По образу дракона (ЛП) - Брюссоло Серж - Страница 20

– Куда ты собирался идти?

– Дальше на север. Говорят, там есть гигантские пирамиды, в которых может разместиться до сотни человек. Если нам удастся сколотить банду, то дело в шляпе!

Нат моргнул.

– Банду? Ты хочешь сказать, что ренегатов настолько много, что из них можно организовать банду?

– Так и есть! Ну, подумай: поколение за поколением искателей засылают в пустыню. Из каждой дюжины в среднем шесть рыцарей отказываются умирать. Сам посчитай! Что ни год, племя выживших увеличивается на пять или шесть человек. Получается целая маленькая армия!

– А что же хамелеоны? Разве они вас не преследуют?

– Я ведь тебе уже объяснил: только не в гробницах; это священные места, к которым никто не смеет приближаться. Даже ящеры держатся от них подальше.

– А ты смог рассмотреть людей дождя? Понаблюдать за ними в их повседневной жизни?

– Немного, в самом начале, пока не разбил свой бинокль. Да там и не было ничего интересного. Они живут как самые обычные люди, разве что воду любят. Гуляют голыми под дождем, едят плоды. Некоторые ваяют скульптуры, чтобы прибавить их к тем, что уже имеются.

– Они режут камень? Но чем?

– Какими-то неизвестными инструментами. Металлическими цилиндрами, которые испускают лучи и заставляют плавиться зеленый минерал.

Нат казался озадаченным.

– Рацца рассказывал нам сказки, – добавил Ольмар, угадав мысли юноши. – Они выглядят ничуть не воинственно. На самом деле они всего лишь защищаются против наших вторжений, вот и все. Их драконы – они вроде собак для отпугивания лисиц, что бродят вокруг курятника. Вероятно, мы единственные хищники на это планете, понимаешь, Нат?

– Замолчи! Лучше ответь, почему они преклоняются перед пирамидами…

Ольмар пожал плечами.

– Сложно сказать. Их письменность очень отличается от нашей. Зато в гробницах немало рисунков, фресок во всю стену. Насколько я понял, карлики – наши создатели…

– Ты спятил?

– Ничуть! До их появления в мире не было ничего, кроме сезона огня и сезона дождей. Только пустыня и лес, попеременно… Они прибыли на летающих машинах, похожих на ту, что покоится в недрах скалы, и в которой Рацца раздобыл свой динамит. Их наука была очень развита. Они решили создать народ, адаптированный к этой планете, но потерпели неудачу. Их ученым не удалось слепить существо, приспособленное одновременно и к огню, и к воде. У них выходили то люди, любящие зной, но не переносящие воды, то наоборот, но никак не получалась гибридная раса. Тогда у них начались споры. Сформировались две партии. Первая говорила: «Солнце есть основа жизни. Люди огня должны быть единственными обитателями этой планеты». Другая партия возражала: «Ложь! Вода есть уникальный живительный источник. Разве в чреве матери человек не похож на рыбу, погруженную в сосуд? Значит, только люди дождя достойны царствовать здесь!». Разгорелся большой конфликт, они пошли друг на друга войной… и погибли. Остались их детища, два народа-соперника, противостоящих друг другу: люди солнца и хамелеоны.

– Ты прочел все это на стенах гробницы? – Нат засмеялся, чтобы скрыть свою неуверенность.

– Да, я расшифровал рисунки. Их там много, целые сотни. Я не все понял, но, думаю, я схватил суть. Хамелеоны лучше, чем мы, смогли сберечь научное наследство карликов. Они более сведущи, им известен способ обрабатывать зеленый камень. Возможно, они тоже раздобыли свои инструменты в недрах какого-нибудь космического корабля, как мы обрели взрывчатку, но их знание не столь отвергающее, как наше.

Ольмар устало махнул рукой, и его цепь звякнула.

– Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, – усмехнулся он сквозь зубы. – Ты зашорен до мозга костей. Рацца постарался внушить тебе чувство ненависти, и ему удалось. Он сделал из тебя машину разрушения… Просто машину.

Он съежился в клубок, повернувшись спиной к своему собеседнику. Нат тоже улегся, положив руки под затылок и устремив взгляд на чадящий факел, установленный на некотором расстоянии от лошадей. Откровения Ольмара внесли разброд в строгий свод правил, преподанных Раццей. В одно мгновение мир предстал перед ним намного более сложным, чем прежде. Чересчур сложным. Уже собираясь закрыть глаза, Нат вдруг уловил взгляд Боа, прикованный к нему. Ее черные зрачки посверкивали от ярости. Это смутило Ната. В чем его могла упрекать рабыня? Какой его промах вызвал эту внезапную злобу? Он пожал плечами и завернулся в плащ. Рыцарю-искателю нет дела до настроений какого-то гидрофага с отрезанным языком!

Рыцарю-искателю…

Он заметил, что титул, которым он когда-то гордился до упоения, теперь вызвал в его душе смутную неловкость, и что рассказ Ольмара сыграл в этой перемене не последнюю роль.

Спал Нат беспокойно; его попеременно тревожили то кошмары, то путаные, неясные сны. Когда он открыл глаза, солнце было уже высоко в небе. Боа все еще спала, завернувшись в покрывало. Нат посмотрел туда, где, привязанный цепью, находился пленник.

Ольмар лежал на спине, раскинув ноги и широко открыв рот. На его горле, от уха до уха, зияла рана; рядом с затылком кровь растеклась по песку коричневой лужей.

Нат поднялся, зажав в руке меч. Безжизненное тело отступника уже успело закоченеть. Руки, скованные наручниками, сжимали рукоятку тонкого кинжала, красную от крови.

Первым чувством Ната было огромное облегчение: Ольмар избрал путь чести и прибег к самоубийству, избавив своего соратника от неприятной необходимости становиться судьей и палачом.

Затем в его душу вкралось сомнение: ренегат ничуть не походил на человека, который способен перерезать себе горло; для подобного жеста необходима решительность, намного превосходящая ту, что требуется, чтобы поднести к губам костяной свисток-детонатор. Однако бывший искатель в свое время не смог воспользоваться даже свистком, дабы положить конец своим дням; как же можно вообразить, что он вдруг нашел в себе мужество зарезаться?

Да и порез казался слишком глубоким и ровным для самоубийцы. Разве возможно, чтобы острая боль от такой раны не заставила его руку дрогнуть?

И Боа, которая – вопреки обыкновению – притворялась спящей беспробудным сном!

Нат скривился. Может ли быть, что молодая рабыня воспользовалась ночной тьмой, чтобы свести счеты с ренегатом? Но почему? Нат вспомнил исполненный упрека взгляд, который она бросила ему накануне вечером. Возможно, своим поступком она хотела дать понять хозяину, что осуждает его нерешительность? Или пыталась уберечь его от разлагающего влияния Ольмара?

Возможно, она решила преподать ему урок, показать, что она – простая рабыня! – больше предана догмам, чем так называемый рыцарь!

Все еще находясь в замешательстве, Нат высыпал горсть песка на лицо отступника.

Проснувшись, Боа не выказала ни малейшего удивления. Она довольствовалась тем, что сняла с трупа наручники и освободила его от цепи. В этом равнодушии Нат увидел доказательство ее вины, но ни разу на протяжении всего дальнейшего пути он так и не осмелился потребовать объяснения.

Схватка

Когда за воем ветра, наполнившем город, не стало слышно эха от молотка Боа, путникам пришлось двигаться дальше. Продолжать работу в этих условиях было невозможно.

В поисках более укрытого места они отправились на север. Город позади них являл собой картину разорения. Стройный порядок изгороди из скульптур, изящные изгибы улиц с конными статуями сменились рядами зияющих провалов.

Боа старалась вести точный счет их достижений. Сто двадцать четыре фигуры, несомненно, были живыми существами – хамелеоны обоих полов и драконы. Около тридцати мишеней остались нераспознанными. Прочие оказались камнем. Это был явный успех, и молодая рабыня не скрывала своего удовлетворения. Нат тоже старался выглядеть довольным, но этот обман давался ему нелегко. Он больше не пытался скрыть от самого себя: с тех пор, как Ольмар заронил в его душу яд сомнения, он выполнял свою работу скрепя сердце. В его ушах не переставали звучать слова ренегата: «Они не воинственны. А ты не думал, Нат, что единственные подлинные хищники – это мы?»