Был у меня друг - Шкода Валерий Владимирович - Страница 43

Выйдя на безлюдный песчаный берег, Максим разулся. Горячий песок славно приложился к подошвам уставших от дороги ног. Ах, красота! Поджав пальцы ступней, он поглубже зарыл их в песок и, закрыв глаза, наслаждался приятным теплом. Затем, спрятав кроссовки в свою полупустую спортивную сумку с надписью «Динамо», он подогнул джинсы и бодро зашагал в сторону маслиновой рощи.

Войдя в заросли диких деревьев, еще издали Максим увидел сидящих на берегу людей, их было трое: средних лет мужчина, молодая женщина и славный светловолосый малыш, неуклюже топавший босыми ножками по укатанному прибоем мокрому песку.

– Егор! Егорушка! Ну-ка вернись, пострел! – донес до Максима ветер слова заботливой матери, окликнувшей своего карапуза, который смело устремился навстречу морю. Малыш остановился, оглянулся на мать и, весело хохотнув, прямиком рванул в набегающую на берег волну. Молодая женщина, охнув, быстро вскочила и бросилась за своим непослушным дитем, перехватив его у самого края прибоя.

– Ах ты мой непослушный хлопчик! Вот я тебе сейчас задам! – весело оторвав от земли сына, молодая мама шутливо уткнулась лицом в его маленький животик. Малыш смеялся, озорно болтая в воздухе ножками, смеялась мать, и безоблачно улыбался счастливый отец. То, что он был счастлив, Максим почувствовал даже на расстоянии, застыв под тенью старого раскидистого дерева. «Боже! Неужели такое может быть? Егор вернулся!»

Сглотнуть подступивший к горлу ком не удавалось, дыхание остановилось, а в глазах возник Свет, заслонивший все мирские картины. В нахлынувшей ясной Радости, в которой растворились все мысли Максима, он ощутил прилив сильных неземных энергий, ласковой лавиной захлестнувших все его тело. Единственное, что осознавал в эти мгновения Максим, – это то, что такой силы он никогда не имел. С ним вновь, как три года назад, там, в Афганистане, общались и давали Свет и какое-то знание, которое он пока не постигал, но которым пропитывалась вся его сущность. Неизвестно, сколько времени он находился в этом состоянии, но в мир его вернул все тот же женский голос:

– Мальчики! Через пятнадцать минут жду вас обедать, не опаздывайте!

Когда Максим вышел из рощи, на берегу оставались лишь отец и сын. Они молча, по-деловому строили из мокрого песка огромную крепость.

Немного волнуясь, Максим направился в их сторону. Отец Егора, стоя на коленях к Максиму спиной и не видя его, увлеченно достраивал песочный бастион. Малыш сидел на корточках напротив отца и внимательно наблюдал за его занятием.

Мягкий песок и шум прибоя скрали звук шагов, и поэтому Максим, не замеченный отцом, подошел совсем близко и остановился, не зная, что делать дальше. Еще немного постояв, он наконец решил поздороваться. Но едва Максим открыл рот, как неожиданно и очень быстро маленький Егор поднял свою светлую головку и посмотрел ему прямо в глаза. «Не надо, ты не за этим сюда приехал. Удачи тебе!» – совершенно ясно сказали ему эти голубые вежды. Максим, не закрывая рта, послушно кивнул Егору в ответ и, тихо развернувшись, пошел своим путем….

– Вот, Егорушка, сейчас мы ее утрамбуем, и будет у нас фортеция просто класс! Погоди немного, сынок, не спеши, ты мне лучше песочку мокренького подсыпь.… Вот-вот! Молодец! Ладошкой ее, вот так, вот так, ай, умница! Радость ты моя!

Уже отойдя на приличное расстояние, Максим неожиданно для себя обернулся, но на берегу никого не было. «Не привиделось ли мне все это?»

Поселковое кладбище, расположенное на хорошо продуваемой всеми ветрами обрывистой со стороны моря сопке, не имело ограды и какого-нибудь плана, поскольку издавна хоронили здесь людей как бог на душу положит.

Имевшиеся кое-где памятники являли собой небольшие железно-ржавые обелиски с неразборчивыми датами рождения и смерти, пятиконечными звездами и давно иссохшими цветами на расплывшихся холмиках. Но в основном захоронения были давно заброшенными, придавая этому и без того унылому месту еще более безрадостный вид.

Исключением из этого печального ансамбля был один мраморный монумент, установленный у самой кручи и смотревший в направлении чудесной необъятной морской глади. Этот необычный для здешних мест памятник был установлен на идеально забетонированной квадратной площадке, огороженной по периметру черной железной цепью, закрепленной на стоящих по углам небольших якорях. На двухметровом черного мрамора полотне в полный рост был изображен улыбающийся парень в десантной форме с аксельбантом и медалями. В центре площадки размещалась клумба с цветущими в ней необычайно красивыми фиалками, а в самом углу цепной ограды ютилась небольшая, выкрашенная в синий цвет скамейка, на которой неподвижно и ровно сидел седовласый старик и, не моргая, смотрел на улыбающегося в мраморе десантника.

Когда Максим подошел к ограде, этот странный старик даже не шелохнулся; казалось, что он и не дышит вовсе, до того монолитно смотрелась в лучах заходящего солнца эта величавая фигура. Его узловатые длинные пальцы, покоящиеся на бедрах ладонями вверх, были немного раздвинуты в стороны и направлены к Егору, который был изображен с немного выставленной вперед левой ногой. Ощущение охватывало такое, будто отважный десантник вот-вот вырвется из каменного плена и вновь шагнет на Свет Божий творить дела правые, а седой старик ему в этом помогает, своими большими ладонями направляя необходимые для рывка силы.

«Ну и дед! – восхитился, глядя на старика, Максим. – Смотришь на него, а по спине мурашки сверху вниз бегают!»

Немного постояв за спиной у старца, Максим поставил свою сумку на землю и, уверенно перешагнув через ограду, ничего не говоря, сел рядом с ним. Выпрямив спину и направив ладони в сторону Егора, он также застыл, неподвижно глядя в широко открытые глаза друга. Постепенно в голове исчезли все мысли, а тело наполнилось приятным теплом. «Здорово как! Вроде место невеселое, а в душе птицы поют, – восхитился своим внутренним состоянием Максим, – так бы всю жизнь и просидел!»

– Нет, Максим, сидеть без дела тебе не придется, – внезапно невесть откуда прозвучал тихий голос. От неожиданности Максим вздрогнул. Повернув голову в сторону деда, он внимательно посмотрел на него: сухое, обтянутое загорелой кожей лицо было неподвижно, глаза не мигали. «Что за наваждение? – Максим вытащил из кармана джинсов носовой платок и протер мокрый лоб. Ему стало неуютно. – Сколько он тут уже сидит? И все не моргает, – Максим опустил взгляд на неподвижную грудь старика. – Да он и не дышит!»

От этого неожиданного открытия молодого, но уже бывалого ветерана подбросило вверх, словно от разрыва контактной мины. Отскочив в самый угол ограды к одному из якорей, он замер, не в силах оторвать свой взгляд от этого загадочного старца. Его начало колотить, он хотел перешагнуть через черную цепь, но ноги его не слушались. Максим стоял словно вкопанный в землю. «Во дела! Надо собраться, что такого произошло-то? Ну, сидит дед и сидит, я ведь не к нему пришел, а к Егору», – Максим повернул голову в сторону памятника и посмотрел на друга, безмятежное и улыбающееся лицо которого вернуло ему спокойствие.

Бывший десантник облегченно выдохнул и, улыбнувшись своему малодушию, вернулся на скамейку. Усевшись на прежнее место, он громко закашлялся, стараясь таким образом привлечь к себе внимание старика, но тот не реагировал.

– Извините, – громко сказал Максим, – я вам не мешаю?

И тут старик пришел в движение. Ощущение было такое, словно космический корабль, совершивший дальний звездный поход, вернулся на базу. Ноздри его сильно раздулись и с шипением втянули приличную порцию земной атмосферы, надувшую легкие, словно меха, до невероятных размеров. Затаив на несколько секунд восходящее дыхание, старик разомкнул сухие губы и с невероятным шумом выдохнул из себя отработанный воздух. Его подвижные веки быстро-быстро заморгали, выжав из остекленевших глаз пару слабых ручейков, безнадежно затерявшихся в глубоких морщинах. Затем, проведя широкими ладонями по своим седым длинным волосам, он очень тихим голосом сказал: