Свет в оазисе (СИ) - Дельта Марк - Страница 82

Удивительно, европейцы говорят о любви к людям и во имя ее убивают людей. Произносят формальные, затертые, давно утратившие содержание слова, не умея испытывать сострадания и жалости. А эти туземцы вообще никогда не обсуждают любовь. И тем не менее полны подлинного сострадания ко всему живому. Даже убивая зверей ради пропитания своего рода, они всегда благодарят их и просят у них прощения.

Что же может их спасти? Ведь христиане обязательно сюда доберутся. Они уже находятся на соседнем острове, объявив его собственностью Кастилии. Когда-то Алонсо испортил мне настроение, сказав, что мы не вправе отнимать чужие земли и насильственно обращать их обитателей в нашу веру. Теперь я понимаю, как он был прав!

Они придут сюда и объявят Борикен собственностью короны. И будут устанавливать здесь свои законы. Это очевидно.

На миг мелькнула мысль, что я уже называю своих соплеменников словом "они", но тут же исчезла, уступив место тревоге и поискам решений.

Может быть, я могу если не спасти, то хоть как-то помочь людям коки и остальным таино? Зная оба языка, понимая два разных способа мышления, владея волшебным даром менять недавние события, улучшая то, что не получилось с первого раза... Если постараюсь, смогу убедить христиан прислушаться ко мне - человеку благородного происхождения, представителю старинного рода леонских дворян. И опять же, если постараюсь, смогу убедить касиков и нитаино острова прислушаться ко мне - бехике, разговаривающему с духами.

Может быть, обе стороны прислушаются ко мне, и я смогу предотвратить столкновение?!

Эта мысль приводит меня в такое волнение, что я больше не в силах держать глаза закрытыми. Покачивающиеся в сумраке фигуры людей становятся подвижным фоном для окружающих меня, меняющих очертания, подрагивающих статуэток. Перед глазами проносятся непонятные искры и вспышки. Они напомнили мне огни ночного лагеря, осадившего расположенный на холмах город с зубчатыми башнями и крепостями.

Глаза вновь закрыты. Теперь я слышу не барабаны, а пушечные залпы. Словно откуда-то сверху наблюдаю подернутое клубами дыма поле боя, скачущих всадников, сшибающихся друг с другом, движимых одной лишь целью - убивать! Проломленные черепа людей, упавшие, бьющие ногами лошади, раскиданные трупы рыцарей и солдат. Боевые слоны Ганнибала, фаланги Александра Македонского, римские центурионы, свирепые германцы, нашествие мусульман на Иберийский полуостров, торжество Реконкисты - все сражения и битвы, о которых я когда-либо слышал или читал, словно одновременно встают перед моим взором.

Какая невыносимая мука! Сколько людей в одночасье лишаются жизни или становятся калеками с отрубленными руками, ногами, лишившись глаза или языка! Как это все можно вынести?!

А каково тем, кто наблюдает вражеский лагерь со стен голодающего города?! Я - женщина с высохшими от голода внутренностями в осажденной Гранаде. Я - ребенок, пытающийся поймать крысу, чтобы разорвать ее на части и съесть раньше, чем заметит моя собственная мать, потому что я боюсь, что мне тогда не хватит еды, чтобы дожить до завтрашнего дня.

Какой-то внутренний толчок выводит меня из этого странного и нестерпимого состояния, и я вспоминаю, что при осаде Гранады находился на другой стороне. Участвовал в ночных патрулях, не давая жителям окрестных деревень доставить в город продовольствие. Слышал вокруг себя разговоры ветеранов о том, как победители обращались с жителями захваченных городов, о том, как торжествующие католики отправляли сотни еще вчера свободных людей на невольничьи рынки Европы.

Я начинаю более отчетливо осознавать реальность угрозы, нависшей над индейцами этих островов. Вспоминаю выражения лиц моих соотечественников, когда они презрительно называют таино животными. Для доброго христианина эти голые язычники действительно не люди. Их можно заставлять работать до полного истощения на золотых приисках. Им можно рубить руки, если они не приносят установленную дневную норму золота. У них можно отнимать жен. Их детям можно разбивать головы на глазах у родителей - просто ради потехи.

Что-то из этих видений - просто мои фантазии, ничего этого на моем веку еще не было, но я почему-то не сомневаюсь, что еще услышу такие истории на самом деле!

Кто будет считаться с чувствами туземцев, не умеющих читать и писать и не прячущих частей тела, которые считаются у нас "срамными"? Те самые люди, которые на своей родине встречают ревом восторга костры аутодафе? Доносчик Фабио, отправивший на смерть пожилого, уважаемого аптекаря, будет жалеть обнаженного темнокожего рыбака с Гаити или Борикена?

И тут меня пронзает воспоминание, стыд от которого застилает глаза и стискивает сердце.

Фелипе де Фуэнтес делится с сыном своей мечтой о том, что Кастилия станет морской державой, подобно Португалии, и будет открывать и присоединять к себе заморские территории. А маленький Манолито воображает, как он бок о бок с отважными друзьями сражается под знаменами Кастилии со свирепыми, вооруженными копьями, толстогубыми дикарями.

Эта картина всплывает передо мною со всей яркостью, только вместо курчавого африканца я вижу перед собой простодушного Арасибо с маленьким шрамом над глазом, противостоящего своими стрелами пушкам, мушкетам и рыцарским отрядам. Я вижу, как всадники ордена Сантьяго расправляются с отважным Дагуао, как они наносят сверху безжалостные, рубящие удары мечами по обнаженным шеям хлипкого Таигуасе и увальня Гуарико, как ополченцы арагонского короля врываются в селение "дикарей". Соломенные хижины объяты пламенем, доблестные конкистадоры выволакивают оттуда старого бехике и его жену, а на площадке для игры в мяч закованные в броню кони топчут копытами Зуимако, пытающуюся спасти семилетнюю сестренку Гуаякариму.

Я встаю с залитым слезами лицом. Открываю глаза, и кто-то берет меня за руку и выводит из хижины. Меня приветствуют участники праздника арейто, который на сей раз проводится в мою честь. От отсветов пылающего над островом зарева заката разрисованные в разные цвета человеческие тела кажутся еще более причудливыми, но за этой причудливостью я вижу знакомые, улыбающиеся лица.

Мне снова приходит в голову мысль, что нигде и никогда я не встречал столь же дружелюбного и незлобивого сообщества, как эти люди, считающие себя родственниками лягушек. И мне кажется, что когда-то, еще до того, как родился Мануэлем де Фуэнтесом, я жил среди таино и был таким же, как и они.

Вероятно, действие порошка еще не закончилось.

МАНИКАТЕКС

Пройдя обряд бехике, мой ученик Равака сообщил, что принял решение остаться на острове и со временем стать бехике народа коки.

Сразу после этого он попросил разрешения привести в наше жилище юную девушку, которая жила с ним в одном бохио, девушку из нашего народа.

- Знают ли родители Зуимако о вашем желании быть вместе? - спросил я, намереваясь спросить также и о согласии самой девушки.

Но второго вопроса задавать не пришлось, ибо Равака молвил:

- Родители Зуимако знают о нашем союзе.

-

-

Рвутся тонкие звенья оков,

Опрометчивый грохот подков

Тяжелеет на дальней дороге,

И к досаде искусных стрелков

Ускользает олень быстроногий.

Бланш Ла-Сурс

В апреле 1494 года, когда среди листьев лавра уже пробились невзрачные желтоватые цветы, в замок Каса де Фуэнтес прибыл горбоносый человек по имени Армандо Боканегра, старый приятель Пепе. С разрешения хозяйки замка управляющий отвел гостя в кухню и посидел там вместе с ним, расспрашивая о том, о сем.