Выбери любимый жанр

Роман с клоуном (СИ) - Вечная Ольга - Страница 10


Изменить размер шрифта:

10

Господи, лишь бы обошлось, — шепчу я, посылая к черту «Апельсиновые черепа», к черту мой глупый каприз попасть на этот концерт и вообще желание так далеко уехать от дома. Да он убьет Фила, размозжит ему голову кулаком! А что делать мне? — я испуганно оглядываюсь, но никто особенного внимания на нас не обращает. Большинство клиентов бара местные, и приезжих, как я поняла позже, не жалуют.

Звонить в полицию? Бежать, спасаться, пока этот человек убивает моего мужа? Что делают в таких случаях женщины? Хватаю Фила за плечо, впиваясь ногтями сквозь футболку в его кожу, не желая отпускать. Мы сможем добраться до охранника, мы же не на безлюдной улице, в конце концов! Почему охрана ничего не делает? Но Фил грубо отпихивает меня, отстраняя. «Я быстро. Допей мое пиво», — говорит буднично, словно отправляется в мужскую комнату, а не драться.

— Фил, пожалуйста, забей! Это не стоит того, я в порядке, — молю я. Голос дрожит, срывается на крик, в ушах снова «бах-бах-бах». Из-за меня никто никогда не дрался, я не из тех женщин, ради которых устраивают дуэли, меня злят подобные выходки.

— Джейк, займись пивом, мать твою, — он толкает меня на стул и, бешеными глазами глядя на противника, показывает рукой в сторону выхода.

«Я ее трахну после того, как трахну тебя», — читаю я по губам панка. Он сказал это на матерном английском, который я прекрасно знала, как и любой переводчик.

У Фила большие глаза. Нет, сейчас я не пытаюсь сделать ему комплимент, это констатация факта. У него нестандартная внешность и яркая мимика, из-за которой на молодом лице уже в тридцать лет можно разглядеть множество крошечных морщинок, они то разглаживаются, то становятся заметнее в зависимости от его настроения и мыслей. Филипп или стрижет под машинку, или вновь отращивает темные чуть вьющиеся волосы, улыбка непрерывно в любое время и при практически любых обстоятельствах играет на французских тонких губах. При рождении прямой, идеальный, но из-за падений в детстве ломанный дважды нос добавляет мужественности, — всё это теряется на фоне огромных карих глаз, которые либо отталкивают, либо притягивают окружающих, как необычная футуристическая форма макета автомобиля будущего. Или ты приходишь в полный восторг, или отшатываешься, но никогда не остаешься равнодушным. Фил цепляет всех в ту или иную сторону. Я обожала его глаза, и с удовольствием в них тонула, особенно когда видела, как загорается темный огонек желания. Моя мать не любила смотреть в них, говорила, что теряется и чувствует себя неловко. Аня же высказалась как-то, что он похож на муху, открыто высмеивая его фамилию.

Так вот, когда Фила выбивали из равновесия, что случалось редко, но случалось, его глаза распахивались, становились еще больше. И именно сейчас он смотрит на панка жутким, нездоровым взглядом, от которого у меня закололо в груди так резко и больно, что пришлось крепче вцепиться в спинку стула. Его глаза дикие и пустые одновременно, без капли страха. Он вне себя, и уже решил, как будет действовать.

Они уходят вдвоем, но возвращается он один через шесть минут двадцать семь секунд. Я знаю точно, так как смотрю на часы. Я попросила бармена вызвать полицию, а потом не отрывалась от циферблата, не понимая, оставаться мне на месте, или бежать искать мужа. Его не было бесконечных шесть минут, после чего он, как ни в чем не бывало, улыбнулся, сел рядом, перетянул меня к себе на колени и, прерывая поток вопросов, заткнул мой рот поцелуем, крепко обнимая. «Пошли трахаться, надоело мне тут», — говорит на ухо, прикусывая мочку уха, его дыхание щекочет, и только по его частоте я понимаю, что Фил все еще нервничает. Уйти немедленно не получается, еще какое-то время мы обнимаем друг друга, не в силах оторваться. Я так за него боялась, что от ужаса вспомнила молитву, которой научила меня бабушка в далеком детстве. К тому времени Фил уже стал моим миром, я не представляла, как вообще можно улыбаться и о чем-то мечтать, если потеряю его.

