Роман с клоуном (СИ) - Вечная Ольга - Страница 54

— Саш, Фил в баре. А я, прости, пока не хочу тебя видеть. Даже у друзей бывают такие периоды. Мне нужно переварить все, что вчера услышала.

— Фил не хочет со мной разговаривать. Я весь вечер просидел у барной стойки, он делал вид, что я прозрачен! Ты должна убедить его помочь мне.

— В очередь, парень! — усмехнулся Мотео.

— Не могу я стоять в очереди. Счет на часы!

— Шел бы ты отсюда да… поскорее! Не до тебя. Женя, вышвырнуть его?

— Жень! — завопил Саша.

— Тихо! Ребенок спит, — шикнула на всех Аня.

— Нет времени ждать! — значительно понизив голос, продолжил Сашка. — Иначе Катька поедет на эту процедуру, — выпалил он на одном дыхании.

— Какую еще процедуру? — не поняла Аня.

— Аборт, — тихо сообщила я.

— Ну, на эту тему Буфф точно говорить не будет, — махнул рукой Мотео, тем самым неожиданно привлекая общее внимание.

— Почему это?

— Согласишься помочь — скажу.

— За шантаж я сию минуту вызову полицию и найду, что им про вас сказать!

— Ладно-ладно! Алёнка наша от него аборт сделала. Ты не знала? Все об этом знают. Так что не думаю, что он станет обсуждать этот момент. Он тогда орал на нее так, что на неделю охрип. А нам выступать на следующий день. Пришлось срочно заменять ведущего. Ну и геморроя тогда было.

— Какая еще Алёнка?!

— Как какая? Дочка Павла Тимофеевича, директора нашего. Бухгалтером работала.

— Когда это было-то? — спросила Аня. Она подошла ко мне и сильно сжала плечи. Казалось, еще немного, и я упаду в обморок. Ребенок? У Фила мог быть ребенок от другой?!

— Дак лет десять назад.

— Больше, — перебил брата Алексис, — Фил же бросил цирк сразу после этого. Двенадцатый год идет.

Мы с Аней переглянулись.

Внезапно пробудившийся материнский инстинкт никак не хотел униматься и засыпать обратно, блокируя любые попытки здравого смысла взять верх над чувствами. Откуда взялось столько уверенности и решимости? Я же блеклая тень, забитая мышь, бегущая от любой проблемы, позорно поджав хвост. Уже много лет мне комфортно только наедине с собой или с чужими людьми. Ничего от меня не ждущими. Никогда на меня не рассчитывающими. Я перестроила машину в правый ряд и повернула в сторону дома Бориной мамы.

В какой момент я изменила себе? Забыла, как больно разочаровываться? Рыдать в одиночестве, кусая подушку, захлебываясь слезами? С кровью вырывать из сердца горячо любимых? Мало потерь у меня было? Какого черта я делаю? Может, развернуться, отключить сотовый и рвануть куда подальше отсюда? Вместе с Аней в Азию, например? Остаться верной себе хотя бы в трусости.

Мы договорились о встрече в девять, на часах восемь сорок, а Сашка уже сидит у дома своей матери прямо на газоне, курит. Остановив машину напротив него, я посигналила. Он встрепенулся, чуть покраснел и быстро затушил окурок о траву. Кого я обманываю? Мальчишка! Ни ума, ни ответственности! Кому я собралась помогать и какой ценой? Уехать захотелось еще сильнее, но я осталась ждать, пока он медленно, словно борясь с желанием развернуться и рвануть в другую сторону, доковыляет до машины и сядет рядом. Голову опустил, в глаза не смотрит. Передумал? Может, оно и к лучшему. Сердце неприятно кольнуло от облегчения. Или разочарования? Понять бы. Я замерла, пытаясь разгрести ворох эмоций, нахлынувших так внезапно, что я вспотела и вцепилась в руль сильнее.

— Отдай "каку", — произнесла ровным голосом и протянула ладонь.

Он помолчал, вытащил из кармана пачку сигарет и протянул мне. А потом вскинул голову и посмотрел в глаза, да так, что я ахнула. Нет, этот взгляд не может принадлежать ребенку. Передо мной взрослый мужчина, готовый подставить плечо людям, зависящим от него. Филу получилось до него достучаться?

— Я боялся, что ты передумала.

— А я боялась, что ты.

— Если ты откажешься, я пойду один, — спокойно произнес он.

— Я тебя никогда не брошу, Саш, — слезы навернулись на глаза, и он обнял меня так, словно это мне предстояло важное решение, и это он мне помогал, поддерживал.

— Ты себе не представляешь, как мне страшно, Жень. Впервые в жизни я не спал всю ночь. Меня тошнит и трясет. Надеюсь, мой ребенок никогда не узнает об этой минуте слабости. Со стыда сгореть можно.

— А мне кажется, что тебе стоит рассказать ему или ей об этом потом, лет через восемнадцать. Чтобы он понял, некоторые решения даются мучительно тяжело, и иногда никто не подскажет, какое из них верное. Приходится слушать сердце. И пускаться во все тяжкие, имея за пазухой лишь надежду.

— Ты себе представляешь, что сейчас начнется?

— Война, — спокойно произнесла я.

— Почему именно ты поверила в меня? Из-за Фила?

— Фил наделал много ошибок, и как никто знает, как сильно хочется иногда получить новый шанс. Поэтому он раздает их направо и налево. И его пример заразительный, — подмигнула я. — Поехали?

— Да. Мария Леонидовна думает, что я привезу деньги и билеты. Я боялся, что если скажу правду по телефону, она не захочет даже открывать дверь.

— Что ж. Будь, что будет. Помни: я лишь поддерживаю. Стою за твоей спиной, если тебе станет дурно — подхвачу под руки, в этом не сомневайся. Но сделать все ты должен сам.

Сашка решительно кивнул. Сегодня он надел прямые классические джинсы, мокасины и белую рубашку. Волосы пригладил, тщательно побрился. Он старался, и это внушало надежду. Я крепче вцепилась в руль. Страх стучал в висках и холодил позвоночник, а материнский инстинкт твердил, что нужно помочь этому мальчику стать взрослым мужчиной. Поддержать в трудную минуту. Сейчас мне казалось, что роднее Сашки никого нет, и я действительно собиралась сражаться за него, слепо веря в этого ненадежного, безвольного, исчерпавшего все лимиты доверия пацана.

А еще я четко понимала, что не уеду из города, как бы тяжелы ни были последствия затеянного предприятия. Хватит бегать. Я должна быть там, где нужна больше всего.

Катька жила в обычной старой пятиэтажке, которую построили так давно, когда еще не делали лифты в панельках. Двор неухоженный, заросший, с несколькими сиротливыми не доломанными качелями. Самые стойкие, видимо. Невольно я прониклась уважением к этим беднягам и хищно прищурилась: что ж, посмотрим, удастся ли сломать Сашкину решимость. Лицо мальчика горело, всю дорого он молчал, что-то обдумывал. Тощий, сутулый, угловатый, — семнадцатилетний, не иначе.

Подниматься пришлось пешком аж на пятый этаж. Подъезд оказался чистым, не вонючим, но исписанным всевозможными пошлыми надписями, безрезультатно забеленными на несколько раз. Представляю себе, как сильно Катька хочет выбраться из этого дома, района, города. Непростое дело мы затеяли. На секунду перед глазами появилось лицо Бориса, в голове пронеслись его не лишенные логики рассуждения. Но Сашка упорно шел вперед, а я следом. На пятом этаже мы оба слегка запыхались.

Он улыбнулся мне и позвонил в дверь. Открыли быстро, на пороге стояла невысокая, болезненно худая женщина лет сорока. Уставшая, растерянная, с собранными на затылке светлыми волосами и с уже прилично отросшими седыми корнями. Бедная, измученная, опустошенная. Взгляд умных глаз прожег сначала меня, потом Сашку. Женщина отступила, пропуская гостей в квартиру, где аппетитно пахло свежеиспеченным хлебом. Из дальней комнаты высунулась Катька, следом две девочки примерно десяти и пяти лет, — все три поразительно похожи на мать.

— Меня зовут Евгения. Я друг Сашиной семьи, — представилась я, отвечая на вопросительный взгляд женщины.

— Мария Леонидовна, доброе утро, — невесело улыбнулся Сашка.

— Здрасьте, — проговорила Мария Леонидовна, уперев руки в бока и окидывая меня быстрым цепким взглядом.