Свет в оазисе (СИ) - Дельта Марк - Страница 37

В том углу опять раздался неясный звук. Возможно, Лола была в опасности и нуждалась в его помощи. Желание защищать ее, которое он испытывал, даже когда просто вспоминал о ней, теперь многократно усилилось. В данных обстоятельствах оно могло оказаться вполне оправданным.

Мануэль вынул из-за пояса кинжал и осторожными шагами направился в сторону звука. Там сразу все стихло. Идальго остановился, и в углу снова что-то прошелестело и взвилось куда-то ввысь, под купол.

Летучая мышь, догадался Мануэль и немного успокоился. Но где же Лола? Неужели покинула пещеру. Он нерешительно двинулся в сторону светлого пятна, из которого они спустились в пространство грота. В то мгновение, когда справа от него оказалось знакомое сводчатое углубление, на него снова накатила сокрушительная волна шепота:

- МАНУЭЛЬ.

Мануэль молниеносно ринулся к углу с "блюдцем", на ходу втискивая кинжал обратно за пояс. На этот раз девушка не успел выскользнуть, чтобы спрятаться. Она заливалась счастливым смехом, когда он схватил ее, продолжала смеяться, когда он уткнулся ей в шею, и даже когда он жарко целовал ее, проталкивая язык ей в губы, ее тело все еще смеялось, но уже беззвучно. Слабый отсвет солнечных лучей, процеженных пещерным мраком, освещал ее лицо, придавая ему невыразимую прелесть и загадочность.

Наполовину прикрыв большие черные глаза, девушка гладила своего рыцаря с нежностью, способной расплавить окружавшую их толщу каменных сводов.

Оторвавшись от его губ, Лола взяла Мануэля за руку и отвела в тот угол, откуда раздавалось шуршание. Там, в углублении, образовавшем каменную чашу, лежал толстый слой сгнивших листьев и травы. Лола бросила на него подаренную Мануэлем шаль. Быстрыми движениями пальцев она расстегнула пряжку, державшую плащ рыцаря с фамильным гербом, и положила его поверх шали.

На этом ложе они долго любили друг друга. И Мануэль говорил Лоле, что теперь они муж и жена, жена и муж, муж и жена, жена и муж. Что он будет просить ее руки у Пако, что его мать полюбит и примет Лолу, потому что для Росарио происхождение не имеет значения, ведь она унаследовала от своих предков, пусть и не во всей полноте, религию любви, что ему неважно, что скажут о нем соседи и знакомые, что любовь никогда не бывает низменной, что она всегда возвышенна, - и еще многое в том же духе, малопонятное ему самому и тем более безграмотной и почти бессловесной цыганской девушке, которая в ответ целовала его шею и руки, сопровождая поцелуи быстрыми движениями горячего язычка. Словно писала им что-то, и он решил, что ничто никогда не смоет с его рук и шеи эти письмена.

Мануэль совсем забыл, что он просто придумал свою влюбленность. Теперь для него не существовало ничего более подлинного, чем это чувство.

Когда они встали и подошли к выходу из пещеры, Лола показала ему, чтобы дальше он шел один. Видимо, не хотела, чтобы в лагере их видели покидающими пещеру вместе. Перед выходом Мануэль еще долго целовал ей лицо и руки, и в самый последний момент он разглядел печатку с контурами черепахи на перстне, который она носила на указательном пальце правой руки. Там, на их ложе любви в глубине пещеры, было недостаточно светло, чтобы можно было разглядеть такие мелкие детали.

- Я скоро вернусь, - сказал рыцарь, отпустив ее руку, и покинул пещеру, не оглядываясь, потому что перед этим предпринял несколько неудачных попыток уйти, но каждый раз оглядывался и снова бросался к ней.

***

Мануэль надеялся, что в Санта-Фе он немного успокоится и тщательно обдумает сложившуюся ситуацию. Молодой идальго не мог даже представить себе, как отнесутся Пако, с одной стороны, и Росарио, с другой, к его желанию жениться на Лоле. Однако решение было принято и пересмотру не подлежало. Мануэль был готов, если понадобится, кочевать с цыганами весь остаток жизни, забыв обо всех преимуществах рыцарского сословия, лишь бы быть с Лолой.

Впрочем, он был уверен, что сможет объяснить матушке силу своих чувств и она его поймет. Хуже обстояло дело с их соседями и знакомыми: те вряд ли одобрили бы такой выбор молодого дворянина. Сам Мануэль не придавал слишком большого значения тому, что подумают другие люди, но подозревал, что для матери, как, впрочем, и для его будущей жены, это может оказаться важным. Он не хотел делать дорогих ему женщин объектом чьей-то враждебности.

Непонятно было и то, как воспримет его решение моложавый отец Лолы. Следовало как-то убедить его в силе своих чувств и заручиться его согласием подождать до падения Гранады, после чего Мануэль сможет побывать в Саламанке и поговорить с матерью. Вопрос был серьезный, и его не следовало препоручать письму. С Росарио надо было поговорить лично.

В общем, все это Мануэль хотел спокойно обдумать в последующие дни, но, как оказалось, они вовсе не способствовали неторопливым размышлениям.

Десятилетняя гранадская война - вместе с восьмисотлетней Реконкистой - стремительно катилась к драматичному завершению. Стороны наконец договорились об условиях капитуляции, и соответствующий акт был подписан 25 ноября в Санта-Фе королем и королевой в присутствии старого визиря эмира Абу-Касима Абдель-Малика. После этого визирь вернулся в Гранаду в сопровождении королевского секретаря Эрнандо де Сафры и представил документ на подписание эмиру. Боабдил сделал это на заседании совета, где сообщил, что сумел добиться от победителей наилучших в данных обстоятельствах условий капитуляции.

Согласно этим условиям, все жители города станут подданными Кастилии, однако мусульманам будет предоставлено право продолжать исповедовать ислам, придерживаться законов шариата и выбирать городского судью - кади, - подчиняющегося только короне. Тем жителям, которые все-таки предпочтут переправиться в Северную Африку, будет обеспечен свободный проход до любого морского порта.

Что же касается самого эмира, то в его владении будут оставлены несколько городков в горной местности Альпухарра, к югу от Гранады, где он сможет проживать вместе со своим семейством и придворными.

В армии христиан эти известия вызвали настоящее потрясение. Их высочества воистину проявили к бывшему союзнику по борьбе с Малагой и к его поданным великодушие, равное которому трудно было найти в истории!

Войска христиан находились в постоянной готовности к возможным нападениям. Поэтому выезд Мануэля в стоянку цыган возле Альхамы откладывался.

В тот день, когда это наконец произошло, Мануэль с Бальтасаром отправились в путь рано утром. Редкое зимнее солнце почти не показывалось из-за туч. Время от времени накрапывал дождь. Путники молчали всю дорогу. Мануэль в тысячный раз воображал предстоящее объяснение с Пако.

Но объясняться ни с кем так и не пришлось. Цыганской стоянки на месте не оказалось. Исчезли люди, лошади, повозки, веревки с бельем. Остались лишь пустые хижины.

Мануэль бегал между ними, заглядывая внутрь и отказываясь принять случившееся.

- Как же так! - восклицал он в гневе и отчаянии. - Почему ты не предупредил об их уходе, Бальтасар?!

- Я не живу с ними, дон Мануэль, - солдат-цыган, понимая чувства своего командира, старался говорить как можно мягче. - Я и сам ничего не знал.

Идальго стиснул зубы и замолчал, понимая, что неоправданные упреки и демонстрация собственного бессилия роняет его авторитет в глазах Бальтасара.

Но как могла Лола не дождаться его?!

Он тут же отогнал безумную мысль. Не могла же Лола сидеть здесь одна, в оставленном доме, дожидаясь, когда наконец ее рыцарь найдет свободное время, чтобы навестить ее. Да никто ей этого бы не позволил, и в первую очередь ее отец.

Пако! Вероятно, он узнал о том, что произошло между ними в пещере, и в гневе решил их разлучить.

Хотя могло быть и так, что городские власти пригрозили цыганам расправой, и тем пришлось тронуться с места.