Подари мне пламя. Чернильная мышь (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 4

— Не ваше дело, — огрызнулась Маред, ободрившись и сообразив, что ничего по-настоящему плохого ей этот негодяй не сделает.

Она, конечно, не может доказать, что он вор, но и его слова недорого стоят.

А потом Оршез, придя к какому-то мнению, прищурился и вкрадчиво — так ему самому, наверное, показалось — спросил ее:

— Раз уж вы все слышали, дорогуша, не хотите ли подзаработать?

— Что? — вспыхнула Маред, не сразу сообразив, что ей предлагают, а поняв — пришла в ужас. — Я не воровка!

— А кто говорит о воровстве? Просто маленькая дружеская шутка.

— За которую вы хотели заплатить десять тысяч? Хотя не так это и много за семь лет тюрьмы!

— Тихо, дурочка, не кричи, — поморщился Оршез. — И не строй из себя святую невинность. Ты же бедна, как церковная мышь — думаешь, не видно? Подруга Изабель, говоришь? Стоит мне сказать словечко, и ты вылетишь из этого дома да еще заработаешь репутацию шлюхи впридачу. Если я, например, скажу, что ты ко мне приставала и просила денег за услуги.

— Вы… не посмеете, — прошептала Маред, безуспешно пытаясь отступить, но получилось только вжаться в стену.

— Боюсь, что посмею. Или нет, лучше я скажу, что ты не просто приставала ко мне, а соблазнила. И только потом попросила денег. Ты ведь не девица, а? Миленькая вдовушка…

Его взгляд уперся в кольцо на пальце Маред, потом мазнул по груди под платьем, и Маред показалось, что ее погладили грязной липкой рукой. Музыка внизу сменилась мягким плавным ровенто, Маред чувствовала чужой взгляд и не могла даже крикнуть. Горло перехватило, она представила, что придется рассказывать тем, кто прибежит на ее крик. Про деньги, юбку, шторы… И все эти взгляды, недоуменные, презрительные, жалостливо-брезгливые…

— Ну что? Соглашайся. Только подумай, сколько симпатичных платьишек ты сможешь купить на десять тысяч крон. Вылезешь из этого убожества, причешешься, накрасишься и поймаешь нового муженька.

— Пустите… — глухо сказала Маред.

Она напряглась всем телом, готовясь закричать, броситься на мерзкую тварь, сделать хоть что-нибудь, но тут в коридоре послышались голоса.

— Десять тысяч, — прошептал Оршез. — Полновесных новеньких крон. Таких сладеньких, м-м-м… Всего за одну старую монетку! Это даже и не кража, дорогуша. Разве справедливо, что кто-то может блистать на балах, как наша дорогая Изабель, а кто-то ходит в начале лета в ботиночках, которые вот-вот порвутся?

Маред смотрела в темные маленькие глазки, жадно прилипшие к ее лицу. Смотрела — и не могла заставить себя сказать нет. Он говорил мерзости! Отвратительные, грязные, непристойные… И все же это была правда. Она всего лишь хотела заработать немного денег. Две недели не вставала из-за книг, мечтая, как заплатит за квартиру, купит еды и новые туфли, будь они прокляты! А хорошенькая избалованная богачка проиграла ее оплату в триколь! И она-то закончит Университет, получив диплом, который заработала для нее Маред. Диплом, который ей даже не нужен, как не нужны книги ее отцу!

А Маред не станет королевским юристом. Она вообще никем не станет, потому что хочет быть только правоведом, другой судьбы ей не нужно, да вот только и сама она никому не нужна, ни одному человеку на свете. И можно учиться хоть до обмороков — без десяти тысяч за семестр это бесполезно.

«Что же вы со мной делаете? — хотелось ей закричать. — Почему так несправедливо, так обидно и больно жить? Кому-то балы, восхищенные взгляды и весь мир в подарок, а мне мозоли на пальцах, красные от бессонницы глаза и работа с утра до ночи и с ночи до утра. Да и той не дают!»

А даблион… Старый золотой кругляшок — и семестр учебы на другой чаше весов. Вот так вот просто, за один гадкий поступок, от которого потом самой будет стыдно и противно, семестр оплачен! А там она бы выкрутилась как-нибудь!

Маред поморгала. Слез не было, глаза просто горели от усталости.

— Почему вы сами не возьмете? — прошептала она, ища хоть какой-то повод, чтобы отказаться, и уже понимая, что сдалась. — Если это так просто…

— А не хочу владельцу врать, — весело сказал Оршез, глядя на нее понимающим взглядом. — Он же сразу заподозрит. Спросит: «Ты?» А я прямо-то соврать не смогу. Вот если у кого-то купить-забрать, то и дело совсем другое. Ты потерял, я нашел. Какие претензии? Вот не поверишь, дорогуша, я ведь честно хотел выкупить. Немалые деньги предлагал. Уж куда побольше десяти тысяч. Ну что она ему? Безделушка! А мне для коллекции… Впрочем, дорогуша, это уже тебя не касается. Твое дело маленькое. Войти в нужный дом, открыть замок — я тебе кодовые цифры скажу — и принести мне монетку. Ну что, поладили?

Маред глубоко вдохнула, как в детстве, перед прыжком в ледяную воду. Стены библиотеки еле заметно мерцали и плыли вокруг, подмигивали блеском позолоченных корешков. Решись — и мир станет совершенно иным, как и ты сама. Откажись — и всю жизнь, набирая бумаги в какой-нибудь конторе, будешь корить себя за упущенную возможность. Что же вы со мной делаете? Изабель, Оршез, ректорат Университета… Я же просто хочу жить и исполнить свою мечту! Даже не в подарок ее получить, а заработать. Собственным умом, трудолюбием, терпением… Я учиться хочу. И выбраться из Западного района, с его вездесущими тараканами, портовой вонью и вечной постылой овсянкой.

— Десять тысяч, — проговорила она, слыша свой голос со стороны, как чужой. — Никаких чеков, только наличные. Принесете в людное место, я скажу — куда.

— Вот и отлично, дорогуша. Вот и договорились!

Оршез с издевательской галантностью отодвинул перед ней кресло, подал руку, от которой Маред дернулась, как от мохнатого амбарного паука — со страхом и гадливостью.

Тик-так, тик-так… Огромные напольные часы тикали так громко, что, казалось, их и на улице должно быть слышно. Даже музыка снизу не могла перебить их назойливый ритм. Тик-так. Вот так, Маред Уинни, вот так. Рискнешь или нет? Выпитый за день кофе стоял в горле, перекрывая его тяжелой маслянистой горечью.

«Все равно пожалею, — подумала Маред. — В любом случае. Но лучше жалеть о том, что сделала, чем о том, что упустила. Дайте мне один-единственный шанс, и я больше никогда в жизни не нарушу закон. Хотя бы один шанс, пожалуйста!»

Она шагнула от окна — навстречу неизбежному, каким бы оно ни было.

Густой травяной запах массажного масла плыл по комнате, перекрывая аромат женских духов. Распустив шнуровку на черном шелковом корсете, тоненькая и гибкая, как ивовая веточка, блондинка скинула его, оставшись обнаженной по пояс, и опустила руки вдоль пышной черной же юбки. Алекс капнул в ладонь душистое зеленоватое масло, отставил бутылочку в сторону и смочил вторую ладонь. Почувствовал, как всем телом вздрогнула под прикосновением девушка. Масленые ладони скользили легко, не задерживаясь на безупречно гладкой коже. Но напряженные мышцы под его пальцами расслаблялись слишком медленно, девушка даже дышала с трудом.

— Успокойся, — мягко попросил Алекс. — Ты пришла сюда сама. Еще не поздно все отменить. Хочешь?

Девчонка испуганно замотала головой и глубоко вдохнула. Странно, обычно протеже Анриетты ведут себя гораздо свободнее. Теперь ясно, почему Анри просила выступить с этой крошкой именно его, кто-то другой наверняка напугал бы девочку еще до начала представления. Еще несколько минут Алекс размеренными движениями втирал масло в ее спину и плечи, затем промокнул блестящую, едва заметно порозовевшую кожу полотняной салфеткой.

Не поворачиваясь, девушка протянула руку, нащупала на стуле корсет и, надев, неловко зашнуровала на груди. Пальцы ее заметно дрожали, дыхание было неровным. Мягкий шелк лег на тело идеально, обрисовывая высокую грудь, но оставляя открытыми белоснежные фарфоровые плечи. Черное шло девушке настолько, что не хотелось отводить взгляд, любуясь хрупкой фигуркой, как произведением искусства…

Повернувшись, девушка подняла на Алекса взгляд светло-голубых глаз. Короткие светлые прядки выбились из высокой прически, скулы горели лихорадочным румянцем, а глаза блестели, словно были полны слез, но нет, это просто свет от массивного канделябра падал так. На мгновение она показалась Алексу похожей на Незабудку. Ту, которой он когда-то ее встретил. Но Незабудка даже тогда была гораздо чувственнее и точно знала, чего хотела. Эта тоже знает, иначе Анриетта не выпустила бы ее на сцену с таким номером, но какая же она пока невинная с виду.