Узники Бастилии - Цветков Сергей Эдуардович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая

Двор, занятый интригами и развлечениями, целый год ничего не знал о том, что творится в умах подданных. Когда же правительство спохватилось, было уже поздно – книга Розьера приобрела непререкаемый авторитет. Один из придворных, по имени Дюплесси, первый прочитал «Родословную» и показал книгу королю, сделав отметки напротив оскорбительных для него пассажей, вроде следующего: «Уехав в Польшу, он [Генрих], по-видимому, тотчас же стал устраняться от общественных дел, чтобы заниматься домашними и частными делами, стал нерешительным и позволил другим управлять собою, что оскорбляет и унижает хорошего короля». Уязвленный Генрих решил, что цензура пропустила очередной памфлет, и потребовал строгого наказания для автора. Одна Екатерина Медичи сразу уловила основную мысль книги и настояла на том, чтобы издать опровержение. Это дело было поручено Дюплесси и епископу де Тиара. Первый выпустил брошюру «Слово о мнимом праве Гизов на французский престол», которая была скорее остроумным выпадом против Розьера, чем опровержением его сочинения; но книга де Тиара «Извлечение из генеалогии Гуго Капета и последних преемников Карла Великого во Франции» была солидным, добросовестным трудом, где по косточкам разбирались все доводы Розьера и указывались на многочисленные натяжки и ошибки автора. Однако поколебать авторитет «Родословной» епископ не смог.

Между тем последовал приказ арестовать Розьера, который, ни о чем не подозревая, трудился над следующим сочинением. Шпионы Гиза в Лувре сообщили герцогу о намерениях правительства, и он успел устроить аббату побег из Парижа. Король направил в погоню за Розьером кавалера дю Гэ, который с некоторых пор стал помощником коменданта Бастилии Тестю. Преследователям помог случай. Розьер уже благополучно добрался до Лангедока (он ехал к Филиппу II в Мадрид, имея при себе рекомендательное письмо Гиза), но здесь его задержал отряд гугенотов. Обыскав аббата, гугеноты нашли письмо герцога и арестовали Розьера. Узнав об этом, дю Гэ предложил обменять его на двадцать пленных гугенотов. Сделка состоялась, и Розьер был препровожден в Бастилию.

Его заключение было суровым, но Розьер мужественно переносил все лишения. Между тем герцог Гиз, выполняя некогда данное обещание, не оставлял попыток освободить его. Когда обычные средства не помогли, герцог направил в Бастилию своего приближенного для подкупа Тестю. Дело уже почти сладилось, как вдруг в кабинет коменданта вошел дю Гэ, приставленный к Тестю в качестве шпиона. Тестю сразу прервал разговор и выгнал посланника Гиза.

Через несколько дней в доме герцогини Монпансье при обсуждении планов освобождения аббата кто-то из лигеров напомнил о намерении Екатерины Медичи тайно умертвить в Бастилии маршала Монморанси и высказал опасение, что Розьер может оказаться менее удачливым узником. При этих словах Гиз в волнении вскочил со своего места, прошел в кабинет герцогини и написал письмо королеве-матери с просьбой об аудиенции по делу Розьера.

Екатерина Медичи ответила согласием; встреча состоялась в тот же день. Королева вела разговор спокойно, тщательно взвешивая каждое слово и уклоняясь от прямого ответа. Наконец, видя, что герцог настроен весьма решительно, она ответила, что освободит аббата, если Розьер испросит прошения у короля в присутствии всего двора и подпишет письменное отречение от крамольных мыслей, высказанных в его книге, причем де Гиз должен будет засвидетельствовать все это.

Гиз заявил, что Розьер никогда не согласится на такое унижение.

– Вы убедите его, – сказала Екатерина.

– Это не в моих силах.

– Тогда он отречется под пыткой.

Гиз замолчал и после некоторого раздумья сказал:

– Я согласен. Распорядитесь, чтобы меня сегодня же пропустили в Бастилию.

– Разумеется, – усмехнулась королева и высокомерно прибавила: – Кстати, напоминаю вам, что вы должны явиться туда один и без шпаги – вы ведь не маршал Франции.

Через час Гиз уже был в Бастилии. Он поразился перемене, произошедшей во внешнем облике Розьера: аббат исхудал и был болезненно бледен; только его спокойный, уверенный взгляд говорил о том, что дух его не сломлен заключением.

Герцог рассказал ему о неуспехе своих ходатайств перед королем, о разговоре с королевой-матерью и об условии, поставленном ею. Как и предполагал Гиз, Розьер вначале ответил твердым отказом. Лишь после долгих уговоров герцогу удалось убедить его подчиниться необходимости.

Когда они расставались, лицо аббата выражало глубокую скорбь и сосредоточенность на какой-то беспокоившей его мысли.

Король потребовал самых унизительных условий церемонии отречения: аббат должен был встать на колени и произнести речь, составленную самим Генрихом, суть которой состояла в том, что Розьер признает написанное им ложью и клеветой и призывает Господа в свидетели, что сделал это скорее по неблагоразумию, чем по злому умыслу. После отречения книгу должны были сжечь на Гревской площади.

Историки единодушны в том, что Генриху не хватило силы ни на возмездие, ни на помилование.

Розьер к концу церемонии впал в полное бесчувствие. Публичное унижение сделало то, чего не смогла сделать Бастилия, – оно сломило его. Бледного, убитого отчаянием, его отвезли домой. Гиз увещевал аббата не принимать так близко к сердцу фиктивное отступничество, но тот отвечал на все доводы:

– Нет, монсеньор, что бы вы ни говорили, я совершил подлость. Я сделал это по вашему настоянию: благодарю Бога, если мое унижение принесет вам пользу, но я не имею более сил для борьбы. Прежде я был человеком, теперь я мертвец.

Затем он признался, что за несколько часов, прошедших со времени отречения, он передумал столько, сколько при обыкновенных обстоятельствах передумывал за несколько лет. Розьер уверял, что постигшее его унижение было послано Богом для осознания его вины, которая заключалась в том, что он мечтал о славе и почестях, несовместимых со званием священника.

– Теперь я должен отречься от моей прежней жизни и начать новую, – говорил он. – Я прощаюсь с Лигой, с миром и с вами, монсеньор, и удаляюсь в Тул, в, мою епархию, где буду жить в монастыре и посвящу мою жизнь исключительно пастырским обязанностям.

Розьер провел остаток жизни в Туле, в уединении и молитве. До последнего дня его не оставляла печаль, которую не развеяла ни смерть Генриха Ш, ни успехи Лиги. Он умер в 1607 году, в возрасте 63 лет.

Королевское помилование оказалось убийственнее, чем заключение в Бастилии. 

В 1584 году умер герцог Алансонский. Поскольку детей у короля не было, право наследования престола перешло к Генриху де Бурбону, королю Наваррскому.

Это событие привело к новой вспышке религиозной войны. Первые сражения произошли в Шампани, где Генрих Гиз сразу одержал две крупные победы над гугенотами. Парижане встретили победителя с таким энтузиазмом, что побудили Лигу создать в городе свой орган власти – Совет шестнадцати, куда вошли депутаты от шестнадцати парижских кварталов. Председателем Совета стал Бюсси-Леклерк.

Леклерк прежде был учителем фехтования. Обучение так называемому жарнакскому удару (или, иначе, двойному удару: атакующий в одном выпаде поднимал шпагу противника и наносил удар в грудь) снискало ему известность и принесло знакомство с герцогом Гизом. Леклерк скоро сделался одним из доверенных лиц герцога и по его протекции получил место прокурора в Парижском парламенте. Однако президент парламента Арле отрешил его от этой должности за взятки. Леклерк с головой ушел в политику, правильно рассчитав, что это занятие принесет ему более доходное место.

Совет сосредоточил в своих руках власть над Парижем. Король обратил внимание на его существование только 12 мая 1588 года, когда комендант парижского гарнизона вбежал в его кабинет и сообщил, что город покрыт баррикадами, а двадцать тысяч лигеров приближаются к Лувру.

Генрих III бежал из Парижа. Вернуться в свою столицу ему было не суждено.

Гиз оказался полновластным господином Парижа. Во всем городе всего два человека – президент парламента Арле и мэр Перрез – не признали власти Лиги, заявив, что откроют двери парламента и ратуши только по приказанию короля. Гиз понимал, что должен выглядеть защитником Парижа, поэтому был заинтересован в скорейшем возобновлении деятельности городского управления и правосудия. Но он на время оставил в покое непокорных, так как сейчас его гораздо сильнее беспокоило молчание коменданта Бастилии Тестю.

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая