Дело Эрбэ и К° - Протусевич М. - Страница 13

Миша ждал и томился. Не раз он обращался к Костину с жалобой на бесцельность дежурства, но неизменно выслушивал:

— Не нервничай, брат, и не торопись. Все данные за то, что к тебе придут.

И Миша ждал, строя сотни планов, как надо будет повести себя в случае подобного визита. И все же, когда в передней раздался твердый голос, немного растягивающий слова:

— Гражданин Эрбе здесь живет? — Миша в первый момент растерялся. Прячась за коридорный шкаф, он разглядел высокую, широкоплечую фигуру с бритым лицом.

— Здесь. Вот его комната, — сказал сосед, запирая входную дверь. Входите прямо, он еще спит.

Когда гость, войдя в комнату, спросил:

— Эрбе, ты здесь, — у Миши мелькнуло: «Знает Эрбе в лицо». Быстро вынув револьвер, подскочил к дверям и крикнул:

— Не оборачивайтесь! Руки вверх!

Но вошедший, быстро присев на корточки, повернулся на одной ноге и, схватив Мишу за правую руку, ударом головой в живот сшиб его с ног. Все это было сделано с такой стремительностью, что, когда Миша сообразил в чем дело, он уже лежал на полу в коридоре. Быстро поднявшись, он бросился к дверям, но было поздно. Изнутри послышалось щелканье ключа и, когда Миша с силой рванул ручку, один за другим два гулких выстрела раздались из комнаты. Что-то острое обожгло плечо и горяче-липкое потекло по груди.

Отскочив в сторону, Миша, не целясь, выстрелил в дверь и, подбежав к комнате соседа, вполголоса, задыхаясь, бросил:

— Скорей звоните, — он назвал номер, — вызовите Костина. Сообщите, что гость явился. Я, кажется, ранен…

И снова был у своей двери.

— Не пытайтесь выйти, — крикнул он и подкрепил слова выстрелом…

Из комнаты послышалась беспорядочная стрельба. Затем вдруг все стихло. Мише показалось, что он слышит скрип открывающегося окна, и он опрометью кинулся по коридору, вниз по лестнице, затем, по тротуару к выходным воротам.

— Бежит в окно, но я его здесь сцапаю.

Миша ждал, но никто не показывался. Прошла минута — две. Миша с беспокойством вошел во двор и на секунду онемел. Незнакомец взбирался по водосточной трубе на крышу трехэтажного флигеля.

Незнакомец взбирался по водосточной трубе.

— Ни с места! Буду стрелять!

Незнакомец остановился. Миша, целясь в упор, подбежал.

— Спускайтесь, или вы погибли.

Незнакомец стал осторожно спускаться. Вдруг сорвался и прыгнул на Мишу. Оба покатились. Револьвер Миши выпал из рук…

Раненому было труднее подняться и когда он встал, гость уже выбежал из ворот. Но тут раздался крик. Рабочие-печатники, спустившись вниз, были свидетелями этого трюка, и когда незнакомец выбежал из ворот, то попал к ним в объятия. Началась дикая борьба: трое против одного. Но вдруг, откуда ни возьмись, в руках противника кастетка — и один за другим два печатника упали с окровавленными лицами. Незнакомец вырвался из рук третьего и пустился бежать по направлению к Петровке. Миша и оставшийся печатник за ним. На повороте показалась группа красноармейцев.

— Стой! — незнакомец продолжал бежать.

Тогда раздались несколько выстрелов из винтовок и, как подкошенный сноп, беглец свалился. С одной стороны, Костин с красноармейцами, с другой — Миша с рабочими побежали к нему. Высокий человек лежал, ухватившись обеими руками за лицо и судорожно вскидывая головой.

Он еще раз широко открыл рот, как будто ему не хватило воздуха, и с трудом проглотил слюну.

Раненый в ноги и грудь, он не мог встать и — бледный — зло оглядывал стоявших вокруг него людей.

— Ну, доктор, как, наш пациент выживет?

— Безусловно. Раны у него не опасны, кости не задеты. Правда, температура держится высокая. Но это понятно, особенно, если принять во внимание его душевное состояние.

— Да состояние, я полагаю, не из приятных. Однако, подлечите его поскорей. Когда, вы думаете, можно будет его допросить?

— Не ранее — недели — двух. Но вам с ним трудновато будет. Норовистый субъект. У него желудок не действует (это бывает у раненых в первые дни), я велел клизму поставить, ни за что не дал и слабительного не принял.

— Перевязки приходится силой делать.

Костин нахмурился и, когда доктор ушел, повернулся к ходившему по комнате Сергееву.

— Скажи, ты окончательно уверен, что это Баранников.

— Ни малейшего сомнения. Я его хорошо знаю, помню по Парижу, когда решался вопрос о его исключении из партии с-р. за слишком правый уклон. Он бывший террорист: человек решительный. Как это он сдался?!

— Растерял все патроны Ну, а потом — раны…

На следующий день доктор по телефону вызвал Костина.

— Баранников при смерти. Приходите скорей. Я еще сам не знаю в чем дело.

Баранников лежал на койке с посиневшим лицом, заметно осунувшись. Крупные капли пота покрывали его лоб. Он громко стонал, то и дело хватаясь за живот. Судорогой подергивалось все тело.

Доктор растерянно глядел на больного.

— Все признаки затора в желудке…

Костин вдруг оживился.

— Вы говорите — затор в желудке, а отчего он мог бы быть?

— В данном случае нет причины. Прошло ведь три дня. Я ничего не понимаю.

— А хирургическим путем помочь нельзя?

— Все равно нужно попробовать: мне это важно.

Но еще до операции Баранников начал агонизировать и умер на операционном столе.

— Сделайте немедленно вскрытие, — коротко распорядился Костин.

Минут через десять, перед удивленными глазами собравшихся, доктор разворачивал извлеченный из кишечника кусок шелковой материи.

— Вот она — причина затора.

— Ну-сь, дорогой доктор, — поспешно сказал Костин, — вы можете читать лекцию своим ассистентам о причине преждевременной смерти вашего пациента, а тряпку эту пожалуйте сюда. Кажется, на ней еще можно прочесть кое-что, — обернулся он к Сергееву.

— Это, черт, знает, что такое, — горячился Сергеев, нервно прохаживаясь по комнате, — со смертью этих двух типов у нас теряются здесь всякие следы…

— Ну, положим, не всякие, — задумчиво остановил его Костин. — Смерть Эрбе дала нам указания на Батум и, думается мне, — ребята съездят туда недаром. Сейчас это наш самый сильный козырь. А несколько строк на полотнянке из живота Баранникова говорят о том, что у них, во-первых, более широкие связи, во-вторых, до сих пор здесь из центра был только Эрбе, и Баранников прислан ему на помощь, и, в-третьих, в ближайшее время сюда наедут еще «молодцы».

— Конечно, хорошо уж то, что мы знаем из каких кругов исходят эти затеи, но все-таки нелепое положение: взять двух главарей, не нащупав периферии.

— Да, брось ты ворчать, старина. Не сегодня — завтра получим известия от ребят.

— Но они далеко… И неизвестно, как еще доехали. Знаешь… мне пришла мысль в голову использовать одну мою знакомую.

Бывшая эсэрка. С октября, когда я был ранен, потерял ее из вида и только вчера встретил. Она давно уже отошла от партийной работы и учительствовала последнее время где-то в провинции. Могу поручиться — целиком предана Советской власти. А знакомства у ней были широкие. Может пригодиться.

— Ну, что-же, если ты ее знаешь, потолкуй. Хотя уж больно человек ты доверчивый, дай-ка я с ней сперва сам познакомлюсь.

— Ладно.

Общежитие сотрудников Всероглавштаба гудело пчелиным ульем. Только в комнате заведывающего библиотечным отделом, Эдуарда Иосифовича, было тихо. Он сидел, поджав свои короткие ноги под стул и упираясь круглым животом в край стола. Толстые пальцы его нервно крутили бумажные шарики.

— После такого успеха твоих концертов и заметки, которую ты поместил в «Известиях», тебе нечего бояться, — говорил он развалившемуся в кресле Вацлаву Казимировичу, — но вот эти твои дела… я совершенно не знаю, как тебе помочь.

И его заплывшие глазки беспокойно забегали по комнате.