Торговец Иллюзиями (СИ) - Всеволодский Даниил - Страница 34

Этот план был почти совершенен, но, к превеликому сожалению Фераля, ему не удалось стать явью. С полудня начал накрапывать мелкий дождь, который к обеду перешел в ливень, а к вечеру разразился сильнейшей грозой. Опрометчивым шагом со стороны Фераля стало то, что он не решился отменить мероприятия, а наоборот взялся за него с двойным рвением. И к чему же это привело?

Пьянчуге было известно многое о доме Лавуа; в частности, он знал расположение некоторых комнат, был осведомлен о том, что старая мадам распустила всю прислугу, также видел своими глазами, где находится дверь, ведущая из сада на кухню. Но одно маленькое обстоятельство ускользнуло из внимания Фераля: пару недель тому назад к дому прибилась бездомная собачонка, и мадмуазель Лавуа по доброте душевной предоставила ей убежище под старым крыльцом рядом с кухонной дверью. Попав на прекрасный пансион, тощая шавка отъелась и превратилась в прекрасного сторожевого пса.

В ночь, когда Фераль замыслил воплотить свой план, собака, испугавшись грозы, забилась под крыльцо и жалобно скулила, но стоило ей услышать чужие голоса и заметить две темные фигуры, пробирающиеся в сад через калитку со стороны глухого переулка, и она, не пожалев лоснящейся черной шерсти, бросилась с грозным лаем на чужаков. В это мгновение яркая вспышка молнии разрезала небосвод и ударила прямо в решетку, ограждавшую сад. Собака, ослепленная невыносимо ярким светом, продолжала слышать голоса незадачливых воров и погналась за ними в совершенном мраке, в который её сознание погрузила вспышка молнии. Едва успев прыгнуть в телегу, грабители как следует стегнули кнутом впряженную в неё кобылу и понеслись прочь.

Сам Фераль впоследствии рассказывал, что стоило им вывернуть на улицу Карбо, как сам Ад распахнул свои двери, ибо все кругом оказалось затянуто адским пламенем, из которого вдруг вырвался черный Цербер с горящими глазами и с чудовищным воплем бросился за ними следом.

На самом же деле вторая молния ударила в старый засохший дуб, который тут же вспыхнул и в который врезалась телега, управляемая пьяным возницей. От удара одна из горящих ветвей обломилась и упала прямо в телегу, а кроме того обожгла нос несчастной ослепшей собаки, отчего та издала чудовищный вопль, от которого сердца злополучных воров чуть было не остановились.

Несмотря на то что в рассказе Фераля едва ли набралось хоть полтора слова правды, ему поверили, и с тех пор улица Карбо стала самой пустынной улицей городка, а дом семьи Лавуа стал считаться проклятым.

Впрочем, самих обитателей дома слухи о проклятьях, балах мертвецов и огненных Церберах беспокоили мало: главной заботой мадам Лавуа после смерти супруга стало замужество единственной дочери, что само по себе было задачей сложной и почти невыполнимой в силу скверного характера мадмуазель. "Иметь такую дочь - одно несчастье", - повторяла с утра до вечера мадам Лавуа.

- О, сударь, я росла девчонкой, совершенно не приученной к понятию о том, что такое есть женщина и как ей подобает себя вести, - не без гордости поведала Торговцу Иллюзиями мадам Лавуа, стараясь перекричать предсмертные хрипы клавесина.

Действительно, молодая мадмуазель Лавуа, которой довелось дожить до двадцати трех лет и ни разу не побывать замужем, могла забавы ради пригласить присмотренного матушкой жениха на конную прогулку, а потом обойти его в скачке, предварительно дав значительную фору. "Кто же так делает? Неужели же, она не могла дать ему обойти себя хоть на полкорпуса?" - восклицала тогда мадам Лавуа. Но самым ужасным в мадмуазель было её непозволительное остроумие: стоило кому-то невпопад упомянуть имя античного бога или сослаться на авторитетного ученого мужа, она тотчас самым неприличным образом, а именно с насмешкой, указывала злополучному умнику на его оплошность.

Однажды мадмуазель Лавуа довелось услышать, как её матушка безутешно плачет в парадном зале, рассуждая о том, что, вероятнее всего, одним печальным вечером любимая дочь уйдет из дома тропой сент-антуанских монахинь. Вероятно, это значительное событие повлияло на строптивую мадмуазель, потому как месяцем позже она пошла под венец с одним блестящим офицером, но - неслыханная дерзость! - отказалась даже принять его фамилию.

Конечно, эта дерзость не ускользнула ни от кого в маленьком городке, но старая мадам Лавуа была вне себя от радости, без лишних нареканий и пререканий простила дочери своеволие и самоуправство и определила молодой чете в наследство весь огромный дом на улице Карбо, а сама удалилась в один из флигелей, где и скончалась двумя годами позже совершенно счастливым и благодарным жизни человеком.

- К превеликой радости замужество мое продлилось недолго, - продолжала рассказывать мадам Лавуа, не прерывая игры на клавесине, от которой у Торговца Иллюзиями звенело в ушах и сводило челюсти.

Как выяснилось, молодой супруг мадам быстро пристрастился к вину и игре в карты, и однажды утром его нашли зарезанным и совершенно мертвым в одном из переулков квартала Вье-Марэ. Как выяснила мадам Лавуа, вечером накануне после вечных проигрышей ему, наконец, удалось выиграть значительную сумму денег. Впрочем, сумма эта бесследно исчезла в кармане неизвестного грабителя, которого так и не удалось отыскать. В наследство от покойного мужа мадам Лавуа достались бесконечные долги, которые с трудом удалось погасить, лишь распродав значительную часть доставшихся от отца картин.

Детей у молодой мадам не было, поэтому она поселилась одна в фамильном особняке, где и дожила до почтенных лет и где навестили её цыганка и Торговец Иллюзиями.

Наконец, мадам Лавуа закончила свой долгий рассказ и, оставив в покое клавесин, издававший вместо внятных звуков лишь душераздирающие хрипы, с трагическим лицом обернулась к своему гостю. Торговец Иллюзиями мужественно и терпеливо выслушал невыносимую повесть и, приняв во внимание все тяготы и испытания, ниспосланные мадам судьбой, выразил ей свое сочувствие в пылкой и убедительной речи, от которой мадам пришла в неописуемый восторг.

Однако, за тяжкую пытку разговорами со стареющей мадам Лавуа, единственными собеседниками которой долгие годы оставались лишь суровые портреты, глядящие со стен стеклянной галереи, Торговец Иллюзиями был щедро вознагражден: мадам, будто бы невзначай, забыла запереть как двери, соединяющие залу и столовую, так и двери, соединяющие столовую и кухню, поэтому гость, провалившись в скрипучее кресло, мог видеть мелькающий в полумраке белый передничек своей спутницы. Когда же цыганка, закатав рукава до локтя и подвязав юбку, опустилась на колени и принялась скрести щеткой пол, радости Торговца Иллюзиями не было предела, ибо время от времени, отвлекаясь от своей работы и устало обмахиваясь передником, девушка находила время бросить на него сочувственный взгляд и коротко улыбнуться.

- Не кажется ли вам, сударь, что мы немного засиделись? - спросила мадам Лавуа.

- Возможно, мадам, не лишним было бы прогуляться по саду? - предположил Торговец Иллюзиями.

- В таком случае, идемте, - с готовностью согласилась мадам Лавуа.

Хоть одежда, раздобытая цыганкой и пришлась Торговцу Иллюзиями впору, но для него казалось невыносимым находиться в ней так долго. Старый шелковый шарф душил его, жилет мешал свободно расправить плечи, а натянутый поверх сюртук не давал даже поднять руки. Со страданием на лице Торговец Иллюзиями мечтал только об одном - поскорее улизнуть из злополучного дома и добраться до подземелья, где его ожидают привычные холщовые штаны, рубаха и Гроверен.

- Сударь, я бесконечно рада знакомству с вами, а это, как мне думается, есть значительный повод для того, чтобы испечь яблочный пирог. О, я испеку для вас пирог собственными руками! - воскликнула мадам Лавуа, резко остановившись в дверном проеме.

Торговец Иллюзиями, который от неожиданности чуть было не наступил на длинный бархатный подол платья мадам, не успел опомниться, как в руках его оказалась огромная корзина.

- В таком случае, господин Торговец Иллюзиями, мы с вами пройдем в сад, где насобираем самых лучших медовых яблок для пирога! - торжественно объявила мадам Лавуа.