Торговец Иллюзиями (СИ) - Всеволодский Даниил - Страница 5

- Благодарю, сударь, - кивнул крысолов.

С отвращением перешагивая через лужи, от которых несло кислым запахом человеческих испражнений, путник двинулся дальше, к белевшей невдалеке арке. Выйдя на свет, он оглянулся и тут же ужаснулся. Он оказался на небольшой площадке, с трех сторон огороженной высокими серыми домами и заканчивавшейся глухой стеной, к которой лепился убогий, разваливавшийся сарай. Весь грязный закуток был завален мусором: полусгнившими досками и расколотыми булыжниками, сломанными ящиками и старой, развалившейся мебелью. Здесь воняло отбросами с кухни, особенно явственно тухлой капустой, ночными горшками, затхлой сырой землей и плесенью.

Оглянувшись, человек из Шанвьери вдруг заметил восседавшего на старом кресле, державшемся на трех ножках, человека. Злобное выражение острой, крысиной морды, мало напоминавшей человеческое лицо, придавало этому человеку вид замышляющего массовую казнь среди подданных монарха-тирана, восседавшего на своем троне.

"А вот и крыса на четыре су! Черт побери, клянусь, что это один из дворов чудес, которые я встречал в Париже. А тот старик на троне - здешний крысиный король!" - подумал мужчина и, подозрительно покосившись на пристально следящего за каждым его движением старика, пошел прочь.

Заметив на углу противоположного дома ещё одну арку, путник нырнул под неё и через мгновение, пройдя через мрак, пропитанный скверной вонью и хлюпаньем грязи - а, может, и не только грязи, - оказался на людной улице.

Это была вторая из улиц, которые, соединяясь вместе, образовывали рыночную площадь. И звалась она улицей Рокайаль, потому что не заканчивалась мостом, подобно улице Мулен, а, достигнув реки, делала петлю, похожую на раковину.

Ориентируясь на запах еды и конского навоза, путник повернул налево, и вскоре оказался на заполненной шумной, жужжащей толпой площади. Чего тут только не было!

Справа себя, прямо посередине улицы Рокайаль, путник увидел выступающих на квадратном красном ковре акробатов. Чумазая девчонка лет девяти от роду показывала немногочисленным зрителям чудеса гибкости, пока её поднимал высоко над головой пятнадцатилетний юноша, очевидно, её брат. Девчонка улыбалась и с легкостью кошки дотягивалась пятками до затылка. Зрители смеялись, хлопали в ладоши и бросали мелкие медные монетки в стоящую на углу ковра шляпу.

Рядом прямо на земле сидел темнокожий араб с огромным тюрбаном на бритой голове. Перед ним стояла большая плетеная корзина с чуть приоткрытой крышкой. С плавностью и мягкостью, присущей лишь жителям востока, он поднес к губам длинную деревянную флейту и заиграл. Гнусавая мелодия за мгновение расплавленной карамелью растеклась по площади и зрители, привлеченные необычным мотивом, были настолько зачарованы, что не сразу заметили черную гладкую голову змеи, показавшейся из корзинки.

- Подходите! Подходите! Поглядите, как умеет отплясывать этот медведь! - вопил длинноволосый цыган в яркой рубахе, широким жестом обводя всю площадь.

Стоя на высокой бочке он, точно вестовой на корабле, вглядывался в наводненную людьми даль и звонким голосом зазывал посетителей.

- Проходите в мой шатер, господа! Не стесняйтесь! Всего за три су я покажу вам совершенно ручного медведя! Самый смелые из вас могут даже попытать счастье и потрепать его по шее! - продолжал вопить цыган.

Отвернувшись от цыгана, путник из Шанвьери прошел и мимо заклинателя змей. Заглядевшись на яркий шелковые платки, блестящие под солнечным светом, и роскошных лошадей, собранных в небольшой загон рядом с шатром цыгана, мужчина сделал было шаг вперед, но грубый оклик тут же заставил его остановиться.

- Смотри, куда ступаешь, слепой дурак!

Путник посмотрел под ноги и тут же увидел перед собой обнаженного до пояса мужчину, лежащего на доске, утыканной гвоздями. Развернув свой возок, путник обошел лежащего и двинулся дальше.

- Травы! Пряности! - долетел до его слуха глухой женский голос.

- Свежая рыба!

- Медок, цветочный медок! От болезней в холодок! - кричал кто-то слева.

- Холодненький квасок! Только из погреба!

- Чашки, миски, кружки, кринки, горшки и горшочечки!

- Платочки тончайшие шелковые! Золотом вышитые!

- Лучок-чесночок-горошек-моркошечка!

Прибывшего из Шанвьери мужчину забавляла пестрая игра лиц и товаров, как в калейдоскопе сменявшихся и мельтешивших перед его глазами, но от какофонии сотен голосов начинало уже звенеть в ушах. Отправив ворона в небо, чтобы не мешался, мужчина двинулся вперед, расчищая себе локтем дорогу. Вскоре ему удалось пробиться через толпу, заполнившую площадь, и путник оказался на другом конце рынка, где народу было чуть поменьше и виднелись даже свободные места, которые могли занять вновь прибывшие торговцы.

Прошмыгнув мимо нескольких палаток, мужчина оказался в небольшом закутке, ограниченном двумя желто-серыми стенами, поставленными углом. Поставив у стены свою тележку, он упер руки в боки и внимательно огляделся. Место было весьма удачно. Мужчина уже видел, куда поставит свой шатер, в где соорудит прилавок, да при том так, чтобы никакой воришка не сумел прошмыгнуть у него за спиной и позариться на товар или заработанные гроши.

Увидев ворона, приземлившегося на невысокую, чуть выше человеческого роста, стену, мужчина тяжело вздохнул и обернулся к тележке.

- Что ж, за работу!

Закуток, в котором устроился мужчина, пришедший из Шанвьери, помимо выгодного месторасположения имел ряд других немаловажных преимуществ.

Одной из выгод, в мгновение ока притянувшей к себе всё внимание и все мысли путника, была огромная куча строительного мусора: длинных горбатых досок, огромных булыжников и мелко расколотой щебенки, покрытой известковой пылью. Эта куча лежала в закутке на окраине рыночной площади уже с десяток лет - ровно с той поры, как задний фасад городской ратуши, вытянутого в длину серого прямоугольника с высокой часовой башней, пришлось ремонтировать.

Серый камень, из которого было построено здание ратуши, начал крошиться и потихоньку осыпаться добрых три десятка лет тому назад, но на это мало кто обращал внимание, потому как задний фасад выходил на глухой переулок, к тому же засаженный каштанами, верхушки которых дотягивались почти до третьего этажа здания. Ратуша продолжала бы трещать по швам и дальше, если б не один примечательный случай, произошедший с могильщиком старого кладбища Сент-Мишель.

Этот человек, которого звали Жеан Мотье, имел привычку возвращаться в свою лачугу через рыночную площадь и обходя кругом здание ратуши. До того, как переулок Мальоро перегородили высокой стеной, путь могильщика лежал именно через него. Со временем, когда появилась необходимость обезопасить тыл ратуши и прекратить сквозное движение за спиной городского центра, старик был вынужден изменить свой маршрут, но порой забывал о каменной стене, сделавшей Мальоро глухим переулком и сворачивал туда. Так было и в тот достопамятный вечер.

Старик Жеан возвращался с похорон настоятельницы обители Святого Антуана, сетуя на то, что кладбище Сент-Мишель и без того переполнено и давно следовало бы пересмотреть древние традиции и перестать хоронить там монахинь, которые мерли одна за другой от того невыносимого образа жизни, который вели. Мотье со скорбью размышлял о том, что бедным девственницам обители Святого Антуана приходилось умерщвлять свою плоть, молясь за спасение душ жителей городка, а потому как жители городка вели жизнь далеко не праведную, тела монахинь и истлевали слишком быстро под невыносимым гнетом чужих пороков.

Задумавшись о тяжелых буднях монастырской жизни и о том, что несчастные женщины молились и за него, Жеана Мотье, главным грехом которого было посещение воскресных похорон с целью как следует пообедать, старик по оставшейся с прошлых лет привычке завернул в переулок Мальоро.

Этот переулок, ограниченный с одной стороны балюстрадой старых каштанов, в с другой стороны - серой стеной городской ратуши, был настолько узок, что по нему едва ли могли разойтись два человека. Именно поэтому для того, чтобы разминуться с прохожим, вдруг попавшимся навстречу Жеану в глухом переулке, старику пришлось придвинуться к самой стене ратуши. В это самое мгновение, почти касаясь руками осклизлой стены, старик услышал оглушительный грохот. Молитвами девственниц обители Святого Антуана, Господь Бог взял жизнь старика-могильщика в свои руки и заставил его шагнуть не назад, как делают все люди, испугавшись резкого звука, а вперед. Как только Жеан Мотье сделал шаг вперед, за его спиной обрушилась на мостовую каменная громада, окатив старика с ног до головы едкой серой пылью. Не жив, не мертв, Жеан Мотье обернулся. И что же он увидел?