Свобода Маски (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик - Страница 18

В некотором смысле Хадсон был рад присутствию Минкс Каттер. Он понимал, что у Мадам Герральд есть планы отправлять ее на задания, где требуются особые навыки этой девушки, способной перерезать кому-нибудь глотку с той же легкостью, с какой Грейтхауз отрезал себе кусок персика. Что ж, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Мадам Герральд самолично была заинтересована в том, чтобы применить к решению проблем и свои собственные таланты, поэтому горе ожидало всех злодеев, шарлатанов, мошенников, воров, убийц и других личностей, которые дерзнут разгуливать по колонии в отсутствие Хадсона. Он не прочь был почитать о подвигах своих коллег, пока сам будет находиться далеко за океаном… и, разумеется, он надеялся, что леди Каттер и Кэтрин справятся с тем, чтобы их собственные шеи и сердца остались целыми и невредимыми, и избежали злых клинков, владельцы которых только и ждут момента, чтобы перехитрить назойливых решателей проблем.

Посадка быстро заканчивалась.

Как только рассвет окреп, прибыли остальные пассажиры — их было около двадцати человек, в числе которых находилось несколько семей и несколько одиночек, а также чернокожие рабы и белые слуги, несущие сумки и другие предметы багажа своих хозяев. Волынщики, жонглеры, скрипачи, нищие и танцоры прибыли на причал в условленный час, надеясь выжать звонкую монету из толпы доброжелателей, родственников, провожающих и других лиц, которые всегда любили наблюдать за отбытием корабля. Среди прибывших Хадсон увидел Берри Григсби в ярко-желтом платье и желтой шляпке, из-под которой виднелись ее рыжие локоны. Позади нее с внушительным багажом шествовал Мармадьюк Григсби — шел печатник нарочито медленно, словно таким образом хотел задержать свою внучку. Хадсон, сколько ни пытался, так и не сумел отговорить девушку от ее безумной затеи отправиться вместе с ним: она оплатила свой билет и готова была довольствоваться тем, чтобы в течение всего путешествия жить в трюме с большинством других пассажиров, где в качестве призрачной границы личного пространства будут лишь развешенные полотенца, которые в скором времени поразит плесень. Однако Грейтхауз не мог не восхититься смелостью Берри, и сейчас он невольно задумывался над тем, как Мэтью повезло иметь рядом кого-то, кто бы заботился о нем столь самозабвенно, что готов был пуститься на его поиски через Атлантику и терпеть все неудобства путешествия в трюме корабля.

Хадсон решил, что, как джентльмен, обязан помочь ей. Он протиснулся вниз по трапу против потока пассажиров, экипажа и слуг и почти достиг Берри, когда рослый молодой человек со светлыми вьющимися волосами и ангельским лицом вмешался и грациозно поднял весь багаж девушки на свое мускулистое плечо. Берри поблагодарила друга Мэтью Джона Файва, который работал кузнецом. Ему не составило никакого труда помочь девушке, в то время как Мармадьюк, чьи попытки задержать отбытие внучки не увенчались успехом, остановился на причале, утер платком свой огромный лоб, затем поднял платок и горько высморкался, издав при этом свист ветра, который, пожалуй, мог бы привести «Счастливый Случай» в движение.

Хадсон вдруг понял, что в этой толпе собрались все, кто когда-либо имел дело с Мэтью Корбеттом. Пришел Ефрем Оуэлс со своей невестой Опал Дилайлой Блэкерби и со своим отцом Бенджамином, Феликс Садбери, владелица пекарни мадам Кеннеди, ювелир Израиль Брандьер, необъятная Мамаша Мунтханк и двое ее незадачливых сыновей Дарвин и Дэви, констебль Джайлс Винтергартер, хазяйка своего собственного пансиона Мэри Беловэр, держатель магазина париков Джейкоб Вингейт, владелец конюшни Тобиас Вайнкуп, поднявшаяся в этот ранний час Салли Алмонд, все завсегдатаи «С рыси на галоп» и нескольких других таверн, преподобный Церкви Троицы Уильям Уэйд, его дочь Констанс, сочетавшаяся браком с Джоном Файвом, а также одна из куколок Полли Блоссом, которую Мэтью знал под именем Мисси Джонс. И это были лишь те лица, которые Хадсон сумел разглядеть в этой толпе — многих других он попросту сразу не опознал. Казалось, что Нью-Йорк закашлялся и выбросил всех этих горожан на причал в столь ранний час: никогда раньше корабль, наверное, не провожало такое количество народу.