А когда мы покидаем бар, сталкиваемся у самого входа с каретой скорой помощи и полицейской машиной. Фил тащит меня в сторону отеля, но полицейский перегораживает путь.

— Фил, что случилось? — испуганно спрашиваю. — Вы все-таки подрались? Это ты его так?

— Ты мне льстишь, — говорит растерянно, пытаясь вместе со мной разобраться, что происходит. — Если бы мы подрались, я был бы уже мертвым.

Фил понимает английскую речь, но по-прежнему говорит плохо, поэтому обычно во время наших путешествия я служу переводчиком. Куча свидетелей подтверждают, что Фил не бил того мужчину, они, поговорили прямо у парадного входа, дружески пожали руки, даже по-братски обнялись у всех на виду, после чего Фил вернулся в бар, а тот человек отошел на другую сторону дороги, и три раза врезал себе же по лицу. А на руке все еще был кастет. Бил, падал, поднимался и снова бил, никто не мог его остановить. Я видела пятно кажущейся черной под тусклым светом фонарей крови. Он сам себе проломил череп.

— Господи, ну и псих, — муж крепко прижимает меня к себе, когда мы идем по плохо освещенной узкой улочке пригорода «Страсбурга» в сторону отеля. — Я дал ему денег, чтобы отвалил. Он их взял. Жутко, честно слово. Он обдолбанный что ли. Бойцовский клуб какой-то. Надеюсь, о нем позаботятся.

— Фил, полегче, мне немного больно, — говорю я, чуть отстраняясь, он слишком сильно вдавливал меня в себя.

— Если бы я только мог, запер бы тебя в безопасном месте, укрыл от всех опасностей этого мира. Мне кажется, у меня кровь закипает от одной мысли о том, что кто-то может обидеть тебя, сделать тебе больно. Ты как облачко, Джейк.

— Облачко? — смеюсь. — В смысле толстая и рыхлая? — комично надуваю щеки.

— Такое белое, воздушное. Твоя душа как облачко — прозрачная, бесхитростная, такая нежная, что сердце сжимается. До нее нельзя дотрагиваться руками. Лапать нельзя, Джеки. Клянусь, я никогда не стану лапать, и другим не дам. Хочу тебя сохранить такой. Открытой, неиспорченной. Чтобы летела, куда хотела, над всем этим грязным ублюдочным миром. Свободная, счастливая, на встречу своим по-детски чистым мечтам и желаниям.

— Короче ты упился сегодня, да? Ну и бре-е-ед несешь.

— Да, еще как упился. Если с тобой что-то случится, я сдохну в канаве.

— Как и любой уважающий себя престарелый клоун?

— Ага. Ток ждать не стану «престарелости». Пошли уже, хочу тебя. И забыть о сегодняшнем хочу. С тобой обо всем забыть можно. Бежим трахаться, Джейк, — он хватает меня за руку, и мы несемся, как сумасшедшие, смеясь в полный голос, спотыкаясь на старинной брусчатке, спеша в гостиницу, где он прячет меня от всего «грязного ублюдочного мира» под собой, сминая простыни, бесконечное число раз целуя губы, водя языком за моим левым ухом потом вдоль линии подбородка, заставляя дрожать и постанывать.

Впереди меня ждут годы, а нельзя даже мечтать о нем. А как жить-то, когда мечтать нельзя? Жизнь ли это? Нет, конечно. Не живу, тухну я. Просыпаюсь, засыпаю, хожу, дела делаю, смеюсь, а сама плакать хочу постоянно. Год назад я могла вдруг разрыдаться вслух, например, на совещании или во время собеседования, стоило лишь подумать о том, что Фил никогда больше не коснется меня. Теперь уже нет. Не реву и не собираюсь. Я рву бумагу. Зубами рву. Поэтому в моем доме всегда так много газет и журналов. Чистые листы А4 портить совесть не позволяет, я бережливый человек, а вот купленные и исписанные, — запросто. Зачем еще нужна желтая пресса? Кромсать ее надо, что я и делаю.

10
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело