова усмехнулся:

— Абсолютно зажатая.

— Я не зажатая, — повторила я.

— Даже не знаю, как понимать твою противоречивость, — сказал он, оглядывая меня.

— Что это значит? — спросила я, хотя прекрасно знала, что не стоило этого делать.

Его глаза вернулись к моим.

— Это значит, что выглядишь ты одним образом, а ведешь себя по-другому.

Я наклонилась еще ближе:

— А это что значит?

Макс тоже наклонился, так что мы оказались почти нос к носу.

— Это значит, что женщина в таких джинсах, такой кофточке и таких сапогах в глубине души не может быть зажатой.

— Вот именно, я не зажатая, — рявкнула я и вздрогнула, когда на стол со стуком поставили две бутылки пива.

Я подняла глаза и увидела официантку с подносом подмышкой. Она была в белой футболке и джинсах. Пепельная блондинка с убранными в хвост волосами и симпатичным свежим личиком без макияжа.

— Привет, Макс, — сказала она.

— Привет, Труди, — ответил Макс.

— Привет, — обратилась она ко мне и улыбнулась.

— Привет, — ответила я без улыбки.

Ее улыбка стала еще шире, и, не оставив нам меню, Труди отошла.

Я смотрела на пиво, а Макс, к счастью, отодвинулся от меня, взял обе бутылки, одну поставил передо мной и сделал глоток из другой.

— Это для меня? — спросила я. Он посмотрел на меня поверх бутылки и опустил руку.

— Да.

— Я этого не заказывала.

— Я заказал.

Он? Когда?

Я решила не спрашивать и сообщила:

— Я не пью лагер.

— Что?

Я кивнула головой на пиво:

— Я сказала, что не пью лагер.

— Что ты пьешь?

— Эль, биттер, стаут.

— То есть ты не пьешь американское пиво, а пьешь английское.

— Бывают и не американские лагеры. Хейнекен. Стелла. Бекс. На самом деле, — поучительно продолжила я, — думаю, лагер изобрели немцы. Думаю, вообще пиво изобрели немцы.

Вообще-то, я не знала наверняка, просто предположила.

— Господи, — пробормотал Макс, уронив голову.

— Что?

Он снова посмотрел на меня:

— Герцогиня, ты способна спорить о чем угодно.

— Нет, не способна.

— А теперь ты споришь о споре?

Я решила промолчать.

Макс повернулся и крикнул:

— Труди!

Труди, стоявшая у другого столика, обернулась, подняв руки с блокнотом и карандашом и крикнула:

— Что?

При этом прервав туристов за столиком прямо посреди заказа.

— У вас есть эль? — спросил Макс, и я вжалась в сиденье.

— Эль? — переспросила Труди.

— Эль.

— Да, конечно.

— Принесешь Герцогине бутылку, хорошо? — крикнул он, кивнув в мою сторону головой.

Труди посмотрела на меня, улыбнулась и крикнула:

— Конечно.

В это же время я наклонилась вперед и прошипела:

— Макс!

Он снова повернулся ко мне и спросил:

— Что?

— Не называй меня Герцогиней при Труди.

Он ухмыльнулся и ответил:

— Хорошо, ты говоришь, сколько тебе лет, а я не называю тебя Герцогиней при Труди.

Я подняла глаза к потолку и вопросила:

— За что? Господи, почему я? Что такого я сделала?

Я почувствовала, как пальцы Макса легли мне на шею, и, опустив голову, увидела, что он придвинулся ближе. И он не просто придвинулся ко мне, его лицо смягчилось, а сам он выглядел веселым. Необыкновенное сочетание. Настолько необыкновенное, что я перестала дышать.

Его глаза опустились на мои губы, и мои легкие начали гореть.

— Господи, до чего же ты милая, — пробормотал он.

— Макс! — услышала я мужской крик. Макс повернул голову на голос, и я наконец выдохнула.

— Твою мать, — вполголоса проворчал Макс.

Я посмотрела в зал и увидела, что к нам направляется высокий худой мужчина с красивым открытым, немного мальчишеским лицом и светло-каштановыми волосами. Он улыбался.

Рядом с ним шла высокая женщина, стройная и очень красивая какой-то холодной красотой. Безупречная кожа. Длинные черные волосы, идеально прямые и блестящие, разделенные строгим пробором и собранные в такой же строгий низкий хвост. На ней тоже не было косметики. Она была одета почти так же, как Бекка этим утром, только ее меховой жилет был не таким пушистым и был приглушенного серо-зеленого цвета, а под ним была не водолазка, а трикотажная сине-голубая кофточка с длинным рукавом. И женщина, и мужчина держали в руках по бутылке пива. «Курз светлое», если быть точной.