Факультет кругосветного путешествия - Колбасьев Сергей Адамович - Страница 30

Глиняные стены садов незаметно перешли в низкие глиняные стены домов. Дорога постепенно становилась улицей.

Дробно стуча копытами, слева вышел караван ослов, вьюченных плитами каменной соли. От них поднялась сплошная стена пыли и из-за этой стены вдруг донесся пронзительный клекот автомобиля.

Ослы закружились водоворотом, с громом сталкиваясь тяжелыми плитами, и пыль завертелась смерчем. Конь Мишле встал на дыбы. Остальные ржали и бились. Это было похоже на ковбойский фильм и человек, вылезший из автомобиля, смеялся, как ребенок. Он стоял, расставив ноги, пыльный, с открытыми волосатыми руками и крепкими белыми зубами.

— Я смеюсь не над вами, — сказал он на гортанном французском языке. — Извините, что я смеюсь, но это весело.

— Сделайте одолжение, — крикнул Мишле и ударом кулака между ушей заставил своего коня опуститься.

— Откуда вы едете? — продолжал человек из автомобиля. — Наурус, здравствуй, — и Наурус хан вытянулся, по-военному приложив руку к рваному засаленному тюрбану.

— Ванька, — прошептал Миша. — Наш афганец офицер, а это какой-то генерал. Говори ему все.

И Волков все рассказал в течение пяти минут. Это был точный и обстоятельный конспект всех кругосветных приключений. То «содержание предыдущих глав», которое никогда не удается в журналах.

Незнакомец хохотал, держась за бока, пока не закашлялся. Потом махнул рукой.

— Так придумать нельзя. Это должно быть правдой. Напишите об этом книгу и пришлите мне. А теперь поезжайте в ваше посольство… Наурус, достань автомобиль. Возьми мой серый в Джелалабаде и сам отвези их в Кабул,- и, качая головой от удивления, влез в автомобиль.

— Прощайте, — крикнул незнакомец высунувшись из окна. — Счастливого пути до Ленинграда. Это хороший город, но там всегда идет дождь.

Автомобиль загудел и исчез в облаке пыли.

— Что это за личность? — удивился Мишле.

— Амир саиб, — коротко ответил Наурус хан.

— Эмир и падишах Афганистана, — пояснил Волков. — Ленинград ему понравился.

— Пожалуй можно, — сказал улыбающийся полпред.

— Эвакуационное свидетельство пишется только на советских граждан, — предупредил осторожный секретарь.

— Пиши, пиши, я согласую, — отмахнулся полпред.- Все равно станут советскими.

— Несомненно, — через Волкова подтвердила Джессика. Они сидели под чудовищным чинаром в саду полпредства.

Секретарь задумчиво смотрел на густую листву, точно отыскивая в ней подходящий номер циркуляра.

— Товарищ Волков, — неожиданно сказал он.- Такие чинары бывают, но березы такой быть не может.

— Не может, — решительно подтвердил Миша.

Волков не успел ответить. За его спиной раздался густой бас Мишле:

— Прошу меня поздравить.

Он стоял под руку с Ситой, на полторы головы выше ее, важный и неподвижный. Сита улыбалась.

— Кроме того, прошу зарегистрировать наш брак, — и, низко наклонившись, поцеловал руку своей невесте.

— Поздравить легче чем зарегистрировать, — ответил полпред. — Вы иностранцы.

— Господин министр, — церемонно начал Мишле.- Я скорее отправлюсь в пекло, чем к французскому послу. А в мечеть я тоже не пойду. Я не турок.

— Зарегистрируетесь в СССР. Там проще, — посоветовал секретарь.

— Мне некогда ждать, — проворчал Мишле.

— Ждать недолго, — утешил полпред. — Завтра вышлем всех вас аэропланом в Ташкент. Свадьба через трое суток, а пока примите мои поздравления.

Сита крепко сжимала обеими руками огромную ладонь Мишле, но вниз смотреть не решалась. Воздух гремел сплошным громом, и сердце сжималось от странной качки. Так было много часов подряд и, казалось, будет до самой смерти. Что ж, пусть так и будет, если это нужно тому, чью руку она держит.

Внизу бурыми складками ползла голая, сухая земля. Потом появилась светлая полоса. Когда летели над ней, она неожиданно потемнела.

— Амударья, — на листке записной книжки нацарапал Волков. — Граница СССР. .

— Друзья мои, — говорил Мишле. — В этот счастливый день я поднимаю бокал за нашу прекрасную спутницу, мадемуазель Драгонетт. За ту, которой я обязан моей свободой и моим счастьем, за ту… — и удивленным голосом добавил: — почему у него нет букета?

— У кого? — удивился Волков.

— У вина, конечно.

Гости расхохотались, и Сита улыбнулась. Она знала: на свадьбе должно быть весело.

— Что вы знаете о букете виноградного вина? — с большим трудом и крутым выговором спросил по-французски толстый человек в толстовке.

— Все, что надо, и еще столько же, — прогремел Мишле.- Мой отец был виноделом в Жиронде.

Толстый человек понюхал свою рюмку и покраснел.

— Я заведую выделкой туркестанских вин, и в частности этого номера, который все -таки, несмотря на мои старания, не приобретает букета, — путаясь в придаточных предложениях, заявил он. — Хотите у нас служить? — и вдруг улыбнулся широкой детской улыбкой.

В наступившей тишине был слышен отдаленный звон трамвая и близкое кудахтание курицы. В открытое окно вечерний ветер дышал смешанным запахом роз и конюшни.

— Я согласен,- тихо сказал Мишле.- Я буду счастлив вам служить и буду служить хорошо… — потом вскочил на стул и заревел. — А теперь выпьем за новобрачную, за нашу повелительницу мадемуазель Джессику, за кругосветные путешествия, за букет и за чудесный город, в котором я буду служить и который, кажется, называется Таш…, а дальше я не могу… Но это не важно! — заревел он так, что зазвенели стекла. — Через неделю я выговорю его до конца. Выпьем за русский язык, за тот единственный язык, на котором я не позже чем через год смогу говорить с моей дорогой женой… В самом деле, товарищи, как же мне с ней объясняться?

Джессика была в восторге от поездного персонала, от настоящих баб, которые гораздо интереснее, чем на фильмах, от красных платочков комсомолок и веселой простоты жестких вагонов.

Волков тоже был в восторге. Он впервые вплотную услышал русскую речь и поразился богатству ее оборотов. Только что одна баба сказала про поезд: — ползет как пешая вошь.- Это здорово!

Миша был сосредоточен и угрюм. Важные вопросы нельзя решать сгоряча. Но сколько он ни сосредоточивался, ответ был один: это необходимо и рационально.

В Ташкенте он купил английский словарь: то, чего нельзя сказать, можно написать, скомбинировав необходимые слова. Когда поезд перешел в европейскую часть Союза, он начал писать. Он писал на протяжении шестисот километров пути и написал шесть слов.

Он долго колебался и отдал записку Джессике, когда Ванька побежал за папиросами в Рязани. Отдал и вышел на площадку.

Поезд тронулся. Ванька, значит, вскочил с другой площадки.

Тонко свистел в сосновом бору паровоз, и четко считали колеса. Лапчатые ели и сосны — это дом. Станет ли он ее домом? Белые березы… Березоньки, тоненькие, как она. А Ванька дурак придумал, трехсотлетний березовый пень… А впрочем хорошо, что придумал. Хорошо ли? Резко лязгая, открылась дверь из вагона. На пороге стояла Джессика с его запиской в руке. Он попробовал улыбнуться, но не смог.

— Нет, — тихо сказала Джессика. — Нельзя, Миш. Надо работать. Ты еще молодой,- и, неожиданно наклонившись вперед, поцеловала его в щеку. Потом резко отвернулась и вошла в вагон.

— Молодой, — белыми губами проговорил Миша, открыл наружную дверь площадки и сел, свесив ноги на ступеньки.

Паровоз снова засвистел, по-бабьи всхлипывая.

— Молодой,- беззвучно повторил Миша.

— Отстань, кретин,- и Волков замолчал. С Мишкой что-то случилось, а что не понять. Уже в Москве он вел себя странно: целыми днями где-то пропадал и появлялся в гостинице только поздно ночью.