В этом водовороте зевак кто-то дернул Грейтхауза за рукав. Он повернулся и увидел обветренное лицо Хупера Гиллеспи, чьи дикие белые волосы стояли торчком и напоминали огромные ватные клоки, которые слишком давно не видели гребня.

За последнее время старый Хупер потерял еще несколько своих и без того немногочисленных зубов, что сделало его речь еще более загадочной и почти не поддающейся расшифровке. Однако сегодня он произнес три слова, которые, похоже, долго репетировал и доводил до того состояния, чтобы все могли легко разобрать его речь. Хупер взглянул на Грейтхауза проникновенно и многозначительно, а нужные слова произнес с красноречием оксфордского лингвиста:

— Верните мальчика домой.

А затем он исчез, скрылся в толпе.

Другие подались вперед, чтобы пожать Хадсону руку или похлопать его по плечу и передать примерно такое же сообщение. От тяжелого хлопка Мамаши Мунтханк у Хадсона едва глаза не выскочили из глазниц. Берри, ее дед, Констанс и Джон Файв, несущий на плече багаж, прошли мимо него по трапу.

— Поскорее там! На нас идет отличная волна, которую можно поймать! — заорал Мак-Клендон, зажимая в зубах трубку и держа на руках своего тигрового терьера. — Дайте им разместиться!

— Я желаю вам удачи, — сказал Хадсону преподобный Уэйд. — Я буду молиться за ваш успех и о том же попрошу моих прихожан.

— Спасибо, сэр. У меня такое ощущение, что любая помощь нам не помешает.

Толпа внезапно расступилась, как воды Красного моря, давая дорогу высокому полному человеку в бледно-голубом костюме и рубашке с оборками на манжетах. Он носил такую же светло-голубую треуголку и черную тонкую трость. Его лицо, обмазанное белой пудрой, возможно, пришлось бы по вкусу лошадям в конюшне Вайнкупа — они могли бы счесть его неким лошадиным чудом, разгуливающим на двух ногах. Этот человек прошел через толпу, не глядя ни вправо, ни влево, и держался он так, будто владеет в этом городе каждой семьей, каждым домом и каждым кирпичиком. Таким сегодня предстал перед всеми достопочтенный Лорд Корнбери, Эдуард Хайд, губернатор Нью-Йорка и Нью Джерси, двоюродный брат самой Королевы Анны. Его редко можно было увидеть без его обыкновенного женского наряда и макияжа, но сегодня он, как ни странно решил сыграть мужчину.

Лорд, которого в большинстве случаев легче было именовать Леди, поднялся и остановился так близко к Хадсону, что их разделяло расстояние, не превышающее волос из носа.

— Я так понимаю, — заговорил Лорд Корнбери, выбрав самый мрачных тон из всех, когда-либо используемых. — Что мистер Корбетт попал в некие… трудности, и вы обязались, скажем… спасти его?

— Я планирую отыскать его, да.

— Хм, — протянул Корнбери, кивнув. Он не проявлял никакого интереса к толпе, его внимание сосредотачивалось исключительно на Хадсоне. — Этот молодой человек частенько попадает в беду, не так ли?

— Как правило, это беды не его собственного изготовления.

— Справедливо. Хотя, похоже, господину Корбетту доставляет определенное удовольствие баламутить илистое дно темных вод. Главный констебль Лиллехорн много раз говорил мне, что гордыня этого молодого человека приведет его к катастрофе, — Корнбери сделал паузу, ожидая, что Хадсон ответит, однако ответа не последовало.

— Корабль должен отправиться с минуты на минуту, — сказал Грейтхауз. — Поэтому прошу меня простить, вынужден откланяться.

— Да, конечно. Отправляйтесь по своим делам. И позвольте сказать: что бы из себя ни представлял мистер Корбетт, он — один из нас… поэтому я надеюсь, вы найдете его и вернете назад. Хотя у меня есть предчувствие, что вам самому может потребоваться спасатель, прежде чем вы его отыщите.

— Я буду иметь это в виду, сэр. И, могу я спросить — просто из любопытства — почему вы не…

— Одет по своему обычному великолепию? Ох… вопрос. Я скажу вам, — здесь он понизил свой голос так, чтобы никто, кроме Хадсона, его не услышал. — Те письма, что я послал своей кузине год назад, так и не удостоились ответа, так почему я должен представлять Ее Величество так, будто она присутствует на этих улицах? — его верхняя губа дернулась вверх, на лицо наползла уродливая гримаса. — С этого момента, мистер Грейтхауз — по крайней мере, пока я не услышу личного одобрения от этой персоны — я намереваюсь ходить по городу в собственных туфлях.