Антология мировой фантастики. Том 8. Замок ужаса - Толстой Алексей Николаевич - Страница 39

Девятнадцатого октября пошатывающийся от горя Нейхем появился в доме Пирсов с ужасающим известием. Бедный Таддеус скончался в своей комнате на чердаке — скончался при обстоятельствах, не поддающихся описанию. Нейхем вырыл могилу на обнесенном низкой изгородью семейном кладбище позади дома и опустил в нее то, что осталось от его сына. Как и в случае со скотом, смерть не могла прийти снаружи, ибо низкое зарешеченное окно и тяжелая дверь чердачной комнаты оказались нетронутыми, но бездыханное тело Таддеуса носило явные признаки той же страшной болезни, что до того извела всю гарднеровскую живность. Эми и его жена, как могли, утешали несчастного, в то же самое время ощущая, как у них по телу пробегают холодные мурашки. Смертный ужас, казалось, исходил от каждого Гарднера и всего, к чему бы они не прикасались, а самое присутствие одного из них в доме было равносильно дыханию бездны, для которой у людей не было и никогда не будет названия. Эми пришлось сделать над собой изрядное усилие, прежде чем он решился проводить Нейхема домой, а когда они прибыли на место, ему еще долго пришлось успокаивать истерически рыдавшего маленького Мервина. Зенас не нуждался в утешении. Все последние дни он только и делал, что сидел, невидящим взором уставясь в пространство и механически выполняя, что бы ему ни приказал отец — участь, показавшаяся Эми еще не самой страшной. Временами рыдания Мервина сопровождались душераздирающими женскими криками, доносившимися с чердака. Заметив вопросительный взгляд Эми, Нейхем сказал, что его жена слабеет не по дням, а по часам. Когда начало смеркаться, Эми удалось улизнуть, ибо даже старая дружба не смогла бы задержать его до утра в доме, окруженном светящейся травой и деревьями, чьи ветви колыхались без малейшего намека на ветер. Эми еще повезло, что он уродился ни особо сообразительным, ни чересчур чувствительным, и все пережитое лишь слегка повредило его рассудок. Обладай же он хоть каплей воображения и способностью сопоставлять отдельные факты зловещих событий, ему бы не миновать буйного помешательства. Он почти бежал домой в сгущавшихся сумерках, а в ушах его все звучали пронзительные крики малыша и его безумной матери.

Прошло три дня, а ранним утром четвертого (Эми только что отправился куда-то по делам) Нейхем ворвался на кухню Пирсов и заплетающимся языком выложил оцепеневшей от ужаса хозяйке известие об очередном постигшем его ударе. На это раз пропал маленький Мервин. Накануне вечером, прихватив с собой ведро и лампу, он пошел за водой — и не вернулся. В последнее время состояние его резко ухудшилось. Он практически не отдавал себе отчета в том, что делает и где находится, и с криком шарахался от собственной тени. Его отчаянный крик, донесшийся со двора в тот вечер, заставил Нейхема вскочить на ноги и что есть мочи ринуться к дверям, но когда он выскочил на крыльцо, было уже поздно. Мервин исчез без следа, нигде не было видно и зажженного фонаря, который он взял, чтобы посветить себе у колодца. Сначала Нейхем подумал, что ведро и фонарь пропали вместе с мальчиком, однако, странные предметы, обнаруженные им у колодца на рассвете, когда после целой ночи бесплодного обшаривания окрестных полей и лесов, он, почти падая от усталости, вернулся домой, заставили его изменить свое мнение. На мокрой от росы полоске земли, опоясывающей жерло колодца, поблескивала расплющенная и местами оплавленная решетка, которая когда-то несомненно являлась частью фонаря, а рядом с нею валялись изогнутые, перекрученные от адского жара обручи ведра. И больше ничего. Нейхем был близок к помешательству, миссис Пирс — на грани обморока, от вернувшегося домой и узнавшего о случившемся Эми тоже было мало проку. Нечего было даже думать о том, чтобы искать помощи у соседей, которые от одного вида Гарднеров убегали, как от огня. Обращаться же к горожанам было и того не лучше, ибо в Аркхэме давно уже только похохатывали над россказнями деревенских простофиль. Тед погиб, видно, пришла очередь Мервина. Какое-то зловещее облако надвигалось на несчастную семью, и недалеко уже был тот миг, когда гром и молния истребят ее всю. Уходя, Нейхем попросил Эми приглядеть за его женой и сыном, если ему суждено умереть раньше их. Все происходящее представлялось ему карой небесной — вот только за какие грехи ему ниспослана эта кара, он так и не мог понять. Ведь насколько ему было известно, он ни разу в жизни не нарушал заветов, которые в незапамятные времена Творец оставил людям.

Две недели о Нейхеме ничего не было слышно, и в конце концов Эми поборол свои страхи и отправился на проклятую ферму. Представшая его взору картина была поистине ужасна: пепельно-серый ковер из увядшей, рассыпающейся в прах листвы покрывал землю, высохшие жгуты плюща свисали с древних стен и фронтонов, а огромные мрачные деревья, казалось, вонзили в хмурое ноябрьское небо свои острые сучья и терзали ими низко пролетавшие облака (Эми показалось, что это впечатление возникло у него из-за того, что наклон ветвей и впрямь изменился, и они смотрели почти перпендикулярно вверх. Огромный дом Гарднеров казался пустым и заброшенным, над высокой кирпичной трубой не вился, как обычно, дымок, и на секунду Эми овладели самые дурные предчувствия. Но, к его радости, Нейхем оказался жив. Он очень ослаб и лежал без движения на низенькой кушетке, установленной у кухонной стены, но несмотря на свой болезненный вид, находился в полном сознании и в момент, когда Эми переступал порог дома, громким голосом отдавал какие-то распоряжения Зенасу. В кухне царил адский холод, и, не пробыв там и минуты, Эми начал непроизвольно поеживаться, пытаясь сдержать охватывающую его дрожь. Заметив это, хозяин отрывисто приказал Зенасу подбросить в печь побольше дров. Обернувшись к очагу, Эми обнаружил, что туда и в самом деле уже давно не подбрасывали дров — слишком давно, если судить по тому, как холоден и пуст он был и как неистово крутилось в его глубине облако сажи, вздымаемое спускающейся вниз по трубе струёй ледяного воздуха. А когда в следующее мгновение Нейхем осведомился, стало ли ему теперь теплее или следует послать сорванца за еще одной охапкой, Эми понял, что произошло. Не выдержала, оборвалась самая крепкая, самая здоровая жила, и теперь несчастный фермер был надежно защищен от новых бед.

Несколько осторожных вопросов не помогли Эми выяснить, куда же подевался Зенас. «В колодце… он теперь живет в колодце…», — вот и все, что удалось ему разобрать в бессвязном лепете помешанного. Внезапно в голове у него пронеслась мысль о запертой комнате наверху миссис Гарднер, и он изменил направление разговора. «Небби? Да ведь она стоит прямо перед тобой!», воскликнул в ответ пораженный глупостью друга Нейхем, и Эми понял, что с этой стороны помощи он не дождется и что надо приниматься за дело самому. Оставив Нейхема бормотать что-то себе под нос на кушетке, он сдернул с гвоздя над дверью толстую связку ключей и поднялся по скрипучей лестнице на чердак. Там было очень тесно, пахло гнилью и разложением. Ниоткуда не доносилось ни звука. Из четырех дверей выходивших на площадку, только одна была заперта на замок. Один за другим Эми принялся вставлять в замочную скважину ключи из связки, позаимствованной им внизу. После третьей или четвертой попытки замок со щелчком сработал, и, поколебавшись минуту-другую, он толкнул низкую, выкрашенную светлой краской дверь.

Внутри царил полумрак, так как и без того маленькое окошко было наполовину перекрыто толстыми деревянными брусьями, и Эми поначалу не удалось разглядеть ровным счетом ничего. В лицо ему ударила волна невыносимого зловония, и прежде чем двинуться дальше, он немного постоял на пороге, наполняя легкие пригодным для дыхания воздухом. Войдя же и остановившись посреди комнаты, он заметил какую-то темную кучу в одном из углов. Когда ему удалось разобрать, что это было такое, из груди его вырвался протяжный вопль ужаса. Он стоял посреди комнаты и кричал, а от грязного дощатого пола поднялось (или это ему только показалось?) небольшое облачко, на секунду заслонило собою окно, а затем с огромной скоростью пронеслось к дверям, обдав его обжигающим дыханием, как если бы это была струя пара, вырвавшаяся из бурлящего котла. Странные цветовые узоры переливались у него перед глазами, и не будь он в тот момент напуган до полусмерти, они бы, конечно, сразу же напомнили ему о невиданной окраске глобулы, найденной в ядре метеорита и разбитой профессорским молотком, а также о нездоровом оттенке, который этой весной приобрела едва появившаяся на свет растительность вокруг гарднеровского дома. Но как бы то ни было, в тот момент он не мог думать ни о чем, кроме той чудовищной, той омерзительной груды в углу чердачной комнаты, которая раньше была женой его друга и которая разделила страшную и необъяснимую судьбу Таддеуса и большинства остальных обитателей фермы. А потому он стоял и кричал, отказываясь поверить в то, что это воплощенный ужас, продолжавший у него на глазах разваливаться, крошиться, расползаться в бесформенную массу, все еще очень медленно, но совершенно отчетливо двигался вдоль стены, словно стараясь уйти от опасности.