Был у меня друг - Шкода Валерий Владимирович - Страница 39

Егора за ноги оттянули от края.

– Девона, шурави, хароб, – глядя Егору в лицо, прошипел чуть не свалившийся с ним в яму душман. Вид у него был испуганный, а перед глазами стояли клацающие челюсти страшной твари. «Таких бешеных русских я еще не видел», – вытирая со лба холодный пот, подумал он.

«Не получилось…. Видно, и впрямь от судьбы не уйдешь», – пролетела в голове Егора последняя мысль, оставив его в состоянии полужизни. Теперь ему было уже все равно, что будет дальше. Полное равнодушие к происходящему пропитало своей безвольной дремой все его существо. Он едва видел, скорее лишь ощущал, как трое душманов, связав вместе локти и сняв с него ботинки, хладнокровно подвесили его вялое тело за руки к концу шеста. Затем, медленно развернув этот адский рычаг в направлении зловещего кратера, они прикрепили второй конец к наполненной песком квадратной кадке. «Учитель» – скорее всего, это был он – вынул затычку, и песок, мягко зашуршав, посыпался на землю, отсчитывая последние минуты Егоровой жизни. Чайка, слегка раскачиваясь, висел по самому центру кишащей огромными крысами ямы, безвольно уронив голову себе на грудь. Иногда, открывая свой единственный глаз, сквозь застилавшую его белую пелену Егор смутно различал яростно двигающиеся под ним серые тени, но это не вызывало в нем никаких эмоций. Все чувства его, казалось, погасли, а тело медленно опускалось вниз….

Стоя у самого края, трое афганцев молча глядели на колышущегося над ямой шурави. «Мне не очень хочется на это смотреть, – признался себе их старший, протирая покрывшиеся пылью очки, – этот русский прав, воинов так казнить нельзя, тем более таких, как он. Почему-то я не испытываю к нему ненависти, хотя он и пристрелил, как собак, семерых наших братьев. Он делал свое дело, мы делаем свое.… Зачем я все это придумал?»

А тем временем Егор все ниже и ниже опускался в это кишащее голодными тварями пекло. Почуяв скорую добычу, крысы просто взбесились, наполнив яму жуткими стонами, сливающимися в один протяжный, предсмертный вой. Казалось, что все духи ада поднялись из преисподней для того, чтобы растерзать в клочья изможденное тело этого несчастного солдата.

Некоторые из тварей, самые проворные и сильные, становясь на задние лапы, пытались подпрыгивать вверх, на лету клацая своими конусообразными челюстями и уже совсем немного не доставая до безвольно свисающих над ними босых ступней Егора. И чем ниже он опускался, тем яростнее и выше становились крысиные прыжки, тем сильней и ужасней делался этот подземный многоголосый вой.

Лишь одна, самая большая и сильная крыса, спокойно сидела в стороне от этого серого визжащего клубка, спокойно выверяя свой точный прыжок. Она ждала своего момента. Эта была та самая крыса, которая чуть было не вскарабкалась по отвесной стене вверх, увидев свесившихся в яму людей.

И вот ее час настал. Не церемонясь со своими собратьями, она, вновь разбежавшись по их серым телам, мощно оттолкнулась и, высоко подпрыгнув, яростно ухватилась когтями коротких передних лап за одну из ступней Егора, одновременно впиваясь своими страшными челюстями в большой палец его ноги. В этот момент Егор пришел в себя. Болевой шок током пронзил его безвольное туловище. Мгновенно осознав случившееся, он, дико закричав, бешено задергал окровавленной ногой, пытаясь сбросить вниз вцепившуюся в нее мертвой хваткой крысу. Ничего не получилось. Тогда Егор свободной ногой резко ударил животное по голове, потом еще раз.… Он бил ее до тех пор, пока она не отцепилась. Но слишком много песка уже высыпалось из деревянной кадки, служившей Егору противовесом, и он опустился так низко, что и другие крысы едва-едва не допрыгивали до его ног. Казалось, еще несколько секунд, и все разъяренные до предела, ошалевшие от запаха свежей крови животные гроздьями облепят ослабленное тело, с вожделением вонзая в мягкую плоть свои кинжальные зубы. Напрягая последние из последних силы, Егор подтянул колени к животу и замер. «Боже! Прекрати все это, я больше не могу.… Не могу я… Слышишь?!»

И тут совершенно неожиданно шест медленно пошел вверх. Повернув голову в сторону стоявших у кромки душманов, Егор увидел, как «учитель», поставив ногу поверх кадки, неторопливо прижимает ее к земле, не закрывая при этом пескоструйное отверстие: «Хочет продлить мои муки…». Но Егор ошибался.

– Идите в лагерь, я сам здесь закончу, – властно скомандовал «учитель» своим подчиненным.

Пуштуны, удивленно пожав плечами, не говоря ни слова, ушли, оставив своего командира наедине с русским. Подождав, пока они пересекут поляну и скроются из виду, спустившись на ведущую в лагерь тропу, «учитель», не убирая ноги с деревянной кадки, достал свой пистолет и, взведя курок, медленно направил его в голову висящего над ямой шурави:

– Это, …чтобы ты, рафик, не думал, что я сука.

Егор зажмурился, и… до его слуха донесся характерный глухой удар твердого предмета по чьей-то голове. Раньше ему приходилось слышать подобные звуки, поэтому ошибки быть не могло. Мгновенно открыв свой уцелевший глаз, он увидел, как «учитель», не выпуская из руки пистолета, схватившись руками за голову, медленно заваливается на бок, ослабляя давившую на почти освободившийся от песка противовес ногу.… За его спиной мелькнула человеческая тень. Егор резко пошел вниз, да так резко, что ветер засвистел в его ушах, а дух перехватило.

– А-а-а-а-а! – закричал он и со всего маху шмякнулся прямо в крысиную кучу.

Совершенно не ожидавшие такой нахальной контратаки, ошалевшие твари, испуганно давя друг друга и жалко пища, мгновенно разлетелись по углам.

Егор сидел посреди ямы и, беспомощно вцепившись в шест, озирался по сторонам. Вдруг он почувствовал, как шест, словно рыбацкое удилище, выгнулся дугой и, опасно затрещав, сильно потянул его вверх, а затем вновь ослаб.

– Отталкивайся! Отталкивайся от земли, твою мать! Иначе мне тебя не вытянуть, – услышал Егор доносящуюся сверху русскую, настоящую русскую речь! Причем в исполнении очень знакомого голоса.

Собравшись, он сильно оттолкнулся ногами от земли и, словно вырвавшаяся из шахты баллистическая ракета, взмыл ввысь, окончательно обескуражив своих серых «друзей».

Поднявшись над ямой, Егор на мгновение застыл, затем шест перенесся в сторону и мягко опустил его на землю. Все произошло так стремительно, что настроившийся умереть Егор не сразу осознал свое спасение. Перед его глазами до сих пор стояла пустая дыра ствола, направленная в голову.

В это время подошедший сзади спаситель разрезал веревки, и затекшие руки с разламывающей суставы болью опустились вниз. Левой рукой прижав к груди простреленную правую кисть, Егор хотел что-то сказать, но иссохшее горло выдало лишь хриплые, похожие на карканье звуки. Из-за спины ему протянули фляжку с отвинченной крышкой. Взяв ее, Егор жадно сделал несколько больших глотков и отдал назад. Постепенно он начал приходить в себя. В голове висел один вопрос: «Откуда? Откуда он здесь взялся?»

Дедушка Степан, медленно переставляя обутые в старые сандалии ноги, не спеша шел по самой кромке спокойного прибоя в сторону поселка. В последнее время он редко выходил из дома и на людях практически не появлялся. Взволнованное его отсутствием – все-таки уникальный дед – руководство рыбколхоза частенько наведывалось в его стоящее на отшибе обиталище, дабы справиться: «Здоров ли, деда? Не надо ли чего?» – и всегда получало один и тот же ответ: «Здоров. Мне ничего не нужно». Но сегодня старик нарушил свое затворничество, и на то были у него причины.

Пройдя мимо жидкой рощицы растущих прямо в песке диких маслин, он подошел к сбитой из почерневшего штакетника низкой калитке и остановился.

За калиткой открывался затянутый виноградом небольшой двор, где на деревянной скамейке, вкопанной у самого дома, сидел сутулый, уставшего вида мужчина. Его заостренное, покрытое седоватой щетиной лицо являло собой полное безразличие к окружающему миру. Давно потерявшие блеск жизни полузакрытые глаза не моргая смотрели под ноги, где прямо на земле стояла наполовину опустошенная бутыль с вином. Правой рукой он крепко сжимал наполненный до краев мутный стакан, поставив его себе на колено, а в левой руке был накрепко стиснут тощий вяленый бычок с выпученными глазами и открытым зубастым ртом.